Потомки и современники. «Сатиры» Саши Черного и Шостаковича в зеркале советской критики
Автор выражает глубокую признательность профессору кафедры специального фортепиано РАМ имени Гнесиных И. Чуковской; а также сотруднику ИНИОНа Т. Еремеевой и главному хранителю архива Д. Шостаковича в Москве О. Домбровской за ценные библиографические указания.
Камерно-вокальная музыка для Шостаковича — один из неизменных его «жанров-спутников»1. «Сатиры (Картинки прошлого)» (1960), вокальный цикл на стихи Саши Черного — творение позднего Шостаковича, периода, в который созданы сатирические произведения для голоса с фортепиано (романсы на тексты из журнала «Крокодил», «Четыре стихотворения капитана Лебядкина»).
Немалое количество работ о вокальной музыке Шостаковича используют междисциплинарный метод, выявляя обилие литературных склонностей композитора: Шостакович и Гоголь, Шостакович и Достоевский, Шостакович и Чехов, Шостакович и Блок, Шостакович и Саша Черный etc. О «Сатирах» в основном пишут в рамках разговора об эстетике и природе гротеска в произведениях Шостаковича, тем самым объединяя этот цикл с несколькими другими, той же направленности. Означает ли это, что «Сатиры» не могут быть рассмотрены в другом контексте? Ответ окажется на поверхности, если бросить ретроспективный взгляд на историю изучения этого произведения.
Одним из первых к «Картинкам прошлого» обратился Э. Добрыкин, проанализировавший сатирическую природу трех вокальных циклов Шостаковича (1975)2. Затем последовала развернутая статья В. Васиной-Гроссман (1980)3. Небольшой раздел об истории «Сатир» имеется также в одной из книг С. Хентовой (1982)4, у К. Мейера (1998)5 и в воспоминаниях Г. Вишневской (1991)6. Из зарубежных источников — в статье Г. Раппапорта7.
1986-м и 2000 годом датированы две диссертации по камерно-вокальному творчеству Шостаковича, в которых есть небольшой раздел и о «Сатирах» (И. Брежневой и М. Ярешко8). К 2005 году относится монография А. Г. Кремер9. Вот, казалось бы, и все, чем мы располагаем. Указанные работы рассматривают «Сатиры» с точки зрения их внутреннего устройства, вписывают цикл в контекст творчества композитора. Таким образом, практически на обочине исследовательского интереса оказывается исторический аспект — рецепция «Сатир» официальной газетно-журнальной критикой, выявляющая немало любопытного. В том числе, касающегося и оценки советской публикой поэзии Саши Черного, стихотворения которого благодаря Чуковскому и Шостаковичу обрели в России в начале 1960-х годов второе рождение.
Литературные пристрастия Шостаковича
Не секрет, что Шостакович относился к современному литературному процессу с большим интересом. Во время травли Бродского с подачи К. Чуковского отправил телеграмму в поддержку «тунеядца». Был лично знаком с А. Ахматовой — обстоятельства встречи описаны вдовой композитора в добродушно-комичных тонах10. Безусловно, как большой книголюб — имел в те времена привилегированную возможность покупать несколько раз в году книги на так называемых книжных базах.
Еще в молодости в одной из анкет Шостакович с достаточной определенностью высказался о своих литературных вкусах (этот эпизод анкеты уже стал почти хрестоматийным):
На первом плане склонность к литературе прозаической (поэзию совершенно не понимаю и не ценю; из поэтов относительно люблю Державина и Маяковского): Бесы, Братья Карамазовы и вообще Достоевский; наряду с ним Салтыков-Щедрин; в ином плане Гоголь <…> Далее Чехов. Толстой как художник несколько чужд (как теоретик искусства во многом убеждает). Резко отрицательное отношение к Тургеневу, Гончарову <…> Из западных: не могу оценить Шекспира (впрочем, не видел ни одного творения его на сцене) <…> Вольтера страшно люблю. Резко отрицательное отношение к А. Франсу; из «классиков» выделяю Гомера, Данте…11
Не удивительно, что в перечислительном ряду анкеты еще нет Саши Черного — его стихотворения не переиздавались с 1920-х годов вплоть до начала 1960-х. Правда, по воспоминаниям Ф. Литвиновой, один из текстов — «Потомки» — Шостакович знал еще по Куйбышеву — времени эвакуации12.
