Перелистывая страницы «Минувшего»…

Первая книга альманаха «Минувшее» вышла в 1986 году. Это был начальный период гласности, свободы слова и прочих надежд. В Ленинской библиотеке, например, книги из спецхрана стали выдавать всем читателям. Журналы, альманахи, книги, к которым допускали избранных, лишь «по справочкам», теперь разрешили читать всем. Наступило читательское равноправие.

В это самое благовремение вышел в Париже альманах «Минувшее». Вначале его зарубежная прописка казалась обидной. Ныне, думалось, можно было бы попытаться и у нас. Правда, в нашей стране предпринималось издание сборников типа «Минувшее». Это была «Память». Выходили они в самиздате в 1976 – 1982 годах, публиковались на Западе в разных городах и нерегулярно. Условия, в которых эти сборники создавались, привели к прекращению издания. Парижское «Минувшее» ровно и стабильно выходит два раза в год, за границей появилась одиннадцатая книга. Его издатель и редактор энергичный Владимир Аллой организовал репринтное издание «Минувшего» в Москве, в «Прогрессе» и «Фениксе». Две книжки издательство выпустило, однако подоспели наши трудности, и судьба дальнейших репринтных книг временно затуманилась.

«Минувшее», как любое серийное издание, началось с обращения к читателям, с объяснений, по слову редакции, «почему?» и «зачем?»: «Альманах «Минувшее» определяет себя как исторический. Он появляется в то время, когда интерес к отечественному прошлому стал повсеместным, а поиски исторической правды ощущаются не только делом профессионалов, но задачей всего общества… Альманах не ограничивает себя лишь пореволюционным периодом русской истории и событиями внутри страны. В равной степени интересуют нас связи России с другими странами, участие и вклад соотечественников в западную науку, жизнь русских поселений, история отдельных семей и эмигрантских организаций, судьба русской культуры за рубежом…

Но ведущей темой остается, безусловно, новейшая история страны» ¹.

Итак, ведущая тема «Минувшего» – новейшая история страны, а точнее и конкретнее – репрессии в Советском Союзе.

Во второй книжке альманаха, в год своего рождения, в 1986-м, редакция напечатала совсем небольшую публикацию «К. Симонов. Письмо С. С. Маргулису». В ней, по-моему, высказано кредо редакции (публикатор не назван) на освещение темы репрессий в печати.К. Симонов, многие годы находившийся у кормила отечественном словесности, пишет автору лагерных воспоминаний в январе 1963 года, в разгар «оттепели». После того как в «Новом мире» была напечатана повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», на редакции и издательства обрушился поток лагерных текстов и беллетристики. «Много десятков писем» и «целый ряд рукописей» получил и Симонов в связи с его рецензией на повесть. Симонов писал Маргулису, что журналы, издательства «не могут львиную долю внимания отдать этому прошлому, потому что есть еще и настоящее, и будущее. Нужно продолжать строить наше общество, делать это в очень трудной обстановке очень ожесточенной борьбы двух мировых систем». Симонов признавал «святое право» людей, переживших то, что они пережили, рассказать об этом, оставить документы, знать, что они не пропадут, «будут изданы тогда, когда партия признает это возможным и нужным». Сам Симонов думал, что должен быть создан «один центр, может быть, при Центральном архиве… куда каждый может отправить свои воспоминания о том времени». Впоследствии на основе всех материалов «будут подготовлены какие-то общие документальные работы» (с. 335).

Редакция «Минувшего» оценила это письмо Симонова как «характерный пример поисков решения, приемлемого для либеральной эпохи» (с. 334), и заявила, что принципиально не согласна с такой позицией. Позже, в пятой своей книге, она открыто признала кампанию 60-х годов неудачной. Реабилитацию жертв сталинизма «нельзя проводить… келейным образом, опираться на сведения лишь одного учреждения или одной картотеки, исходить из заранее заданных результатов или предположений» (с. 332). Пятая книга вышла вскоре после того, как М. С. Горбачев произнес речь на торжественном собрании, посвященном 70-летию Октябрьской революции, где сказал, что «процесс восстановления справедливости не был доведен до конца… Политбюро ЦК создало комиссию для всестороннего рассмотрения новых и известных ранее фактов и документов, относящихся к этим вопросам… Мы должны это сделать». «Должны» М. С. Горбачева попало на благодатную почву, в стране снова идет «процесс восстановления справедливости». Однако «Минувшему» не надо было ждать, пока «партия признает это возможным и нужным». Создатели его сразу, с ходу, с первого материала первой книжки заполнили выпуски различными материалами о репрессиях в СССР.

