Писатель него время
Г. Миронов, Короленко, «Жизнь замечательных людей», «Молодая гвардия», М. 1962, 367 стр.; Вл. Порудоминский, Гаршин, «Жизнь замечательных людей», «Молодая гвардия», М. 1962, 304 стр.
Вышли в свет новые книги о В. Г. Короленко и В. М. Гаршине. Это научно-художественные биографии больших русских писателей. Их судьбы, творческие пути сложились по-разному, и в то же время в них есть много общего, как у современников, живших жизнью своей страны, участников и свидетелей одних и тех же событий.
Новые книги – наиболее полные биографии Короленко и Гаршина из написанных до сих пор. Г. Миронов и Вл. Порудоминский собрали и обобщили большой материал о жизни и деятельности писателей, хорошо изучили их творчество, использовав достижения советского литературоведения. Всего этого, казалось бы, должно быть достаточно, чтобы читатель получил ясное представление о Короленко или Гаршине. Но есть у русской литературы черта, обнаруживающаяся в ней, быть может, определеннее и ярче, чем в какой-либо другой, – ее неразрывная связь с общественной жизнью страны, передовым общественным движением, с насущными вопросами эпохи. Черта эта присуща творчеству каждого настоящего писателя. И ни его жизненный путь, ни творчество – с его идеями, сюжетами, героями – не могут быть правильно поняты и оценены без раскрытия этой связи.
Короленко и Гаршин – две замечательные жизни, отразившие – каждая по-своему- определенный период истории России, со всеми его противоречиями, борьбой общественных сил, духовными стремлениями лучших людей. Разная степень таланта, разные литературные симпатии, разные темы творчества – и в то же время близость в самом подходе к жизни и к литературе, в осмыслении злободневных вопросов современности. «Суровые формы революционной мысли, революционного дела тревожили и мучили его сердце», – писал М. Горький о Короленко, и то же можно было сказать о Гаршине.
Как же решается в книгах проблема взаимоотношений писателя с его временем?
Историческая обстановка присутствует в обеих книгах как некий обязательный для этого жанра фон, но фон, существующий сам по себе. В книгах есть немало страниц, где рассказывается о событиях тех лет – революционном движении, борьбе передовой общественной мысли, правительственной реакции, – но все это не сливается органически с жизнеописанием героев, с анализом их творчества и поэтому не способствует раскрытию общественной и творческой роли писателя. А ведь воссоздать историческую эпоху в научно-художественной биографии – значит показать, чем жил писатель, чем определялись истоки его творчества, его мировоззрение.
Убеждения и Короленко и Гаршина охарактеризованы нечетко, противоречиво и местами неубедительно.
Жизненный путь Короленко, как правильно отмечает Г. Миронов, начался в русле народнического движения второй половины 70-х годов. Однако с характеристикой этого движения и взглядов самого Короленко, которая дается в книге, трудно согласиться.
По словам автора, Короленко, как и большинство народников 70-х годов, думал «служить делу народа» как «мирный пропагандист», стремившийся лишь просветить народ, привить ему определенные культурные навыки, поднять уровень его сознания. Однако эта «программа» далека и от действительных стремлений революционных народников, и от взглядов Короленко, тесно связанного с ними в эти годы. Писатель вспоминал впоследствии о представителях революционной среды 70-х годов как о людях далеко не мирного настроения, стремившихся к «катаклизму, который сразу перевернет весь строй» 1. Да и сам Короленко, находившийся в конце 70-х годов в гуще общественной жизни Петербурга, не посредственно близкий революционным кружкам, помогавший работе тайной народнической типографии, разделял многие стремления народников, прежде всего их мечту о социальном перевороте, и был чужд того умеренного культуртрегерства, какое видит в нем биограф.
Однако и от народничества в столь «умеренной» форме автор очень быстро заставляет Короленко отказаться. Характеризуя взгляды писателя 80-х годов, он пишет о нем как о народнике «в недавнем прошлом» (стр. 95). Чем же был вызван разрыв Короленко с народничеством и в чем сущность его новых убеждений – об этом, к сожалению, автор не говорит ничего определенного, хотя неоднократно подчеркивает возникшие антинароднические настроения писателя.
Конкретные разногласия Короленко с народничеством отмечены только по вопросу о революционном терроре. Действительно, этого способа борьбы писатель не признавал, не веря в его действенность. Но ведь это далеко не все объясняет в его сложном отношении к народничеству как социально-политическому движению. Рассказывая о расхождениях Короленко с народовольцами, биограф заставляет его противопоставлять революционному террору все ту же пресловутую мирную пропаганду, как единственный путь «политического развития России». По его словам, Короленко, отрицая террор, считал необходимым идти к народу «с широкой проповедью культуры» (стр. 86).
