Панорама современной литературы. В. К. Панков, Время и книги. Проблемы и герои советской литературы 1945 – 1973 гг., изд. второе, переработанное и дополненное, «

Обширный труд В. Панкова «Время и книги» ¹ издается «Просвещением» вторично, к тому же массовым тиражом. Уже сам по себе этот факт красноречиво свидетельствует, как велика потребность в историко-литературных обзорах, посвященных современности. Действительно, с каждым годом растет число издаваемых книг, отсюда – рекомендательная информация становится особенно необходима. «Сегодня в книжном море без компаса не обойтись», – услышал я однажды на студенческом диспуте.

Учитель словесности в таком компасе ощущает нужду исключительную. Известно, что он обязан знакомить школьников с последними произведениями советской литературы. Но известно также, как подвижен в этом случае сам объект рассмотрения, как мало еще окончательно отстоялось в наших текущих обсуждениях, как спорны и переменчивы иные оценки. Мы знаем и то, что творческие споры и дискуссии – норма литературной жизни. Но учителю обычно хочется приобщить учеников к бесспорным эстетическим ценностям, к тем книгам, в которых можно увидеть, как когда-то сказал М. Горький, «монумент текущему дню».

Такое желание в условиях средней школы представляется мне закономерным и оправданным. Естественно, возникает вопрос – на какие указатели ориентироваться?

Четвертый том истории русской советской литературы ограничен рамками 1965 года. История советской многонациональной литературы ведет нас несколько дальше – к 1967 году. Подзаголовок книги В. Панкова сообщает, что критик рассматривает проблемы и героев советской литературы 1945 – 1973 годов. Следовательно, книга максимально приближена к нашим дням и уже этим обещает оказаться незаменимым подспорьем для учителя. Думается, что так и произойдет, тем более, что не только в этом ее достоинство.

Жанр книги В. Панкова, пожалуй, несколько необычен. Перед нами свод рецензий, иногда даже микрорецензий. Жанром и определяются две основные трудности, которые предстояло преодолеть автору: необходимость лаконично охарактеризовать самую сущность множества отдельных произведений и в то же время выстроить цельную картину литературного процесса.

В кратком отзыве совершенно немыслимо оценить верность и точность всех конкретных анализов, составляющих книгу. Широта обзора грандиозна, даже чрезмерна. В. Панков рассматривает не десятки, а сотни книг. Это приводит подчас к тому, что рецензии вытесняются аннотациями с минимальным информационным содержанием. В тщетной погоне за полнотой литературного материала В. Панков иногда разрешает себе ограничиваться даже тематическими справками. Например: «Другой роман В. Смирнова – «Сыновья» (1940) – был написан раньше «Открытия мира», но сама мысль об открытии новой эпохи была свойственна и ранней книге. Герои ее проходят через комбеды, начальные колхозные годы». И еще: «Судьба поколения первых метростроевцев стала темой стихотворного романа Е. Долматовского «Добровольцы». К счастью, таких «протокольных» упоминаний в книге немного. Гораздо чаще В. Панков выступает в жанре критической миниатюры. При чтении огромной книги скорее возникают претензии к Панкову не как к аналитику, а как к архитектору. Иногда в одной главе или подглавке собраны произведения, внутренняя близость которых читателю вовсе не очевидна. В этих случаях широкая панорама литературной жизни начинает терять ясность контуров. В. Панков, видимо, не замечал непоследовательности своихотдельных ассоциаций, ибо стремился исходить из достаточно широкой единой концепции, способной, по его мнению, надежно сцементировать внешне разрозненные составные элементы. И нужно признать, что такая единая концепция (хоть она подчас исчезает из читательского поля зрения) в книге безусловно присутствует. Думается, что в наличии этой концепции и кроется сила и ценность книги.

«Мысль об активности искусства для нас – самая дорогая и заветная», – пишет В. Панков, высказывая свое эстетическое кредо. И это вовсе не значит, что он считает гносеологическое отношение искусства к действительности чем-то менее существенным, чем способность прямого вторжения в жизнь. Методология В. Панкова по-настоящему диалектична. Во всех своих анализах он исходит из того, что искусство стремится «запечатлеть движение мира, движение жизни», раскрыть, как «проявляются человек во времени и время в человеке». Но глубина и правда отражения рассматриваются им каждый раз в неразрывной связи с их социальной функцией. С этих позиций В. Панков дает, например, верное решение вопроса о соотношении так называемой правды факта и правды искусства. «…Достоверность, – указывает он, – не «записывание фактов»… Упование на «честное записывание» отдельных фактов может тормозить основное дело искусства – типизацию явлений и характеров», лишает литературу понимания сущности жизни, а следовательно, и способности существенного воздействия на жизнь.

