Преимущества комплексного подхода
М. П. Капустин, Диалектика национального и общечеловеческого в художественной культуре Советского Востока, «Фан», Ташкент, 1978, 266 стр.
Ныне культура становится могучей силой объединения народов, движущихся с неизбежностью через разность путей исторического развития и темпов этого движения, через преодоление противоречий и конфликтов – к своей новой исторически закономерной общности – коммунистической.
Исполинский размах этого движения к социокультурному единению людей подключает к его теоретическому и практическому осмыслению все новые отряды исследователей – философов, культурологов, эстетиков, литературоведов, искусствоведов, этнопсихологов, этнографов, лингвистов и т. д., каждый из которых «возделывает» свой участок знания («ведения»), но все вместе они пытаются объяснить всемирную картину и в то же время своеобразие разнонациональных культур, в частности художественных культур Запада и Востока.
Проблема эта исследуется в советской общественной мысли давно и многогранно, но сегодня жизнь требует новых подходов. В других областях знания в последнее время исключительно плодотворным показал себя комплексный подход к предмету исследования, объединяющий усилия многих других, более локальных, и в случае успеха – венчающий их.
Применить комплексный подход к изучению феномена национального своеобразия – такую задачу поставил перед собой философ-эстетик М. Капустин и попытался решить ее в монографии «Диалектика национального и общечеловеческого в художественной культуре Советского Востока».
Национальное своеобразие – одна из самых притягательных и одновременно «заповедных» зон теории литературы и искусства. Если практика осуществляет его спонтанно, в естественной для нее сфере художественно-эмоционального, интуитивного постижения жизни нации и отдельной личности, то эстетика и литературоведение поставлены перед почти непреодолимой трудностью обозначить в явно ощущаемых понятиях и закономерностях всеми видимое, но неизбежно ускользающее от логической классификации понятие национального характера. Попробуйте определить его в более или менее четко выраженных признаках и чертах – и все найденные вами определения окажутся бессильными выразить не только всю реальную, живую полноту искомой формулы, но даже выявить типическую суть явлений, ведь все эти обозначенные черты и качества присущи в той или иной мере и другим народам в иной комбинации этих же черт. Выражая в художественном творчестве общечеловеческие ценности, каждый народ вместе с тем, как подчеркивает М. Капустин, «вкладывает в них и свою национальную манеру восприятия этих ценностей, свою эмоциональную интонацию» (стр. 33). Однако автор книги не останавливается только на констатации факта национального своеобразия, но стремится выявлять за фактом действие фактора, закона. Сквозь толщу многовековых пластов художественной культуры народов западного и восточного регионов он стремится прорваться к истокам общечеловеческого единства культуры и особенностей его проявления в национально-особенном и личностно-единичном, что представляет собой увлекательную и сложную задачу. Ибо в наше время интенсивной интернационализации культур, как прекрасно понимает автор (он особо подчеркивает эту мысль), от внешних, наиболее заметных примет эстетический феномен национального своеобразия внедряется в более глубокие слои изображения человека и народа, а потому все более осложняется задача выявления невидимых, но прочных нитей, связывающих данный художественный образ с определенными элементами психологии, темперамента народа и всей его национальной жизни в ее исторической протяженности.
Используя могучий методологический инструмент познания – марксистско-ленинскую теорию, рассматривая в диалектическом единстве триаду общего – особенного – единичного, М. Капустин в своем анализе вскрывает тенденции и закономерности проявления этих связей в соотношении национального и общечеловеческого в современной литературе и искусстве (здесь он обращается прежде всего к кино) Узбекистана и других республик Средней Азии. Он ставит своей задачей выявить наиболее перспективные, оптимальные пути творческого взаимовлияния культур и наглядно демонстрирует ошибочность и случайность нетворческого заимствования отдельных формальных приемов.