Но о какой широкой проповеди в условиях самодержавия мог мечтать писатель, понимавший, что «у нас эволюционный путь еще крепче закрыт» 2. Сам же Г. Миронов пишет об уверенности Короленко в том, что «обновление может быть достигнуто только в борьбе» (стр. 131). Думается, что от терроризма Короленко отделяли не культуртрегерские стремления, а верность некоторым традициям старого народничества 70-х годов с его принципом: «Все для народа – все посредством самого народа». Вера в народ, в крестьянство как решающую силу общественного преобразования, в его огромные скрытые силы, свободолюбие, способность к протесту ярко отразились в ряде значительных произведений Короленко начала и середины 80-х годов («Сон Макара», «На затмении», «Лес шумит» и др.) и более позднего периода («Река играет», 1892).
Не будучи ни революционером, ни последовательным народником, Короленко надолго сохранил симпатии и приверженность к некоторым заветам старого революционного народничества 70-х годов. Это ясно сказалось и на его жизни, в которой он всегда стремился быть с народом, неизменно выступая защитником его интересов, и на его творчестве. Герои многих его произведений, крестьяне показаны им более талантливыми, душевно богатыми и морально чистыми, чем люди из «общества». Недаром заслугу Короленко Горький видел в разработке «исторически верного типа русского крестьянина».
Некоторые из этих черт творчества Короленко отмечены Г. Мироновым, но не поставлены в связь с мировоззрением писателя, с господствующей идеологией общественного движения ГО-80-х годов. Между тем этой связи нельзя не видеть. По словам ленинской «Рабочей правды» (1913), именно революционная эпоха 70-х годов «с ее народничеством, демократизмом и высоким подъемом общественных чувств наложила глубокий и яркий отпечаток на личность и деятельность Короленко» 3.
Автор же пытается уверить читателя как раз в том, что в убеждениях зрелого Короленко, в его творчестве ничего не было от народнической идеологии. Например, рассказывая, что Короленко не разделял народнических взглядов Н. К. Михайловского, Г. Миронов так раскрывает их сущность: «Как истый народник, Михайловский под народом разумел главным образом крестьянство и служение этому народу считал истинной задачей интеллигенции» (стр. 243 – 244). Но ведь именно так смотрел на народ и на задачи интеллигенции Короленко, у которого в данном вопросе как раз и не было разногласий с народничеством.
Утверждая, что с годами Короленко все дальше отходил от народничества, биограф, очевидно, имеет в виду народничество либеральное, хотя прямо об этом и не говорит. Не говорит потому, что в его представлении в 80-х годах в русском общественном движении революционного народничества уже не существовало. «Отрицательное отношение писателя к эпигонам «теперешнего жалкого и захудалого народничества», – пишет Г. Миронов, – определилось уже ко второй половине 80-х годов. Он не мог понять, за что правительство преследует народников…» (стр. 244). Между тем Короленко был современником ряда попыток революционеров 80-х годов возродить «Народную волю», современником выступления революционной группы Александра Ульянова (1887 год). Ведь в 80-е годы, наряду с господством в народничестве либерального течения, в нем продолжала существовать и революционная струя, и именно на ее стороне были симпатии и сочувствие писателя-демократа, далекого от рабочего движения и не сумевшего понять социал-демократии. Правильно подчеркивая, что Короленко не стал марксистом, Г. Миронов неправомерно противопоставил его народничеству. Поэтому характеристика Короленко, которую автор приводит из «Рабочей правды», как «представителя радикальной демократической интеллигенции с народнической закваской…» (стр. 314), будет для читателя «неожиданной и непонятной.
К сожалению, Вл. Порудоминскому также не удалось до конца осуществить свой замысел рассказать о Гаршине и его времени, о том, как преломлялись в творчестве писателя впечатления действительности. Не всегда верно переданы в этой книге приметы времени, не всегда правильно выделено главное среди «впечатлений действительности». Характеризуя, например, вторую половину 70-х годов, автор сосредоточивает внимание читателя на рабочем движении; между тем рабочее движение в ту пору делало свои первые шаги, еще не стало главным фактором общественной жизни, и передовые люди того времени, в том числе Гаршин, не могли видеть в нем самостоятельной и решающей общественной силы.
Что же касается народничества – господствующего направления в русском освободительном движении этого времени, – то оно, как и в книге Г. Миронова, показано односторонне. По мнению автора, осуждением террора исчерпывается отношение Гаршина к революционному народничеству. Само это осуждение, по мысли Вл. Порудоминского, должно свидетельствовать о более зрелых, по сравнению с народовольческими, взглядах Гаршина.
Однако ведь Гаршин отрицал террор не потому, что видел его непригодность или возможность иного, более целесообразного пути борьбы. Он вообще не принимал никакого насилия. «Кровь возмущает меня, но кровь отовсюду», – восклицает он в разгар единоборства героев «Народной воли» с самодержавием4. В таком отношении Гаршина к террору, в его надеждах на возможность мирного разрешения конфликта между властью и революционерами (попытка заступничества за И. Млодецкого) как раз сказалась политическая наивность писателя.