Критик напоминает ленинские слова относительно того, что знание только отдельных разрозненных фактов диктует неправильные оценки и выводы. И наоборот, правильная политика должна быть основана на том, чтобы «знать все трудности» и «видеть все болезни». Полнота и всесторонность знания – по Ленину – и обеспечивают преодоление трудностей.

В. Панков подчеркивает, что нельзя переоценить мобилизующую силу этих ленинских указаний. Он раскрывает их значение для эстетики, для понимания связи между глубиной художественного исследования жизни и социальной активностью искусства.

Интересны наблюдения В. Панкова над тем, как в последние годы возрастало значение лирического начала в искусстве. Справедливо и его указание на связь этого процесса с общим повышением субъективной активности в нашей общественной жизни и с торжеством принципа партийности. Хотя само собой разумеется, что лиризм может быть только одним из многих эстетических преломлений этого ленинского принципа. Тщательно и подробно рассматривая почти тридцатилетний послевоенный путь советской литературы, исследуя характер и формы ее воздействия на жизнь общества, В. Панков приходит к знаменательному выводу: основная особенность наиболее значительных литературных героев – талант человекосозидания. В этом ему видится максимальное сближение задач литературы и нашего общества в целом. «При социализме гуманистичность любой деятельности – хозяйственной, политической, идеологической – во многом определяется именно тем, как она влияет на рост и развитие людей».

В лучших произведениях советской литературы раскрывается процесс совершенствования гражданских качеств героя, расширения его духовного мира и эмоционального богатства. Своим собственным примером герои советской литературы способствуют «росту и развитию людей». Остается добавить, что мера воздействия тем значительнее, чем художественно совершеннее, а значит, полнее, «достовернее, убедительнее воплощена социальная активность и социальная осознанность поступков героя. Когда речь идет о Давыдове или Рагозине, Вихрове или Серпилине, то очевидно, что они и сами себя создают, и одновременно помогают формированию и развитию духовного богатства окружающих. Ведь активная борьба за высокие передовые идеалы в самом деле обогащает людей, раскрывает все их способности и склонности, делает их разностороннее и многообразнее. А люди пассивные часто более похожи друг на друга, так как они намного одностороннее в своих проявлениях.

Поэтому борьба за расцвет человеческой личности немыслима вне преодоления социальной пассивности, и критик справедливо усматривает гуманистическое значение советской литературы прежде всего в том, что она несет в себе пламенный призыв к действию, к творчеству, к труду, к общественному служению. Герой должен действовать – ведь в конечном счете человек состоит из своих поступков, – но действие приобретает ценность тогда, когда оно, с одной стороны, вдохновляется высокой целью, а с другой – требует усилий, преодолевает сопротивление. Так совершенно логично В. Панков приходит к утверждению идеала как необходимого источника социальной активности и к рассмотрению конфликта как необходимой сферы ее проявления.

Герой, борющийся за свои идеалы, герой, постоянно находящийся в духовном движении, «делатель жизни», «творец обстоятельств» – вот та реальная сила, благодаря которой литература воздействует на читателя и участвует в воспитании народа. Поэтому преимущественный интерес вызывают у критика такие герои, как Давыдов, Разметнов, Балуев, Кирилл Извеков, Егор Дымшаков, Виктор Пронякин, Сергей Крылов, Серпилин. «Создание образа положительного героя невозможно в вакууме, в некоей колбе с дистиллированной водой. Более того, положительный характер может понести серьезные потери из-за того, что его не с кем сравнивать, некому противопоставлять. Уведенный с поля боя – политического, классового, нравственного, – он может утратить качества борца, источника энергии, двигателя прогресса». А изображение боя не терпит легкомыслия и облегченности. Здесь нужна правда во всем ее объеме: именно в разгаре борьбы, в моменты наивысшего напряжения и раскрываются человеческие характеры, и проявляется с наибольшей ясностью всё новое, что в них рождается и складывается. Так, подводя итоги своему исследованию «Поднятой целины», В. Панков пишет, что поучительно умение Шолохова раскрывать психологию людей в драматическом, а часто и в трагическом действии.