Это воспоминания репрессированных, их близких, очевидцев, интервью с ними, данные опросов, которые проводились авторами альманаха в Союзе, мемуарные и архивные материалы, документы из частных собраний, существующих в Советском Союзе и на Западе. Это исследования советских и зарубежных специалистов – всех, кто независимо от отношения к советскому строю и политических взглядов заинтересован в том, чтобы реабилитация пострадавших не была «приостановлена». За три с половиной года в семи вышедших книгах, о которых идет речь, «Минувшее» четко проявило себя как издание, где широко обсуждаются все проблемы, связанные с репрессиями в СССР.

«Минувшее» отдает таким материалам большую часть своей площади. Вне их оказались некоторые из публикаций об искусстве, например»Письма Н. С. Гончаровой и М. Ф. Ларионова к Ольге Ресневич-Синьорелли» (вып. 5, публикация Э. Гарэтто), и литературе, причем дореволюционного периода. Например, «Неизвестное письмо Андрея Белого» к Зинаиде Гиппиус, написанное в августе 1907 года (вып. 5, публикация В. Аллоя), или «Из писем Зинаиды Гиппиус» (вып. 4, публикация В. Аллоя) – ее письмо к Д. В. Философову от 17 октября 1905 года с авторской припиской: «за час до Манифеста». Происходящее вокруг Гиппиус воспринимает с изрядной долей скепсиса. Для нее, как и для Д. Мережковского, с их растущим отторжением марксизма, его теории и методов борьбы, социал-демократы как союзники были уже неприемлемы: «Но весь путь их и вся эта картина так мною неприемлема, противна, отвратительна, страшна, – что коснуться к ней (т.е. войти во всю) равносильно для меня было бы предательству моего…

Главное – я реально представила грядущее насильническое (сами говорят) правительство и народный террор и кровь. И то, что это – в плане! Для их истины – такой путь! Это делать, так делать – мы не можем физически. Ни шагу на это не могу» (с. 337). В этом письме Гиппиус объяснила многие свои поступки в дальнейшем и их с Мережковским эмиграцию.

От «репрессивных» материалов «Минувшего» находятся в удалении еще и те публикации, в которых о событиях рассказано не впрямую, но все-таки они их касаются. Характерными мне видятся «Письма А. Н. Толстого к Н. В. Крандиевской» (вып. 3, публикация В. Грекова). Алексей Толстой писал их в пору полного официального признания, в 30-е годы. Он – в Ленсовете и в правлении Союза писателей (1934), в комиссии VIII съезда Советов по установлению окончательного текста Конституции СССР (1936), в Верховном Совете СССР (1937), становится академиком (1939) и председателем секции литературы Комитета по Сталинским премиям (1940), награжден орденом Ленина (1938) и «Знак почета» (1939). Письма дают обширный материал для размышлений над многими вопросами – как взаимодействует личность писателя и его творчество? какие люди оказались в те годы на верхах советской литературы, культуры и почему это произошло? Алексей Толстой проявляется в письмах как человек, довольный своим общественным положением (а еще больше – вещным комфортом). Примечательны детали, на которые он обращает внимание: в Горках читал либретто «Декабристов», и оно «очень понравилось» Ворошилову. Часто видится с Генрихом Григорьевичем, то есть Ягодой, председателем ОГПУ: «…он мне дает потрясающий материал для «19-го года» [«Хмурое утро»], материал совершенно неизвестный. В романе это будет сенсационно» (с. 302). Он сообщает о хлопотах, переживаниях, связанных с «добычей» очередной, на этот раз заграничной, марки машины, а приобрести ее предложил Молотов. Однако реальная жизнь проникает и в этот внешне благополучный мир. В одном из писем 1935 года А. Толстой советуется с женой, не лучше ли ему «такое острое время просидеть… в Горках», ибо дома, в Ленинграде, его «замучают звонками и просьбами». Стало известно ему, «что из Ленинграда столько теперь высылают» (с. 304). В другом письме он просит Крандиевскую: «Тусинька, больше писем таких мне не пиши» (с. 305). В разделе «Примечания» публикатор объясняет, что «острое время» – это то самое время, которое наступило в Ленинграде после убийства С. М. Кирова, когда власти принялись энергично высылать из города дворян, духовенство, офицеров царской армии – всех «бывших». Здесь полностью напечатаны четыре («таких») письма Крандиевской этих дней – мартовские 1935 года, – где она просит мужа помочь людям, которым грозит высылка.

