Поэтика сербского романтизма
М. Попович, Историjа српске книжевности. Романтизам, «Нолит», Београд, 1972, т. II, 365 стр.; т. III. 498 стр.
Югославский литературовед М. Попович завершил исследование о сербском романтизме, опубликовав второй и третий тома своего труда. Эта работа является своеобразным итогом, обобщением многолетних изучений сербского романтизма. Первый том работы Миодрага Поповича, о котором нам уже довелось писать1, был посвящен начальной фазе развития сербского романтизма, его фольклорно-героическому этапу.
Но, как теперь выясняется, исследователь имел в виду не только хронологию. Во втором томе речь идет о творчестве таких писателей, как, скажем, Бранко Радичевич и Любомир Ненадович. Дело не только в том, что они хронологически продолжали дело Вука Караджича, – Радичевич был младшим современником Вука, а основные произведения Ненадовича появились уже в омладинский и послеомладинский периоды развития сербской литературы.
Важно здесь другое – что они представляли различные типы романтического художественного мышления. Об этом как раз и говори! М. Попович; он раскрывает, как эти художники, взаимно дополняя друг друга, выражали различные тенденции в литературе. Некоторые из этих тенденций развивались примерно в одно и то же время, но возникали в разной социальной среде. Исследователь останавливается, на том, что их сближает, и на том, чем они отличаются друг от друга.
Заметим, что мысль о сложной структуре сербского романтизма заслуживает серьезного внимания. В то же время отдельные положения и формулировки М. Поповича нуждаются в уточнениях.
Структура работы М. Поповича такова: сначала рассмотрены два типа сербской романтической литературы первой половины XIX века (первый и второй тома), а затем – развитие романтизма после 1848 года (третий том). Автор сочетает принципы синхронного и диахронного описания. Сербский романтизм предстает перед нами в динамике своего развития, определяемого различными общественно-политическими факторами. И одновременно он раскрыт как сложная система, которая в каждый момент включает самые разнообразные явления и тенденции. И здесь выступает одна из центральных проблем исследования: писатель и историко-литературный процесс, отдельное произведение как неповторимое явление и как воплощение существенных закономерностей развития литературы.
Как и в первом томе, изложение материала строится по такому принципу вначале дается характеристика исторического и историко-литературного процесса, затем следуют очерки об отдельных писателях, своего рода небольшие, монографии. Некоторые очерки написаны отлично (например, главы о Змае, Якшиче и Костиче). Хочется сразу же отметить умение автора передать особенности романтического мировосприятия, предложить читателю собственную и во многом убедительную интерпретацию рассматриваемых произведений.
От исследования отдельных произведений М. Попович идет к освещению общих аспектов поэтики сербского романтизма. Он говорит и о ямбической интонации, и о жанрах романтической лирики, и о характере метафор и эпитетов, и о героико-романтической символике, и о многих других компонентах. Все направлено именно на то, чтобы показать, как в особенностях романтического стиля отразилась героика освободительной борьбы, как в нем проявилось своеобразие художественного мышления поэтов – участников борьбы за свободу сербского народа.
Автор прослеживает многообразные связи того или иного произведения с широким и многогранным миром созидаемой истории. Это видно и в разделе о стихотворении Змая «Весеннее утро», и при рассмотрении философской лирики Костича, и при толковании символики песен Грчича-Миленко.
При чтении книги М. Поповича встает еще один вопрос: каким должен быть стиль литературоведа? По сути, это вопрос и о том, кому должны быть адресованы его работы, какова их общественная функция.
Порой появляются высказывания о том, что образность, эмоциональность противопоказаны серьезному литературоведческому исследованию, что они ведут к «беллетризации науки» и допустимы в определенной мере лишь в жанрах научно-популярных. Думаю, что подобная точка зрения ошибочна, и работа М. Поповича – еще одно тому доказательство. Не снижая научного уровня, автор повествует о литературных явлениях увлекательно, интересно.
Нам кажется, что более широко следовало осветить взаимоотношения романтизма с другими художественными направлениями, И если о своего рода «предшественниках» романтизма автор сказал более или менее подробно, то о современных ему направлениях он почти не упоминает. Так, было бы интересно проследить, в частности, как в недрах омладинской литературы зарождается реализм, как он соотносится с романтизмом. Отсутствие этого аспекта делает иные разделы монографии описательными, динамика историко-литературного процесса утрачивается.
В некоторых случаях могли бы быть полнее и обзорные главы. Это, в частности, относится к данной М. Поповичем характеристике омладинского периода. Исходя из понятия «стилистической формации», он говорит о том, что в сербском романтизме доминируют три основных стилевых комплекса: героико-патетический, возвышенно-лирический и метафорически-гиперболический; но в тот же омладинский период проявляются и новые стилевые ориентации: сатирически-ироническая и символическая. Изучение этих моментов могло бы быть глубже, если бы автор расширил круг рассматриваемых явлений литературы.
Стоило, например, подробнее сказать о Владане Джорджевиче, сыгравшем определенную роль в истории сербской общественно-политической мысли и литературы, в развитии межславянских, в частности сербско-русских и сербско-украинских, литературных связей. К тому же в произведениях этого писателя интересно и своеобразно проявилось фольклорное начало сербского романтизма. Вспомним хотя бы драму «Народ и великаши», в которой Джорджевич пытался воплотить идеи русских революционных демократов. Или его же роман «Кочина краjина», рассказы и повести. Очевидно, больше можно было сказать и об Иване Драгашевиче. Кстати, его стихотворения вызывали интерес у русских и украинских переводчиков. Песню «К бою» перевел украинский поэт-революционер Павло Грабовский.
