Письмо в редакцию

Уважаемый товарищ редактор!

Относясь с глубоким уважением к редактируемому Вами журналу, являющемуся двуединым органом Института мировой литературы и Союза писателей СССР; прочитав в передовой статье N 6 обобщающую оценку моей скромной «деятельности в целом; стремясь к извлечению уроков из критики и преодолению недостатков в своей работе, настоятельно прошу Вас о некоторых разъяснениях.

Я обременяю Вас этой просьбой и трачу свое время на это письмо отнюдь не из сугубо личных интересов. Внимание к данному случаю может, на мой взгляд, принести разнообразную пользу и в Вашей редакционной работе – конкретизируя свойственные «Вопросам литературы» принципы оценок и литературной политики.

Резко отрицательная оценка всей моей литературно-критической работы основывается в вашей передовой на упоминаниях о двух статьях, посвященных Чехову («Октябрь», 1963, N 8 и «Вопросы литературы», 1963, N 11), и статье«Мировоззрение и мастерство» («Октябрь», 1963, N 11).

Автор передовой считает это достаточным.

Он ссылается на то, что «неоднократно в нашей печати подвергались серьезной критике работы В, Назаренко. Они обращают на себя внимание воинствующе-крикливым противопоставлением собственной вульгаризаторской точки зрения мнению широких кругов литературной общественности».

Автор передовой статьи ссылается на то, что «писалось и говорилось неоднократно», будто в работах В. Назаренко «вместо остроты – скандал, вместо доказательного спора с оппонентами – шельмование, вместо серьезного анализа – псевдотеоретическая схоластика»..

Из вашей передовой статьи следует, что Правление Союза писателей РСФСР грубо ошиблось, послав мне в связи с моим 60-летием телеграмму, где говорилось: «Ваши книги, статьи, выступления, всегда глубокие и острые, пронизаны патриотической заботой и любовью к нашей литературе» («Литературная газета» от 14 мая).

Автор передовой, «поздравивший» меня совсем по-другому, не должен скрывать те конкретные факты и источники, которые требуют перечеркнуть всю мою работу. Ведь автор передовой – против «шельмования», за доказательность…

И здесь возникает первый из вопросов, с которыми я обращаюсь к Вам, тов. редактор.

1. Разумеется, работа литературного критика идет в обстановке споров и возражений. Но кого именно из споривших со мной (весьма немногочисленный) должен я рассматривать как персональное олицетворение «широких кругов литературной общественности»? Является ли таким олицетворенным «широким кругом» А. Дымшиц? Или – В. Ермилов? Или – еще кто-то?

Прошу уточнить и то – кто и когда уполномочивал тех или иных полемистов выступать не от своего личного имени, а от лица окончательной истины в последней инстанции?

Несколько вопросов вызывает и то, что сказано в вашей передовой статье о статьях, посвященных Чехову.

2. Что такое «доморощенный фрейдизм» и как он может быть в моих статьях, если в них вообще не затрагиваются те проблемы пола и человеческой психологии, которые спекулятивно трактуются доктриной Фрейда?

Не позаимствовал ли автор передовой статьи упрек в «фрейдизме» из ответа В. Ермилова мне (кстати, единственного, насколько я знаю, печатного отклика на мои статьи о Чехове) ?

В. Ермилов и впрямь пишет («Вопросы литературы», 1963, N 11, стр. 147), что мои высказывания о рассказе «Дом с мезонином»»напоминают нечто вроде фрейдовских комплексов».

Однако, испытывая вполне понятное смущение (вдруг в следующей передовой «Вопросов…» напишут, что я «высокомерно поучаю» В. Ермилова?..), приходится сказать, что высокоавторитетный ученый обнаруживает весьма смутные представления о Фрейде и фрейдизме.

Это видно, как говорится, и невооруженным глазом.

В. Ермилов пишет, что в моей статье будто бы содержится такая мысль: «…герой снова был бы не прочь внезапно использовать Мисюсь в целях сублимации».

Ничего похожего на это в моей статье нет. И не может быть.

Ибо что такое сублимация? Это понятие чисто физиологическое.