Пределы «структурного» литературоведения

Настоящая статья продолжает дискуссионное обсуждение проблем, связанных с идеями «структурной поэтики», применения «точных методов» (в том числе кибернетических) в литературоведении и т. д. См. по этому вопросу работы, опубликованные в нашем журнале: 1965, N 6; 1967, N 1 и 10; 1969, N 2 и 12.

Литературоведение должно быть наукой» – так называлась одна из статей, посвященных применению «точных методов» в литературоведении.

«Что за напасть! – подумает удивленный читатель. – Неужто все это время литературоведение не было наукой? И если не было, как же конкретно оно должно сейчас сделаться наукой?»

При всех различиях во взглядах сторонников «структурной поэтики», сторонников «научных методов», сторонников «семиотических методов» и т. д. существуют три кита, на которых зиждутся их теоретические построения: формализация, структурное изучение, семиотика.

Считается, что, во-первых, в литературоведении мы должны достичь той же степени точности и выработать такие же точные критерии, что и в «математизированных» науках, и что, во-вторых, наиболее верный путь к достижению этой цели проходит через формализацию наука о литературе, применение семиотических методов и научение абстрактных структур. Оба названных момента порождают ряд недоуменных вопросов.

1. ЧТО ЗНАЧИТ «ТОЧНОСТЬ» И НУЖНА ЛИ ОНА?

В первую очередь, нужно ли стремиться к тому, чтобы достичь в литературоведении (да и не только в литературоведении, но в ряде других гуманитарных наук, например в философии) того же типа точности и выработать такие же точные критерии, как и в «математизированных» науках? Я хочу подчеркнуть, что вопрос следует поставить так: нужно ли стремиться к этому? Во всех статьях стоит вопрос – можно ли достичь этого, а главный вопрос, который должен быть решен, заключается в другом – нужно ли стремиться к этому?

Заранее хочу определить свою позицию: в настоящей статье я не хочу утверждать ни того, что к этому надо стремиться, ни того, что этого не следует делать. Я хочу отметить лишь, что этот главный и важный вопрос почти совсем не исследуется и положительный ответ на него считается само собой разумеющимся. Не слишком ли рискованное допущение?

Обратим внимание на следующее обстоятельство: научные знания бывают двух видов. Первый – это знания, добываемые техническими и естественными науками. Это знания об окружающем нас мире, знания об объектах внешнего мира.

К другому виду знания приобщают нас философия, литературоведение и ряд других гуманитарных наук. Это не просто знание мира объектов; оно включает также и знание того, каково назначение человека, его место в мире, в истории и т. д. Можно полагать, что для этих двух различных видов знания понимание точности должно быть также различным. Критерий точности, пригодный в одном случае, может породить самую настоящую неточность в другом.

Вот проблема, над которой, во всяком случае, следовало бы задуматься. Идея внедрения «научных (читай: «точных») методов» в литературоведение с необходимостью предполагает предварительное изучение того, какой тип знания дается нам в литературоведении и как следует понимать «точность» применительно к данному типу знания. После этого уже можно будет решить вопрос, следует стремиться в литературоведении к тому идеалу точности, который характерен для наук с развитым математическим аппаратом, или нет, следует стремиться применять методы, приближающие нас к этому идеалу, или нет.

К сожалению, как было сказано, сторонники «математической поэтики» (термин Л. Тимофеева¹) без какого-либо доказательства считают все эти вопросы однозначно решенными и принимают в качестве самоочевидной истины желательность и приемлемость для литературоведения тех критериев точности, которые применяются в «математизированных» науках. Известна логическая ошибка – petitio principii, она состоит в том, что в качестве предпосылок принимаются недоказанные положения.

Можно сказать, что перед нами случай, когда petitio достигает поразительных размеров. Обратимся за подтверждением к упомянутой статье «Литературоведение должно быть наукой» ². Автор ее, Ю. Лотман, везде просто постулирует, что идеал литературоведения – математизация, и горько сетует на то, что оно еще далеко от этого идеала. «Он (литературовед. – А. Б.) должен приучать себя к сотрудничеству с математиками, а в идеале – совместить в себе литературоведа, лингвиста и математика» ³. Предполагается, что с помощью этих знаний литературовед будет «постоянно оттачивать свой научный метод, размышляя над общими проблемами семиотики и кибернетики» ⁴; от литературоведа требуется, чтобы он овладел навыками, вырабатываемыми точными науками. И вся эта программа выдвигается без малейшей попытки исследовать, какой тип знания дает нам литературоведение и нужны ли для этого знания те критерии точности, которыми оперируют математические и кибернетические науки.

Ю. Лотман говорит о гносеологической основе структурализма и его «научно-этических истоках». При этом он страстно полемизирует с распространенным обвинением в «дегуманизации», предъявляемым структурализму, считая этот вопрос принадлежащим к «научно-этическим истокам» структурализма. Эта полемика Ю. Лотмана основана на элементарном смешении понятий, которое вызвано вышеупомянутой бездоказательностью и нечеткостью основных философских предпосылок.

Термин «дегуманизация» можно в одном случае образовать из понятия «гуманизм» – для обозначения процесса, в ходе которого наука или другая духовная деятельность человека утрачивает гуманные черты.