Но, повторяем, вопрос о терроре вовсе не исчерпывает отношения Гаршина к революционному народничеству, к социально-политическим и морально-этическим проблемам этого течения. Гаршин, несомненно, испытал на себе влияние народничества. Особенно ярко оно сказалось в начале его жизненного пути, совпавшего с началом и расцветом деятельности «Народной воли». Уход писателя на русско-турецкую войну (1877 год), по свидетельству современников, явился результатом именно этого влияния. «Солдат тот же народ, только в солдатской шинели… Народ идет на войну – мы обязаны идти с ним», – так мыслил Гаршин, стремившийся «жить жизнью русского солдата и помогать ему в борьбе». Рассказывая об этом, автор никак не связывает настроение писателя с господствующими взглядами передовой русской интеллигенции. А ведь это помогло бы глубже понять идеи и образы военных рассказов Гаршина.
Основные проблемы, которые занимали Гаршина – мыслителя и художника, были впервые со всей силой поставлены перед русским обществом именно революционным народничеством. Это были проблемы интеллигенции, ее места и роли в обществе, ее долга по отношению к народу и т. д. Решая эти проблемы по-своему, Гаршин, как и революционеры-народники, считал их важнейшими для своего времени.
Собственно, для биографа Гаршина, как и для автора книги о Короленко, народничество как прогрессивная, революционная сила исчезает сразу же после 1 марта 1881 года. Слова В. И. Ленина о том, что «революционеры исчерпали себя 1-ым марта…», понимаются и здесь слишком упрощенно – революционеры обессилели и отказались от борьбы.
Однако революционное народничество умирало медленно и мучительно, и именно этот процесс его умирания, его идейного вырождения сказался на творчестве Гаршина, на его личной судьбе.
В произведениях Гаршина нет образов русских революционеров 80-х годов, но их нет не потому, что ему не удалось их узнать. Вл. Порудоминский напрасно пишет, что «Гаршин встречался с революционерами, пожимал им руки, беседовал с ними – и не знал, что это те самые герои, которых он ищет для своих рассказов» (стр. 130). Конечно, по правилам конспирации, Гаршин мог и не знать о роли и месте в революционном движении таких своих друзей, как народоволец А. К. Пресняков (о котором, к сожалению, биограф не упоминает). Но не чувствовать их настроений, не знать их духовного мира, мыслей и стремлений при близком общении с ними он не мог.
Эти люди не стали его героями потому, что избранный ими путь был неприемлем для Гаршина. Отдавая должное их героизму и благородству, он не верил в их борьбу. У героев произведений Гаршина нет ясного пути. Их духовный мир с его мучительными раздумьями, смятением, осознанием невозможности жить при существующем общественном устройстве и невозможности найти выход близок настроению лучшей части русской интеллигенции середины 80-х годов, эпохи безвременья. «Живое трепетание чуткой совести и мысли делало рассказы Гаршина такими близкими его поколению» 5, – писал Короленко.
Народоволец П. Ф. Якубович (Мельшин) видел общественный смысл творчества Гаршина в изображении этих терзаний, знакомых «всей лучшей части нашей интеллигенции». К сожалению, к правильному восприятию этой цитаты из статьи Якубовича (стр. 227) читатель не подготовлен ни предшествующим изложением, ни последующими разъяснениями автора.
Мы сознательно сосредоточили внимание на освещении в новых книгах о Короленко и Гаршине исторических условий жизни и творчества писателей и на характеристике их мировоззрения. Эти вопросы представляются нам решающими при создании правдивой, исторически верной биографии писателя.
Творчество крупного художника невозможно уложить в схему определенного социально-политического учения. Оно всегда значительно шире по своему объективному историческому смыслу, по тем выводам, которые смогут сделать из него разные поколения читателей. Но свои общественно-политические взгляды, свое мировоззрение было и у Короленко и у Гаршина- при всей их непоследовательности и противоречивости. В разной степени мировоззрение каждого из них находилось под воздействием господствующей в 70 – 80-х годах народнической идеологии и повлияло на их творчество, определив его сильные и слабые сторона.
Объективный анализ общественно-политических взглядов писателя, характеристика исторических условий, в которых они сложились, позволили бы сделать жизнеописание Короленко и Гаршина более глубоким и достоверным. Это и хотелось бы пожелать авторам, книги которых, несомненно, с интересом будут встречены читателями.
- В. Г. Короленко, История моего современника, кн. 3 – 4, М. 1948, стр. 217.[↩]
- «Нижегородский сборник памяти В. Г. Короленко», 1923, стр. 143.[↩]
- «Дооктябрьская «Правда» об искусстве и литературе», М. 1937, стр. 168.[↩]
- В. М. Гаршин, Собр. соч., «Acidemia», М. – Л. 1934, т. III. стр. 130.[↩]
- В. Г. Короленко, Собр. соч., Т. 8, М. 1955, стр. 220.[↩]