Эпоха романтизма была и особым этапом в истории литературных связей. Этот вопрос всегда привлекал внимание историков литературы. Много внимания уделяет ему и М, Попович. В поле его зрения находятся многосторонние контакты сербской литературы. Сошлюсь на интересные страницы о «байронизме» Якшича. В этом разделе показано глубоко своеобразное отношение сербского поэта к байронической традиции, которую он переосмысливал в соответствии с новыми идейно-художественными задачами. Интересны страницы о гоголевских традициях в прозе Грчича-Миленко. Весьма убедительны мысли о сербско-венгерских литературных контактах. Удачен раздел о восточных мотивах в творчестве Змая (правда, здесь необходим более широкий историко-литературный контекст; вопрос о восточной тематике в славянских литературах вообще разрабатывался лишь эпизодически). О самобытности сербского романтизма, о его месте в европейском романтическом движении говорится в разделе «Сближение с Европой». Здесь по существу речь идет о типологическом изучении историко-литературных явлений.
Еще в 1958 году А. Белецкий2 говорил о необходимости изучения литератур, в частности славянских, в региональном аспекте. Его мысли были развиты И. Неупокоевой в докладе на дискуссии о взаимосвязях и взаимодействии национальных литератур3. Сербская литература может и должна рассматриваться и в плане славянской общности, и в плане общности балканской (об этом интересно пишет Илия Конев в недавно вышедшей книге «Мы среди других и другие среди нас», София, 1972). Эти два аспекта, по-моему, недостаточно представлены в книге М. Поповича.
В конце работы исследователь ставит вопрос о продуктивных элементах в сербском романтизме, о том, что нашло свой отзвук в последующем литературном развитии. Но здесь он ограничивается лишь несколькими самыми общими замечаниями, мало пишет об общеславянском значении деятельности сербских романтиков. Еще в первом томе была выдвинута важная тема: освободительная борьба и сербский романтизм. Немало ярких страниц ей посвящено во втором и третьем томах. И все же к сказанному надо добавить, что пламенные призывы сербских романтиков находили отзвук во всех славянских странах. Напомним хотя бы о восприятии произведений Негоша, Змая и Якшича в Болгарии, Чехии и Польше.
В работе говорится об интересе западноевропейских и славянских писателей к сербской тематике в доомладинский и омладинский период, называются имена деятелей 1850 – 1870 годов: А. Пыпина, поляков Р. Зморского и Т. Ежа (З. Милковского), чеха Я. Неруды, француза Л. Леже, немца Ф. Каница. Но непонятно, почему в этой связи не упомянут Чернышевский, в статьях которого затронуты важные проблемы исторических судеб Сербии. Не назван и чех Прокоп Хохолоушек, автор сборника рассказов и повестей о героической истории сербского народа «Юг».
Высказанные замечания касаются в основном того, как решаются в книге вопросы литературных контактов в типологических схождений. Впрочем, и в этом плане в книге есть немало удачных мест. Назову хотя бы страницы, посвященные переводу и переложению как своеобразным формам литературных взаимосвязей. В главе о Змае об этом говорится особенно обстоятельно. Здесь выдвинуты положения, принципиально важные в теоретическом отношении. Приводимый фактический материал еще раз убедительно показывает, что перевод и переложение – родственные, но в то же время во многом различные формы взаимодействия литератур. Если переводчик ставит перед собой задачу воссоздания оригинала во всем его своеобразии, го автор переложения, отталкиваясь от какой-нибудь одной стороны оригинала, переосмысливает его, создает новую художественную структуру; в этом случае оригинал выступает как импульс к ее созданию. Перевод и переложение отличаются друг от друга и по своим функциям. Основная функция перевода – ознакомление читателя с произведениями иноязычной литературы. Переложение часто направлено на то, чтобы утвердить близость, родство двух литератур. С этой точки зрения рассмотрение переводов и переложений Змая М. Поповичем представляет большой интерес Вообще историко-литературному значению перевода в работе посвящено немало метких замечаний. М. Попович всегда стремится показать и объяснить «репертуар» того или иного переводчика, Об этом говорится и в главе о Новаковиче, который, как и Змай, делал не переводы, а переложения иноязычных авторов.
Итак, исследование М. Поповича, безусловно, послужит стимулом для дальнейшего изучения славянского романтизма. Оно показывает, как много дает проникновение в неповторимый и богатый мир художественного произведения, И то, что Попович сумел показать активное присутствие истории и живой современности в самой художественной ткани произведений, раскрыть связь романтической поэтики с освободительной борьбой сербского народа, не может не привлекать внимания.
г. Дрогобыч
- См. «Вопросы литературы», 1970, N 11.[↩]
- См. О. І. Білецький. Українська література серед інших слов’янських литератур, Вид. АН УРСР, Київ, 1958, стр. 48.[↩]
- См. И. Г. Неупокоева, Некоторые вопросы изучения взаимосвязей и взаимодействия национальных литератур, в сб. «Взаимосвязи и взаимодействие национальных литератур», Изд. АН СССР, М. 1961, стр. 23 – 24. К этой же мысли исследователь возвращается и в только что вышедшей работе: «Общие черты европейского романтизма и своеобразие его национальных путей» (в сб. «Европейский романтизм», «Наука», М. 1973).[↩]