Позиция критика
В. Ковский, Романтический мир Александра Грина, «Наука», М. 1969, 295 стр. Сокращенный вариант этой книги опубликован в 1966 году в издательстве «Илии», Фрунзе.
У писателя Александра Грина счастливая судьба – его читают все и повсюду, книги издаются внушительными тиражами, по ним ставятся фильмы. В литературной критике, однако, он не столь удачлив. Редко встречается писатель, в оценке которого так непримиримо сталкивались бы противоположные взгляды: от уничтожающей критики до полного отождествления его произведений с методом социалистического реализма.
Быть может, этим обстоятельством объясняется запоздание, с которым наша наука обратилась к объективному и всестороннему изучению творчества Грина: лишь недавно появилась первая книга о нем – «Романтический мир Александра Грина», написанная В. Ковским. Достоинства книги связаны прежде всего с методологически верной, подлинно научной позицией исследователя. Спокойно, без принижения и без захваливания писателя, раскрывает он своеобразие лучших произведений Грина, несомненно, хотя и очень опосредствованно, связанных с революционной действительностью. (Быть свободным от воздействия жизни – вообще не во власти художника, даже если бы он этого очень хотел.) В. Ковский и подчеркивает, что хотя самый метод Грина исключал возможность непосредственного отклика на современные события, именно Октябрь решающим образом повлиял на романтическое искусство Грина, с его причудливыми сюжетами, смелой фантастикой, порывом к прекрасному. В. Ковский уместно приводит строку Брюсова о революционной атмосфере первых лет после революции: «Мы вброшены в невероятность»…»Невероятность» гриновских произведений продиктована временем.
В романтическом мире Грина люди живут по законам высокой нравственности: именно революция подарила писателю мечту о совершенном человеке – честном, благородном, всегда готовом прийти на помощь тем, кому плохо… А. Грин, справедливо утверждает исследователь, «верит в неизбежность внутренней переделки человека, его внутренней переплавки».
Судьбы ряда советских писателей необычны: непризнанные современниками, их книги становятся духовным достоянием новых поколений. Такой переоценке подверглось я творчество А. Грина. В подобных случаях перед исследователем стоят особые трудности: взглянуть на творчество писателя под историческим углом зрения, не модернизируя его. В. Конскому удалось одолеть эти трудности. Поэтому он не сетует на читателей и критиков 20-х годов за их неприятие Грина, понимая, что в тех реальных условиях творчество А. Грина не могло не оказаться на далекой периферии искусства, необходимого народу. Ведь в сознание человека мысль об иных, норой более сложных коллизиях придет много позже. В. Ковский обнажает особенности гриновских конфликтов, показывая, как они рассматривались человеком 20-х годов: баррикада, возведенная писателем между героями положительными и отрицательными, разделяла ведь не угнетателей и угнетенных. Она разделяла людей духовно богатых, добрых, справедливых и – их антиподов. Вот почему достойной звания Человека оказалась не только дочь бедного рыбака Ассоль, но и богатый аристократ Грэй. Вот почему их противниками оказались мелкие, прозаические, меркантильные людишки, независимо от того, кто они – богатеи или бедняки. Именно одному из таких бедняков пришло в голову, что алые паруса, под которыми Грэй стремился навстречу Ассоль, – это всего лишь остроумный способ провоза контрабандного шелка… Прав В. Ковский, делая вывод, что из возможной социальной ситуации (ее Грин намечает редким пунктиром) писатель извлекает общенравственный смысл, перестраивает ряды героев и воплощает их образы в условно-романтическом ключе.
Заключение об отдаленности произведений Грина от жизни его современников подводит критика к пониманию его необычайной популярности сегодня. Переменилось время, переменились люди, их критерии искусства, сохранившие свою опору на революционную идею, определили новый подход к творчеству Грина. Изменились и конфликты и герои современной литературы. Нам теперь уж недостаточно знать только социальную принадлежность героя, он, этот герой, стал гораздо сложнее, многограннее. И ждешь, что В. Ковский, раскрывая сегодняшнее значение произведений Грина, привлечет к своему анализу и некоторые сегодняшние произведения, – их сопоставление буквально напрашивается. Жаль, что исследователь не использовал этой возможности. С другой стороны, стремясь «вписать» творчество Грина в круг литературы 20-х годов, В. Ковский далеко не всегда тут находит органичные, естественные связи и часто вынужден страховать себя множеством оговорок.
Объясняя причины возникновения столь необычной – гриновской – системы образов, В. Ковский придерживается объективной научной позиции: он подчеркивает, кроме воздействия самой действительности, и роль биографии писателя, и его участие, а потом разочарование в эсеровском движении, и влияние литературных традиций. Исследователь анализирует тонкие в многообразные связи гриновской концепции человека с различными сторонами творчества писателя, он прекрасно чувствует и характеризует художественное своеобразие Грина-писателя. Но иногда В. Ковский критикует писателя за то, что является не слабостью его, а особенностью: «Несомненно, что в подмене социальных категорий этическими – одна из самых уязвимых сторов творческого метода Грина, сказавшаяся и в скептическом взгляде на возможность переустройства общества». Но как тогда быть с утверждением исследователя о вере Грина в неизбежность внутреннего «переустройства» человека?
По счастью, подобным формулировкам противостоит книга В. Ковского в целом, смысл проделанного им анализа. В. Конский исследует произведения Л. Грина, опираясь на определенное понимание романтизма как типа творчества, непосредственно соотнесенного с идеалом. Под воздействием идеала рождаются гриновские феерии, он придает силу бегущей по волнам, наполняет свежим ветром алые паруса… С таким пониманием романтизма соглашаешься, оно подкреплено целеустремленным и точным анализом. Но вот снова неожиданность: оказывается, романтизм сковывал возможности Грина, ибо неизбежно направлял его взгляд только в сторону положительных явлений и образов. Однако разве романтический тип творчества не всеобъемлющ? Разве в его пределах невозможно воплотить борьбу со злом и самое зло? Напомним, что еще Белинский отмечал эти возможности романтического (по его терминологии, «идеального», или «пересоздающего») искусства, говоря о Гефесте из Гомеровой «Илиады»: «Какая превосходная, дивно прекрасная картина – чего же? – не красоты, а безобразия!.. Какое поэтически про» красное безобразие!» 1 Разве эти слова нельзя отнести к тем картинам зла, которые рисует Грин?
В. Ковский выделяет в творчестве Грина все лучшее, созвучное человеку ваших дней. В связи с этим совершенно правильным подходом хотелось бы видеть в книге В. Ковского бо´льшую теоретическую определенность; она позволила бы сделать выводы, к которым исследователь подходит вплотную. Весь ход рассуждений, все существо конкретного анализа различных произведений Грина приводит критика к заключению: привычный взгляд на существование двух романтических методов – революционного и реакционного – нуждается в серьезном уточнении. Автор ясно показывает, что реакционные идеи писателя не следует относить за счет метода, что к произведению надо подходить конкретно, различая его идейный строй, проблематику и т. д., – словом, так, как мы подходим к произведениям реалистическим.
Итак, совершенно очевидно, что книга В. Ковского не только первая действительно научная книга о творчестве Грина, но также исследование, которое послужит прояснению некоторых теоретических проблем романтизма.
- В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. IV, Изд. АН СССР, М. 1954, стр. 419.[↩]