В этом же ключе рассматриваются произведения на военную и – шире – историческую тему. Обращаясь к важнейшим, узловым событиям прошлого, литература рассказывает о величайшем мужестве советского человека в дни самых трудных испытаний. Вспоминая войну, восторгаясь величием духа, самоотверженностью, безмерностью подвига ее героев, В. Панков, естественно, сливает объективность анализа и личную взволнованность, продиктованную собственным опытом автора. От этого книга становится ярче и убедительнее, лишний раз свидетельствуя, что партийная страстность нашей критики не только не ослабляет ее научную объективность, а наоборот, усиливает ее, делает яснее, целенаправленней.

Становится особенно очевидно, как обогащается человеческая личность, когда вбирает в себя радости и тревоги народные, и, следовательно, как враждебна духу подлинного гуманизма любая попытка разрушить единство человека и общества.

Тезис о человекосозиданий позволяет В. Панкову убедительно доказать, что в советской литературе достигается единство гуманизма как цели деятельности, как вдохновляющего идеала и героизма как характера деятельности, как ее высокой нравственной оценки. «…Органическая связь героических тем и гуманистических принципов» справедливо трактуется В. Панковым как «плодотворная традиция социалистического реализма», приобретающая огромное международное значение.

Убедительны и многочисленные конкретные анализы, которыми В. Панков подтверждает, что все сферы нашей жизни (и соответственно их отражение в литературе) пронизаны героизмом и вдохновляются высокими гуманистическими идеями. В силу этого В. Панков многократно напоминает о «многообразии героики». Он пишет: «Героика – понятие весьма широкое. Мы связываем с ней подвиги воинские, трудовые, научные, нравственные, подвиги сверхчеловеческого напряжения и подвиги духа, первооткрывательства и новаторства».

Книга В. Панкова дает достаточно обильный материал, подтверждающий положение о многогранности героической деятельности по пересозданию мира и человека.

Мне хочется отметить, что, развивая эти мысли, В. Панков ведет нас к очень важному выводу об участии в процессе человекосозидания не только искусства, но и литературно-художественной критики. Ведь в конечном счете только с помощью критика осмысляется изображение в литературе нашего современника и раскрывается во всем многообразии действенная роль искусства. «Для эстетики, – пишет В. Панков, – мало только объяснять созданное. Ее задача – звать к желаемому, вместе со всем искусством искать пути к открытию, оригинальному воплощению нового жизненного содержания, реальных человеческих типов…»

И сам автор работы «Время и книги» умеет увидеть актуальное, сегодняшнее содержание ранее написанных книг, умеет услышать перекличку времен и осмыслить историю нашего общества и литературы в их неразрывной связи. Он верно пишет, что историзм есть умение понять каждый момент как «своеобразное и закономерное звено в цепи событий». В этом плане, например, повести П. Нилина «Жестокость» и «Испытательный срок» трактуются не только как рассказ о далеких 20-х годах, но и как вполне современное обращение к проблемам социалистического гуманизма. В. Панков пишет, что Шолохов «показывает победу не только коллективизации, но – шире – коллективизма». Такой подход, ничем не разрушая конкретно-историческое осмысление «Поднятой целины», приближает роман к нравственной проблематике современности и позволяет увидеть его сегодняшние возможности в процессе человекосозидания. Точно так же, говоря о литературе, непосредственно откликнувшейся на Решения XX съезда КПСС, В. Панков справедливо подчеркивает, что в ту пору наибольшее развитие получили проблемы «духовного роста человека, открытия новых и новых его возможностей внутреннего развития, активизации талантов». И в то же время книга убедительно выявляет, что эта проблематика при отдельных колебаниях ее удельного веса была всегда существенна для советской литературы.

На этом можно было бы закончить рецензию. Но рецензентская дотошность требует упомянуть об огорчении, которое испытывает читатель в связи с многочисленными опечатками, искажающими смысл книги.

На стр. 478 мы обнаруживаем, что «значительная роль писателей прошла школу военной журналистики». Здесь по крайней мере понятно, что слово «роль» надо заменить другим. Но как прочитать такой ребус, относящийся к «Блокаде» А. Чаковского: «Что касается психологических трактовок реальных характеров, то здесь приходится уравнивать все страницы романа»?

Как же их уравнять? На каком уровне?

Видимо, у В. Панкова в оригинале было сказано иначе: «не приходится». Кому-то подобные замечания могут показаться выискиванием мелочей. Но я считаю необходимым сказать об этом, ибо редактор, видимо, в результате недопустимой спешки проглядела слишком много искажений, затрудняющих чтение книги.

г. Куйбышев

1. В. К. Панков, Время и книги. Проблемы и герои советской литературы 1945 – 1973 гг., изд. второе, переработанное и дополненное, «Просвещение», М. 1974, 529 стр.[↩]