По сусекам… (К 100-летию со дня рождения М. М. Зощенко).. Публикация Ю. Томашевского

100 лет назад 9 августа 1894 года родился Михаил Михайлович Зощенко. Юбилейные статьи нынче не в моде, и это освобождает от скучной обязанности произносить пустые, бесполезные речи. Будет куда как полезней отметить день рождения Зощенко его собственным текстом.
Итак, поскребем по сусекам зощенковского архива. Именнопоскребем,ибо за последние годы неизвестных страниц в нем значительно поубавилось. И практически невозможно, задумывая публикацию, собрать в нее нечто тематически цельное.
Просьба к читателям учесть это обстоятельство…
В одной из своих автобиографий Зощенко сообщил, что еще с гимназических лет мечтал о писательстве, пробовал сочинять рассказы и даже стихи. Эти ранние «пробы пера» до нас не дошли. Но вот кое-что из того, что записывал он в окопах русско-германской войны в свою полевую тетрадь 1916 – 1917 годов, сохранилось. Это не проза и не поэзия. Это как бы разговор с самим собой, мысли о себе, о том, кем и как он себя видит и ощущает. Тяга к философскому осмыслению жизни, так открыто и ярко проявившаяся в поздние годы («Перед восходом солнца»), была уже тогда, в пору, как говорится, румяной молодости. Кое-какие из этих записей уже попали в печать. А вот эта – нет¹.
Есть у меня такое кокетство душевное, кокетство и поза перед собою. Оно очень притесняет меня. И нет у меня поэтому «широкости» в моих мыслях и идеях.
Вот родилась мысль, большая, огромная.
Распылилась моя душа, распалась на маленькие души, и нет цельности, и нет подчиненности во всей природе моей.
Я – тысяча людей. Какой же хаос нагромождений в подполье моей души! Как неодинаково воспринимаю я одно и то же явление!
И об этом я очень плачу. Об этом каюсь перед собой, как в величайшем грехе, хотя и не знаю своей вины.
Да и виноват ли человек, если он зол или глуп по природе? Нет.
(Нет, значит, добродетели).
Я оправдываю всех и себя.
Есть ли абсолют зла и добра, есть ли они в чистом виде? Нет. Я склонен подумать, что нет.
Нет зла и добра, есть прекрасное и уродливое.
А, впрочем, и уродливое часто прекрасно, все прекрасно в жизни!
Демобилизованный по болезни из Красной Армии, летом 1919 года Зощенко служит в уголовном надзоре на ст. Лигово и вечерами посещает студию переводчиков, открытую в Петрограде при издательстве «Всемирная литература». Занимаясь в классе К. И. Чуковского, он задумывает книгу, в которой предполагает обозреть литературное движение прошедшего десятилетия. Составлен план, написаны главы- статьи о Блоке и Маяковском. Но далее работа застопорилась: Зощенко хватается то за одну, то за другую тему, начинает писать о Зайцеве («Неживые люди»), о Лаппо-Данилевской («Реставрация дворянской литературы»), о В. Инбер («Уютная поэзия»), о критиках-формалистах («Поэтические фармацевты»), но ни одну из этих статей не дописывает, бросает на полуслове. Эти от имени к имени «перескоки» (или, используя собственное словечко Зощенко, разнотык) и в каждом случае неожиданный обрыв текста как бы свидетельствуют о быстротечной утрате автором интереса к предмету критики.
Впрочем, критика ли то, что писал Зощенко в классе Чуковского? Известно, что мэтр и его студийцы катались со смеху, когда было устроено чтение зощенковской статьи о Блоке. Не были ли для Зощенко писатели и их книги просто той хорошей возможностью поупражняться в иронии, пооттачивать свой природный сатирический дар?

УЮТНАЯ ПОЭЗИЯ (ВЕРА ИНБЕР)
Уж так-то привыкли мы издавна, если выходит новая книга автора, с фамилией нам незнакомой, то, еще не читая, нам непременно хочется приблизительно угадать[нрзб]:по обложке, по заглавию и по строчкам. А уж первое-то произведение, рассказ там или стихотворение, непременно ведь автор ставит наилучшее, самое пронзительное, чтоб почувствовать мог бы читатель, одобрить, да и чтоб дурной вкус не получить к остальному. По-моему, ужасно как трудно составить книгу. Ей-богу, трудней, чем написать.
Итак, я угадываю по заглавию (кстати, о модных заглавиях – крикливых, шумных: «Молчите!», «Помогите», «Вы!») – «Печальноевино». Гм… Вино в печали… Печаль в вине… вино в лилию… Ого, это что-то эстетно-северянинское.

Круглый портрет
Моя душа давно была маркизой…
Ну, конечно, маркиза, как же мы теперь[нрзб]можем обойтись без маркизы, без принцессы. Никак невозможно. Пожалуй, и читать-то не будут.
Это все равно как в кинематографе – если, скажем, в пяти частях участвует не граф пресловутый или король-инкогнито, а просто Ананий Иванович, то и смотреть-то никто не будет.
Знакомец мой, один кинематографист, не однажды жаловался:
– Ах, до чего подлая-то публика стала! Подай им самое изысканное – принца крови или подобную им сенсацию. Зверей тоже диких одобряют.
И знаменательно, по-моему, такое явление. Неспроста.
Кокаинетка-Вертинский, архиненормальный, с душой накрашенной кокотки, и Крамер, и Северянин – это поистине только спрос на предложение.
Уже что-то случилось в русской душе! Уж так-то заболел скиф: изысканностью, обращением графским.
Итак, я начинаю читать «Печальное вино» уже с мыслями несомненными.
– Знаю, мол. Каково душа-то возрадуется у архангельского мещанина —
Тонкие духи.
Томные секреты.
Улыбки, маскарады и
Менуэты…
Но дальше.
Неужели же ошибка? Ах, право, какой шутник автор: круглый- то портрет рассчитан на интерес публики современной.
А ведь дальше-то не то.
Ей-богу же, не то.
Изысканность есть, конечно. Ну да и бог с ней! Неотъемлемо. Но я с большим и большим читаю интересом:
Мы повесим нашу писанку…

1. Во всех публикуемых ниже текстах сохраняются орфография и пунктуация автора.[↩]