Творческий путь Льва Толстого
Н. Н. Арденс (Н. Апостолов), Творческий путь Л. Н. Толстого, Изд. АН СССР, М. 1962, 680 стр.
Вряд ли следует доказывать, что для успешного развития современного литературоведения, наряду с аналитическими работами, идущими в глубь творчества писателя, необходимы большие синтетические труды, охватывающие наследие художника в целом, обобщающие весь его творческий путь. Такие труды требуют от исследователя исчерпывающего знания материала, широты кругозора, умения видеть каждый факт творческой биографии писателя в свете всей его жизни, в тесной связи с развитием современной ему действительности и литературы. Этим требованиям в значительной мере отвечает недавно вышедшая обширная монография Н. Арденса о Льве Толстом.
Рецензируемая книга – итог полувековых плодотворных научных изысканий автора. Вместе с тем она естественно вобрала в себя те выводы и обобщения, к которым пришла в наши дни наука о Толстом. Опираясь на лучшие достижения советского толстоведения, автор дополняет их собственными воззрениями на наиболее актуальные и спорные проблемы, полемизирует против одних, отстаивает другие положения, неизменно следуя ленинской методологии изучения творчества Толстого.
Достоинством первых глав книги, посвященных раннему творчеству Толстого, является пристальное внимание автора к процессу формирования и становления таланта молодого писателя, ко всему, что содействовало его утверждению на передовых, реалистических позициях. На первом месте, подчеркивает исследователь, здесь стоит сама русская действительность, с ее глубокими социальными противоречиями и военными конфликтами (Кавказская и Крымская войны), с необычайным обострением борьбы между крестьянами и помещиками, с резким размежеванием классов и социальных групп. Молодой Толстой не стоял в стороне от этой борьбы. В среде солдат кавказской армии, на бастионах Севастополя, а затем и на бурных сходах яснополянских крестьян он черпал свое превосходное знание действительности, утверждался в своих общественно-политических, моральных и эстетических убеждениях.
Исследователь кропотливо раскрывает особенности творческой личности молодого писателя, его глубокие духовные искания, непримиримость общественной несправедливости, поиски собственных решений назревших социальных вопросов. Реализм Толстого вызрел на вздыбленной социальными конфликтами народной почве, он явился откликом на насущные задачи русской жизни и передовой литературы, развил и обогатил ее лучшие традиции – таков вывод, к которому приходит исследователь, соотнося раннее творчество писателя с самой жизнью и с современной ему художественной прозой.
Однако, справедливо говоря о близости художественного метода молодого Толстого реалистическому методу русской литературы, автор непомерно сближает стиль писателя, его художественную манеру со стилем повестей Пушкина, Гоголя и Лермонтова. Из того, что Гоголь «ласково, с легкой иронической улыбкой» изобразил мир Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны, а Толстой, «нежно-внимательно любуясь подробностями быта», нарисовал классную комнату Николеньки Иртеньева, еще, конечно, не вытекает, что «перед нами стилистически родственные литературные сферы» (стр. 27). Если даже портрет отца Иртеньева и напоминает портрет барина Кирилы Петровича в «Дубровском», то это езде не значит, что творческие манеры обоих писателей «стоят в одном стилевом ряду» (стр. 27). Столь же сомнительно и утверждение, что лермонтовские батальные описания (в стихах!) «вполне ассоциируются со стилевыми особенностями художественного письма Толстого» (стр. 28).
Эти сопоставления, неубедительные сами по себе, уже спорны хотя бы потому, что Толстой сближается по манере своего письма сразу с тремя писателями, да еще стилистически непохожими друг на друга. Подобные сближения, при всех оговорках, которые делает исследователь, не содействуют выявлению своеобразия художественной манеры молодого писателя, его художественных открытий, а ведь именно в этом – главная задача исследователя. Толстой, разумеется, вобрал в себя художественный опыт своих предшественников (об этом свидетельствуют его собственные признания), но вместе с тем он был непохож на них, принес в литературу, кроме новых тем и нового подхода к «диалектике души», свою, лишь ему свойственную манеру письма, свой стиль, свой «слог». И раскрытие их удалось исследователю не в полной мере.
Центральное место в книге занимает ее вторая часть, посвященная романам «Война и мир» и «Анна Каренина». Здесь, особенно в главах о «Войне и мире», автор одерживает наибольшие победы. Вслед за широким обзором творческой истории эпопеи мы находим в книге содержательные разделы, в которых анализируются идейная и философская проблематика романа, его главные, в том числе народные, образы. Отдельные главы посвящены особенностям художественного мастерства Толстого-романиста, историческим образам романа и принципам работы Толстого над историческими источниками, плодотворное изучение которых исследователь начал еще четверть века назад.