Реабилитация и републикация в Советском Союзе произведений Саши Черного, М. Зощенко, Е. Шварца и др. в поздний период хрущевской оттепели были продиктованы новым веянием времени, пробуждением интереса к сатирическому жанру.
Издание стихотворений Саши Черного 1960 года (при участии К. Чуковского и Л. Евстигнеевой) в большой серии «Библиотеки поэта» Шостакович неожиданно получил в подарок:
На «Можайку» стихи Саши Черного принес Евгений Чуковский. Шостакович вечером взял почитать. Наутро Евгений увидел отметки возле тех стихотворений, которые были отобраны для музыки…13
К сожалению, экземпляр c пометами Шостаковича обнаружить в музее-квартире композитора в Брюсовом переулке в Москве не удалось. Указанное издание включало в себя произведения, опубликованные поэтом в 1910-м («Сатиры»), 1913-м («Сатиры и лирика»), 1923-м, когда Саша Черный был уже в эмиграции («Жажда»), а также стихотворения для детей «Детский остров».
Едва ли не единственное высказывание Шостаковича об удивительном сатириконце относится к 1965 году:
Я прочел «Леди Макбет Мценского уезда» Лескова. Произведение меня поразило. Так родился оперный спектакль «Катерина Измайлова». Я люблю сатирические стихи Саши Черного — так появились музыкальные пять сатир на его слова…14
Надо сказать, фигура Саши Черного удивительно легко встраивается в ряд одобряемого Шостаковичем в 1960-е годы. Гоголь, Салтыков-Щедрин, Лесков, Чехов, Маяковский (музыка к «Клопу» через много лет отзовется в «Сатирах», а сам поэт любил стихи Саши Черного)15, Зощенко16… Не случайно сам композитор как-то заметил:
Считаю столь же необходимым и человечным смех в музыке, как необходимы лирика, трагедия, пафос и другие «высокие жанры»17.
Предисловием к сборнику стихов Саши Черного являлась развернутая статья Корнея Чуковского, написанная для того времени смело и с большим сочувствием к жизни поэта (Чуковский был с ним лично знаком). Здесь стоит привести небольшой ее отрывок, чтобы в дальнейшем стало очевидно, насколько иначе официальная советская пресса воспринимала стихотворения Саши Черного и насколько Шостакович проникся судьбой и стихами «растленного интеллигента» (выражение Чуковского):
Сотрудники «Сатирикона», молодого журнала, одно время были неразлучны друг с другом <…> Вместе с ними, в их дружеской компании, но как бы в стороне, на отлете, шел еще один сатириконец, Саша Черный <…> Худощавый, узкоплечий, невысокого роста, он, казалось, очутился среди этих людей поневоле и был бы рад уйти от них подальше <…> Грудь у него была впалая, шея тонкая, лицо без улыбки.
Даже своей одеждой он был непохож на товарищей. Аверченко в преувеличенно модном костюме с брильянтом в сногсшибательном галстуке производил впечатление моветонного щеголя <…> А на Саше Черном был вечно один и тот же интеллигентский кургузый пиджак и обвислые, измятые брюки <…>
Между тем сатириконский период был самым счастливым периодом его писательской жизни. Никогда, ни раньше, ни потом, стихи его не имели такого успеха. Получив свежий номер журнала, читатель прежде всего искал в нем стихов Саши Черного. Не было такой курсистки, такого студента, такого врача, адвоката, учителя, инженера, которые не знали бы их наизусть18.