В другом случав термин»дегуманизация» образуется от понятия «гуманитарный» и означает утрату той или иной наукой черт, присущих гуманитарным наукам.

Когда сегодня в науке ведутся разговоры о дегуманизации мышления, то подразумевают именно это второе значение «дегуманизации».

При этом отмечается, что мышление утрачивает интерес к проблемам человека – его назначения, его места в мире и т. д. Исследование этих проблем составляет компетенцию того типа знания, которое доставляется и должно доставляться гуманитарными науками.

О дегуманизации говорят тогда, когда отказываются от этих проблем и ограничиваются исследованием сравнительно простых структур, поддающихся обработке математическими методами.

Ю. Лотман же полагает, что «дегуманизация» означает утрату гуманности и доброты, и доказывает своим оппонентам, что структурная поэтика добра и гуманна, поскольку она стремится к точности, а науки, которые не стремятся к точности, открывают дорогу лжи, «а ложь никогда не была орудием гуманности».

«Когда происходит дегуманизация науки? – ставит он вопрос. – Тогда ли, когда исследователь стремится дать строго обоснованную – пусть ограниченную – истину или когда при помощи одних и тех же фраз и восклицаний писатель в один юбилей (чужой) объявляется поборником реакции, а в другой (его) – великим реалистом?» ⁵

По поводу этой аргументации необходимо заметить следующее: во-первых, как уже отмечалось, «дегуманизация» имеет совершенно другое значение, чем думает Ю. Лотман, и разговоры о «гуманности» структурной поэтики никак не относятся к делу. Сама проблема «дегуманизации» вовсе не имеет касательства к «научно-этическим истокам», как это кажется Ю. Лотману; она затрагивает «гносеологические основы» наук – именно распределение сфер и объектов познания. Второе, – обратим внимание на одну особенность полемического высказывания Ю. Лотмана. Чему противопоставляет он «структурную поэтику»? Литературоведению, которое «открывает ворота передержкам, конъюнктурности, вольной или невольной лжи».

Это этическая характеристика литературоведения, служащего альтернативой структурализму. Не лучше выглядит и его методологическая характеристика. Утверждая, что методологией структурализма служит диалектика, Ю. Лотман пишет: «Одним из основных принципов структурализма является отказ от анализа по принципу механического перечня признаков» ⁶. Конечно, если единственной альтернативой «структурализму» считать литературоведение, которое занимается «механическим перечнем признаков», открывает дорогу лжи и т. д., то выбор неизбежно придется сделать в пользу «структурализма». Но ведь подлинным соперником «структурализма» должно выступить подлинное литературоведение, имеющее многовековую историю, а не эта карикатура.

По всей вероятности, это превратное представление о литературоведении послужило основанием для зачисления литературоведения в ранг «легких профессий». «Я с радостью наблюдаю, – говорит Ю. Лотман, – как филология перестает быть «легкой профессией», которая не требует особой специализации» ³. Гарантию превращения литературоведения в «трудную профессию» автор видит в том, что литературовед должен овладеть математикой, кибернетикой, семиотикой и т. д.

Трудно сказать, когда и кто считал литературоведение «легкой профессией», но ведь общеизвестно, что если иметь в виду настоящее литературоведение, а не ту карикатуру на него, которую справедливо высмеивает Ю. Лотман, то данных для специализации в этой области требуется никак не меньше, чем в области математических наук.

Литературовед должен владеть даром логического мышления, как и представитель любой науки, и в то же время иметь еще способности, которые не обязательны для представителей математических дисциплин: такие, как вкус, воображение, умение чувствовать эпоху и т. д. и т. д.

2. ЧТО ТАКОЕ СЕМИОТИКА И МОЖЕТ ЛИ ОНА ПОМОЧЬ?

Путь к научности литературоведения, как мы уже говорили, пролегает, по мнению сторонников «структурной поэтики», через семиотику, формализацию литературоведения, через структурный анализ.

Но что, собственно, надо понимать под семиотикой и как следует оценивать перспективу ее применения в литературоведении и вообще в теории искусства?

Сейчас, по-видимому, приходится говорить о двух семиотиках: одна – это та, которая существует на Западе и существует так, как ее создали основоположники семиотики Ч. Моррис и др.

Другая – та семиотика, которая разрабатывается у нас и которая именуется «советской семиотикой» ⁷.

Посмотрим, что из себя представляет семиотика, какой она существует в трудах западных авторов. Она возникла в той атмосфере антиментализма, которую создало долгое господство неопозитивистских философских учений. Поскольку позитивистски настроенные мыслители не желали говорить о таких менталистских объектах, как идеи, понятия и т. д. (заметим, кстати, что Ч.

1. См. «Вопросы литературы», 1963, N 4, стр. 69,[↩]
2. »Вопросы литературы», 1967, N 1. [↩]
3. Там же, стр. 100.[↩][↩]
4. Там же.[↩]
5. »Вопросы литературы», 1967, N 1, стр. 95. [↩]
6. Там же, стр. 93.[↩]
7. См.: М. Каган, Итак, «структурализм» или «антиструктурализм»? «Вопросы литературы», 1969, N 2, стр. 127.[↩]