Вопрос о характере и принципах использования Толстым исторических источников в «Войне и мире» был до последнего времени предметом острых дискуссий. Еще при жизни художника его обвиняли в искажении исторической правды, в «деформации» портретов исторических лиц. Позднее раздавались голоса, упрекавшие писателя то в недостаточно критическом следовании за источниками, то, наоборот, в чрезмерном отходе от них. Подводя итоги многолетним спорам, автор на обширном материале показывает, сколь точно Толстой следовал исторической правде (в ее широком понимании), сколь тонко, художнически он трансформировал источники, на которые опирался. Толстой, как это свойственно большим художникам, резко отличал правду факта от правды истории. Стремясь, как он сам говорил, быть в своих исторических описаниях точным до мелочей, он вместе с тем соотносил достоверность исторического факта с идеей образа, с высшей правдой искусства. Вот почему он сумел, вопреки официальной историографии и в противоборстве с ней, подняться над событиями далекой эпохи, проникнуть в ее дух, воспроизвести историю в ее действительных закономерностях, а исторических лиц – в их подлинной сущности.
Принципы и характер творческой работы Толстого над источниками, справедливо указывает исследователь, не могут быть сведены к каким-то ординарным «правилам». Толстой обращался с историческими материалами как «власть имущий», как высший судия. Он с гениальным искусством и чутьем истины отбирал в них то, что характеризовало главные черты эпохи, ее стиль, ее аромат. Поэтому ему и сопутствовало высшее историческое прозрение.
В содержательных главах, анализирующих основные образы романа, обращает на себя внимание страстная защита образа Платона Каратаева. Справедливо полемизируя с теми, кто считает этот образ нереальным, нетипичным или трактует Каратаева как «фальшивое изобретение автора», как юродивого и раба, И. Арденс не без основания указывает, что даже применительно к более позднему историческому периоду В. И. Ленин видел в среде русского крестьянства ту ее темную, незрелую часть, которая «плакала и молилась, резонерствовала и мечтала, писала прошения и посылала «ходателей»…». К этой массе отсталого, патриархального крестьянства – да еще с поправкой на столетнее прошлое – и принадлежит Платон Каратаев. В эпопее Толстого Платон Каратаев и партизан Тихон Щербатый олицетворяют собою две несомненно типические стороны русского крестьянства в период борьбы против наполеоновского нашествия. Толстой отнюдь не сводит всех крестьянских участников войны к карачаевскому типу, но подлинность и жизненность этого типа несомненны.
Не правы, указывает автор, и те исследователи, которые, игнорируя текст Толстого, не видят в Каратаеве своеобразно выражаемой им любви к родине, не замечают в нем недовольства существующими порядками, не признают глубины заключенных в его характере народной морали и здравого смысла. Автор подчеркивает сложность и многогранность этого образа, выявляет заложенное в нем художественное и историческое содержание. Именно потому, что Каратаев не беден духом, что его мораль имеет глубокие народные истоки, к нему тянется такой духовно ищущий герой, как Пьер Безухов.
Но, справедливо защищая образ Каратаева от неверных истолкований, Н. Арденс недостаточно останавливается на функции этого образа в художественном строе романа как олицетворении толстовского идеала. Здесь он в известной мере также впадает в односторонность, против которой справедливо выступает.
Не менее интересны главы, посвященные «Анне Карениной», «Воскресению» и позднему творчеству писателя. Разговор об идейном содержании произведений ведется в тесном единстве с эстетическим анализом, при этом автор выявляет то новое, что внес в арсенал изобразительных средств писателя пережитый им идейный перелом. По-новому, указывает исследователь, стоит в творчестве писателя этих лет проблема народа, неизмеримо выше обличительный накал, по-иному художник лепит образы и характеры. Творчество Толстого последнего периода исполнено кричащих противоречий. Религиозно-нравственная доктрина писателя накладывает свою печать и на его художественное творчество. Вместе с тем именно в этот период Толстой достигает вершин мастерства. Анализу и раскрытию этих художественных достижений посвящена в монографии специальная глава, содержащая много свежих и ценных наблюдений.
Завершая свой капитальный труд, автор уделяет большое внимание вопросу о мировом значении Толстого, о его влиянии на русскую и зарубежные литературы. Этот раздел свидетельствует о значительной эрудиции автора, однако, называя в многочисленных литературах мира многие десятки (а в общей сложности – сотни) писательских имен и произведений, отмеченных влиянием творческого опыта Толстого, исследователь не всегда имеет возможность обосновать свои сближения аргументированным сопоставлением идей и образов. Обширный, очень интересный и частично впервые вводимый материал по необходимости изложен фрагментарно и информационно.
В целом монография Н. Арденса – заметный вклад в литературу последних лет о Толстом. Автор отвергает много отживших, устарелых, но еще бытующих воззрений, дает свои оригинальные ответы на те или иные спорные вопросы, обобщает и закрепляет наиболее здравые, научные суждения о Толстом. Вместе с тем он выявляет «узкие» места в нашей науке, которые еще требуют к себе пристального внимания.