Комплексный подход к предмету был бы невозможен без основательных познаний автора исследования в однокорневых, но далеко разошедшихся в своем последующем развитии разных видов и жанров литературы, искусства и философии. Отсюда частые «выходы» в историю и теорию литературы, в культурологию, в прозу, поэзию и философское мироощущение западного и восточного регионов и отдаленных от нас эпох. Порою автору удается почти осязаемо передать космизм масштабов культурного общения, не раз приводившего, начиная с античности, к идее синтеза культур (в эллинизме, в Византии, у Навои и у Гёте).
Так, от сравнительного литературоведения М. Капустин приходит к, так сказать, сравнительному культуроведению, что намного усложняет задачу, но зато и насыщает ее внутреннее пространство. Именно у сравнительного литературоведения берет он метод и типологию анализа, добавляя от себя еще один компонент: сравнение разных национальных (или региональных) вариантов одной и той же общечеловеческой художественно-культурной модели. Автор убедительно продемонстрировал это на нескольких примерах (жаль, однако, что их немного), в частности: сравнение художественных решений темы «трагической пары» влюбленных в разных литературах мира: Меджнун и Лейли у арабов, персов, узбеков; Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда у западных народов; Дзихей и Кохару у японцев.
Другой пример, взятый из современности, но прослеженный в истории и национальной психологии, – это тема встречи человека, искалеченного на войне, после долгой разлуки со своей возлюбленной (тут берется художественный материал литературы и кино: «Баллада о солдате» и «Война и мир», узбекский фильм «Прозрение» и итальянский «Подсолнухи», американская лента «Лучшие годы нашей жизни»). Верность национальной психологии (как формы видения и поведенческой реакции), изображенной в том или ином произведении, проверяется аналогиями, взятыми из литературной классики данного народа, имеющей значение критерия.
Тут автор получает возможность проверить в действии отстаиваемый им принцип характеристики национального своеобразия, анализируя конкретно действие модели общечеловеческого содержания (ситуация встречи) в различных национальных формах.
Как правильно отмечает М. Капустин, этот тип сравнительного анализа таит в себе большие возможности. Во-первых, только так и можно действительно «прощупать» особенное в национальном характере, ибо невидимые дотоле грани национальной психологии раскрываются лишь на фоне другой, иной специфики. Во-вторых, сравнивая сходные по типу решения разных эпох внутри одной и той же национальной культуры, можно проследить эволюцию данного национального характера. Так автором прослеживается сжато эволюция русского характера от «Войны и мира» до «Баллады в солдате» (жаль только, что эволюция узбекского характера – освобождение от векового фатализма – в данном контексте прослежена лишь до эпохи войны, ибо наиболее радикальные, заметные даже «извне» изменения происходят на современном этапе, в эпоху мощной интернационализации, свойственной более всего развитому социализму). Сопоставляя то и другое, автору и удается, как нам кажется, ухватить «механизм» диалектики национального и общечеловеческого во всей ее сложности, противоречивости: с одной стороны, исторической изменчивости, а с другой – относительной стабильности.
На наш взгляд, это один из самых интересных разделов в исследовании М. Капустина (хотя и тут, конечно, можно спорить с автором относительно мотивов той или иной поведенческой реакции).
Итак, когда анализ литературного или кинематографического материала расширяется до горизонтов культурологии, это дает возможность автору взглянуть через локальный пример (образ) на феномен данной национальной культуры в целом, притом учитывая ее художественно-культурные взаимодействия, которые осуществляются поэтапно: начиная с прямого одностороннего ознакомления и усвоения до двусторонних контактов и, наконец, до культурного синтеза.
Примером последнего и является «западно-восточный синтез», который Капустин рассматривает и в плане историко-теоретическом, и в художественно-практическом, показывая (вслед за И. Брагинским, от идеи которого он здесь отталкивается), что, в сущности, современные национальные культуры Советского Востока суть продукты «западно-восточного синтеза». Особенно интересно с этой точки зрения рассматриваются «Джамиля» и «Первый учитель» Ч. Айтматова и кинопоэма Т. Зульфикарова «Мушфики уходит за птицами».
Художественная культура Советского Востока, как аргументированно резюмируется в исследовании, «воплощает в себе западно-восточный синтез на новой, социалистической основе. Художественная концепция человека как свободной личности, особенно развитая в лучших традициях западной и русской культуры, вырастает в концепцию социалистической личности, проявляясь в своеобразии национальных форм духовной культуры Советского Востока» (стр. 95).
