Поколение ХХ съезда. Интервью Андрея Вознесенского и Василия Аксенова корреспонденту польской газеты «Политика» в Москве Адаму Перловскому. Публикация И. Введенского, вступительная заметка и комментарии В. Есипова

Polityka. 1963. 2 марта.

Предлагаемый вниманию читателей исторический документ, во многом предопределивший ход дискуссии на так называемой встрече творческой интеллигенции с представителями партии и правительства 1963 года в Кремле, теперь, по прошествии лет, позволяет судить, как изменились мировоззренческие позиции героев этой публикации и как изменилась страна за годы, отделяющие нас от времени возникновения этого документа.

Речь идет о том, что 2 марта 1963 года молодой советский поэт и молодой советский писатель дали интервью польскому еженедельнику «Политика», не предполагая, какой резонанс оно вызовет через 6 дней во время уже упомянутой встречи в Кремле. Встреча эта была еще одной, после посещения выставки художников в Манеже в 1962 году, атакой власти на свободное творчество, вкус к которому особенно остро почувствовала после развенчания Сталина творческая молодежь, окрещенная критикой «шестидесятниками». На встрече в Кремле публикуемое интервью вызвало возмущение известной советской писательницы польского происхождения Ванды Василевской. Она заявила, что классовая позиция молодых советских писателей, давших интервью «Политике», не выдерживает критики, а взгляды и мысли этих людей расшатывают советские устои.

Хрущев, проводивший встречу, потребовал немедленно назвать имена отступников. Имена были названы, имена яркие: Андрей Вознесенский и Василий Аксенов.

По воспоминаниям Василия Аксенова, зал взорвался криками: «Позор, позор, к ответу!», после чего сначала Вознесенский, а следом за ним Аксенов были вызваны на трибуну, как на лобное место, где по очереди подверглись унизительным окрикам и угрозам главы государства…

Это было полвека назад, и вот сегодня русский перевод того интервью представлен редакции журнала «Вопросы литературы» ростовским психологом, доцентом кафедры социальной психологии Южного федерального университета, куратором международных арт-проектов Игорем Введенским. В 1963 году Игорь Введенский жил во Львове и был хорошо знаком с Евгенией Семеновной Гинзбург, знаменитым ныне автором «Крутого маршрута». Евгения Гинзбург, мать Василия Аксенова, интересовалась всеми его выступлениями в печати и поэтому купила экземпляр той самой «Политики» с тем самым интервью еще до совещания в Кремле. После разразившегося скандала она попросила Игоря Введенского и его друзей перевести интервью на русский язык. Экземпляр перевода сохранился в архиве Игоря, и благодаря этому мы можем сегодня ознакомиться с историческим текстом.

Он вызывает противоречивые чувства. С одной стороны, в нем представлены совершенно советские взгляды и ощущения Вознесенского и Аксенова тех далеких лет. Сегодня их даже можно было бы упрекнуть в излишней приверженности идеологическим основам существовавшей политической системы, если бы мы сами не жили в этой системе, не знали, как это было на самом деле, и не высказывали бы мысли, подобные тем, что содержатся в интервью, в своих разговорах с друзьями.

С другой стороны, интрига заключается в том, что заявления Вознесенского и Аксенова, будто бы совершенно невинные с позиции советской идеологии, какими они представляются нам из нашего сегодняшнего далека, вызвали подобную ярость власти и собратьев по перу из «старой гвардии».

А дело в том, что велась ожесточенная борьба старого сталинского взгляда на мир и на литературу с новыми веяниями в жизни и в искусстве, разбуженными хрущевской оттепелью. И те мысли в интервью, что нам сегодня представляются вполне советскими, в то время содержали в себе угрозу для (советских же по сути) ретроградов и консерваторов, угрозу неотвратимых перемен. Да и сам Хрущев в какой-то момент испугался собственных нововведений и дал отмашку на погром…

Прошли годы, и перемены с трудом и с жертвами воплотились в жизнь.

Но в изменившемся мире вновь возродилась та же ожесточенная борьба между старым и новым, в которой мы живем сегодня. И снова страсти достигают предельного накала…

Потому и интересен нам тот документ давно ушедшей эпохи.

Виктор ЕСИПОВ

— Вас называют советским «четвертым поколением»¹. Удачно ли это название?

А. В. Существуют, по моему мнению, поколения — подобно горизонтальным хронологическим слоям, которые можно определить порядковыми номерами, а именно — 1-е, 2-е, 3-е и, наконец, 4-е — наше². Но кроме этого разделения поколений существует также вертикальная линия, проходящая через все горизонтальные линии, — поколение талантливых людей. Лично я считаю главной вертикальную линию, на которой помещаются как Пушкин, так и Лорка, Элюар, Пастернак и Ахмадулина. Художник всегда чувствует себя ровесником своих предшественников. Гениального Пастернака³ с полной убежденностью можно назвать ровесником Лермонтова. Хотя по возрасту, указанному в паспорте, Ахмадулина является, например, ровесником поэта Х, но если мерить критериями вертикальной линии, то этот последний является ее беззубой бабушкой.

Являемся ли мы четвертым поколением? Каждое новое поколение считает себя первым… В политическом смысле мы являемся детьми ХХ и XXII съездов КПСС⁴, поколением, непосредственно соседствующим с революционными 20-ми годами, с традициями ленинизма.

В. А. Деление на поколения является, вообще, чем-то условным. «Четвертое» является также условным термином. Почему именно четвертое? Если идет речь о литературных поколениях, то я отличал бы поколение революции, поколение 20-х годов, затем 30-х, потом фронтовое поколение, военное, затем литературу периода полного расцвета культа личности (когда торжествовала теория бесконфликтности) и, наконец, поколение после ХХ съезда. К этому последнему мы должны были бы, однако, причислить также старших — Дудинцева, Солженицына, Гроссмана⁵, фронтовых писателей Бакланова и Бондарева⁶, которые после XXII съезда пишут иначе, чем раньше, ну и Эренбурга⁷… Что нас отличает? Перед нашим поколением стоят задачи гораздо более трудные, чем те, которые решали другие поколения молодых писателей. Мы имеем за собой период консерватизма, мы должны не только сами достигнуть уровня 20-х годов, но также научить читателя, что литература не является предметом «непосредственного потребления», что наивными являются вопросы и рассуждения вроде: чему учит меня данный образ? Кто в этой книге положительный герой?

1. Видимо, отсчет ведется от 1917 года, ознаменованного Октябрьским государственным переворотом или, как это называлось в советское время, Октябрьской революцией.[↩]
2. Применительно к литературе имеется в виду послевоенное поэтическое поколение.[↩]
3. Само имя Пастернака еще было опальным после присуждения в 1958 году Нобелевской премии роману «Доктор Живаго» и последовавшей за этим травли его автора на родине[↩]
4. Эти съезды были посвящены развенчанию культа личности Сталина, «исказившего ленинские нормы партийной жизни», и провозглашали возвращение к ленинским принципам. То есть первая робкая попытка поиска социализма с человеческим лицом — за 30 лет до Горбачева. [↩]
5. Роман В. Дудинцева «Не хлебом единым» (1956), рассказ А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» (1959), роман В. Гроссмана «За правое дело» (1952, 1954) вызвали в обществе и в писательской среде острую дискуссию.[↩]
6. Имеются в виду их военные повести, отличавшиеся правдивым изображением войны, давшие новое направление литературе о войне, которое критика тех лет окрестила «лейтенантской прозой».[↩]
7. Повесть И. Эренбурга «Оттепель» (1954) дала название всей хрущевской эпохе. [↩]