За Чуковским часто повторяют, что «Сатиры» — своеобразный дневник эпохи, «где отразился до мельчайших подробностей весь обиход его [Cаши Черного] жизни»19… Шостакович, должно быть, видел определенную параллель между стихами, написанными от лица человека, жизнь которого все больше и больше тонула в болоте быта, безденежья и тоски, и своей ситуацией начала 1960-х20.
Однако Саша Черный, считая себя «волдырем на сиденье прекрасной российской словесности», в гораздо большей степени, чем Шостакович, не принимал свое время. Эпоху «остряков-паспортистов» и «прогоревших рестораторов», ставших юмористами как раз тогда, когда Петербург кишел смертью и жил идеалами дешевой гражданственности, наряду с которой набирала обороты пошлость «проклятых вопросов». «Пришла Проблема Пола, / Румяная Фефела / И ржет навеселе», — иронически заметит поэт и создаст одно из лучших своих стихотворений — «Недоразумение», восхитившее Шостаковича.
«Издерганный и хмурый», с усмешкой кричал Саша Черный в конце первого десятилетия наступившего века, захлебываясь от ненависти:
Попишу, попишу, попишу.
Попишу животом, головой, и ноздрей,
и ногами, и пятками,
Двухкопеечным мыслям придам сумасшедший размах,
Зарифмую все это для стиля яичными смятками
И пойду по панели, пойду на бесстыжих руках.
(«Стилизованный осел. Ария для безголосых»)
Шостакович, родившийся в 1906 году в Петербурге, разумеется, ту жизнь помнил очень смутно, но ведь и время взросления композитора оказалось настолько же мрачным, суровым и безденежным. Приходилось подрабатывать тапером, заниматься музыкальной поденщиной, которая не вызывала ничего, кроме отвращения. В 1926-м Шостакович весьма категорично отзывался о своем сомнительном «киноопыте» в «Светлой ленте», «Сплендид Паласе» и «Пикадилли» (с 1923-го по 1925-й):
Сейчас я нигде не служу, и как бы мне ни пришлось нуждаться, в кино я служить не пойду, так как это отнимает все вечера, и очень утомляет механическое изображение на рояле «страстей человеческих». В связи со служением в кино у меня пропала масса времени и энергии21.
Одним словом, всю прелесть эстетики отрицания в разных ее проявлениях Шостакович, как и Саша Черный, явно прочувствовал на себе.
Квартиранты и критики
Шостакович работал над «Сатирами» быстро и закончил цикл 19 июня 1960 года, посвятив его Галине Вишневской (ей же шесть лет спустя будут посвящены и «Семь стихотворений Александра Блока»).
Прочитав подаренный томик из «Библиотеки поэта», Шостакович остановился на пяти текстах, четыре из которых расположены практически друг за другом и взяты из первого раздела книги — «Всем нищим духом». Лишь «Недоразумение» относится к «Литературному цеху», раздел 3:
Критику
Они встретились, как два интеллигента, два современника, много переживших. Понимающих друг друга». См.: Шостакович и книга / Интервью с И. А. Шостакович // Музыкальная жизнь. 2008. № 4. С. 18.[↩]
Это высказывание меня вначале изрядно огорошило <…> В последующем разговоре выяснилось, что Маяковский <…> с большим удовольствием слушает Шопена, Листа, Скрябина. Ему просто казалось, что музыка пожарного оркестра будет наибольшим образом соответствовать содержанию первой части комедии, и для того чтобы долго не распространяться о желаемом характере музыки, Маяковский просто воспользовался кратким термином «пожарный оркестр». И я его понял…» (опубл. в «Литературной газете» за 9 октября 1956 года). Цит. по: Новое о Маяковском // Дмитрий Шостакович. С. 25.
Незадолго до смерти Шостакович почему-то резко отрицательно отзывался об этой встрече. См.: Янов-Яновский Д. Вариации на тему // Музыкальная академия. 2006. № 3. С. 37.[↩]
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №5, 2014