В «Минувшем» напечатано немало различных материалов о литературе, искусстве (пятая книга отдана им полностью), культуре, науке – статей, документов, писем, воспоминаний писателей, художников, ученых, религиозных деятелей. Но еще важнее отметить, что материалы издания, особенно архивные документы, проявили, насколько верно, правдиво была изображена советская действительность в соцреалистических произведениях. В публикациях о коллективизации рассказано, как она проводилась, кто ее воплощал, что она принесла народу, о крестьянских восстаниях. (Например, статья Н. С. Сибирякова «Конец забайкальского казачьего войска» (вып. 1) или А. Н. Янина «Второе кулацкое восстание и его ликвидация» (вып. 4) – о возмущении крестьян Пителинского района Рязанской области в разгар коллективизации 1930 года.) В четвертой книге напечатаны «Некоторые документы смоленского архива о раскулачивании и высылке кулаков» (публикация С. Максудова). Двадцать секретных и совершенно секретных документов партийных организаций и органов ОГПУ дают ясное представление о воплощении в Смоленской области директивы ЦК о сплошной коллективизации и уничтожении кулачества как класса. На примере одной области, а так было на всей советской земле, документы раскрыли механизм разорения деревни. Кампания проводилась силами ОГПУ, при помощи советского и партийного аппарата. Уже в период коллективизации в прессе обсуждалось насилие, говорилось о перегибах, виновниками которых были, естественно, враги, троцкисты, а порой и сами кулаки – все, кроме партийных руководителей разного ранга и местных активистов. Документы Смоленского архива показали, что именно этих деятелей приходилось ограничивать и если бы их прыть как-то не сдерживали, они могли бы довести раскулачивание до 100 процентов, раскулачив даже друг друга. Документы снабжены грифом «секретно» и «сов[ершенно] секретно». Это значит, что власти понимали незаконность своих действий (что лучше всего, чтобы о них ничего не было известно). Одним из завершающих этапов раскулачивания стало уничтожение следов преступления. Последний документ этой публикации – тоже совершенно секретный акт от 24 февраля 1932 года: комиссия в составе секретаря райкома и руководящих аппаратчиков Краснинского района совместно с представителями районного ОГПУ «произвели уничтожение секретных и сов[ершенно] секретных документов» – бумаг по изучению социально-классового состава населения района и списков кулацко-помещичьих хозяйств «путем сожжения» (с. 249). В другой своей статье в этой же книге альманаха «Дискуссии на Западе о потерях населения в эпоху коллективизации» С. Максудов привел статистические данные о демографических последствиях коллективизации. Самый серьезный из последних западных исследователей проблемы, по мнению автора статьи, – Роберт Конквест: «Он оценивает убыль сельского населения в1930 – 37 гг. в 11 млн., и, кроме того… 3,5 млн. крестьян было арестовано в те же годы и умерло в лагерях несколько позже, в основном в 1937 – 38 гг.» (с. 383). Эти расчеты, полагает Максудов, «приходится считать сильно преувеличенными», хотя некоторые свидетели тех лет приводят такие же или большие цифры.

Невозможно уничтожить «путем сожжения» все документы и запретить все рукописи. Вспомним «Слово» И. Бунина:

Молчат гробницы, мумии и кости, —

Лишь слову жизнь дана:

Из древней тьмы, на мировом погосте

Звучат лишь Письмена.

И нету нас иного достоянья!

Умейте же беречь

Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,

Наш дар бессмертный – речь.

1. »Минувшее». Исторический альманах, вып. 1, Париж, 1986, с. 5, 6. Далее ссылки на это издание даны в тексте, где в скобках указаны номер выпуска и страница. [↩]