Каждое положение, тезис, взятые на вооружение в книге, освещены светом собственных размышлений и настойчивой, скрупулезной исследовательской работы по определению причинной обусловленности достижений и просчетов литературы и кинематографии Средней Азии, горячей заинтересованности в их художественном росте, в отстаивании принципа высокой требовательности.
Книга состоит из двух больших разделов, органично связанных: первый – теория, в материал которой вкраплены образцы сравнительно-культуроведческого анализа (о которых мы уже говорили); второй – художественная практика узбекского кино, которое рассматривается в его связях с литературой и более всего с русской литературой и кино, далее – в сравнении со смежным, но типологически иным – киргизским кинематографом, а также с кино и литературой зарубежного Востока и вообще на фоне мирового кино (особенно удалась, на наш взгляд, глава об образе природы, как он решается в узбекском и киргизском, русском и японском искусстве и литературе).
Тем самым во втором разделе практически реализованы принципы, выработанные в первом теоретическом разделе. Конечно, это проведено еще не «насквозь», далеко не каждое произведение рассмотрено столь многопланово и на многослойном обширном – мировом – фоне, как того требует сам автор.
Развитие современного киноискусства Советского Узбекистана автор рассматривает не локально (киноведчески), а культурологически, то есть как характерный, наиболее развитый художественный пласт национальной социалистической культуры, раскрывающий и важнейшие особенности данной национальной психологии. М. Капустин полагает, что основным компонентом художественно-культурного самосознания нации является духовно-эстетическое освоение следующих областей: истории, собственно фольклора и литературной классики, природы; эволюцию же художественного развития он прослеживает на примерах образа ребенка, новой женщины Советского Востока, на тематике революции и Отечественной войны. При этом М. Капустин избирателен в своем выборе материала: он берет лишь те произведения, в которых действует яркая личность, типичный национальный характер.
Всякое развитие идет не однолинейно; естественно, что в живом процессе действуют разные тенденции – автор попытался выявить и это: эстетический этнографизм, этнографический эстетизм, линия условно-поэтического (абстрактно-общечеловеческого) образа, документализм в историко-революционной тематике и т. д. Правда, тут в большей мере, чем где-либо, сказывается исследовательский схематизм, излишняя жесткость (против чего, очевидно, будут возражать многие «локальные» специалисты, – но ведь без жесткой схемы в основе нет и никакой системы!).
Книга насыщена огромным по объему материалом, что требует от читателя определенного напряжения, но анализ, при всей его научной оснащенности, проводится эмоционально.
Конкретный, плотный и емкий анализ произведений – сильная сторона М. Капустина, хотя он и грешит порой субъективностью акцентов. Глубокой самобытности авторского взгляда порой трудно удержаться в границах беспристрастно-объективного (да и возможно ли это?) анализа материала, который автор порой с явным усилием укладывает в ложе найденной концепции, подменяя (подминая!) художественное видение создателей фильма собственным видением и соответствующей его квалификацией.
И еще одно замечание. Как недавно проницательно заметила Мариэтта Шагинян, при излишней перегрузке материалом пропадает интерес читателя к книге и, как это ни странно, подробности, сами по себе интересные, кажутся ему тогда скучными, отнимают у него чувство следования за целым.
У автора рецензируемой монографии, на наш взгляд, не хватило этой регламентирующей избирательности: с большим тщанием готовя свой корабль к плаванию, он слишком щедро оснастил его. И это сказывается на естественности, непринужденности и элегантности его хода. В такой перенасыщенности – одна из парадоксальных причин авторского просчета, даже в труде академическом, адресованном прежде всего научно подготовленному читателю.
Важно, что монографию отличает обилие продуманных замечаний о природе национального своеобразия искусства, западно-восточных культурных контактов, нашедших свое воплощение в произведениях мирового кино и литературы.
Важно, что она проливает новый свет на одну из значительных проблем современной науки.
г. Ташкент