Приметы жанра
Важной тенденцией литературы 1964 года мне представляется стремление – резко в последнее время обозначившееся – вырваться за пределы привычных сюжетных схем и прочно устоявшихся образов, стремление глубже проникнуть в процессы самой жизни, исследовать их закономерности, то есть ухватить их художнически во всем реальном своеобразии, отразить во всей подлинной сложности. Отсюда, думается, и повышенный интерес к документальности, к исторической конкретности событий и характеров, вызвавший к жизни новый жанр, начало которому положили «Дневные звезды» Ольги Берггольц, «Владимирские проселки» и «Капля росы» В. Солоухина. Я бы назвала этот жанр лирико-документальной повестью.
Каков же он? Каковы его приметы? Это повесть-«исповедь», взволнованный рассказ о своем времени, рассказ не стороннего наблюдателя, а участника событий, того нашего современника, кто убежденно «за все в ответе».
Пожалуй, эта тенденция в ломке сковывающих повествование литературных схем является реакцией на другую, противоположную – тенденцию непроизвольного, но ощутимого ограничения изображаемых явлений, повторения ситуаций и характеров. И правда, некоторые из героев прозы, поначалу даже чем-то весьма привлекательные, как-то очень быстро устарели. Едва войдя в литературу, они тут же утратили новизну творческого открытия. Как хорошо уже знакомы нам все эти немногословные, но мудрые бакенщики, взыскующие истины егери или шоферы, милые, трогательно-чистые городские мальчики, входящие в жизнь, но так и не обретающие характера даже в пределах породившего их произведения. Переходят они из книги в книгу и если разнятся чем-либо, то, наверное, лишь в деталях. Причина быстрого постарения этих героев одна: они не несли существенной жизненной нагрузки, она-то и оказалась слишком скоро исчерпанной. Сталкиваясь в который раз с подобными персонажами, начинаешь понимать, что это отработанные образы в отработанных ситуациях.
Эм. Казакевич писал как-то о необходимости безбоязненно войти в бурный жизненный поток – «ради правды». Но ведь, чтобы говорить правду, надо понимать, что же происходит. Как часто, однако, смутные ощущения, субъективное восприятие явлений вне их реальных связей и закономерностей заменяют глубокое изучение, историческое осмысление жизненных процессов.
Легко ли решить подобную задачу – понять свое время? Конечно, не легко, но решать ее необходимо. Раздумывая об этом, Эм. Казакевич записывал: «…фантастическая пора, какую мы переживаем, перегружена таким обилием подробностей человеческого быта, переход в новую эру столь неравномерен в разных местностях и даже соседних домах, что художник поневоле останавливается в отчаянии перед задачей отражения действительности». «При этих условиях, -продолжал писатель, – художник приходит к мысли об «исповеди», или – говоря на современный лад – к мысли об автобиографических заметках. Если разобраться в окружающем его бурно изменяющемся мире и отразить его так трудно, то не попробовать ли разобраться в своем маленьком мирке, чтобы, отразив его, по мере сил охватить и окружающее». Эм. Казакевич считал этот способ «несовершенным», боялся, что художник обречет себя на создание «полуфабрикатов», которые станут «удобрением для будущих Шекспиров и Толстых». Но видел все же здесь выход из трудностей и звал – «ради правды» – к этому жанру «автобиографических», то есть документальных, «заметок», к жанру «исповеди», или, точнее, лирического свидетельства о своем времени.
Писатель ошибся лишь в высказанных им опасениях – жанр этот оказался художественно полноценным.
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.