Открытая книга

В. Я. Кирпотин, Избранные работы в 3-х томах, «Художественная литература», М. 1978, т. 1. «Пушкин, Лермонтов, Салтыков-Щедрин», 492 стр.: т. 2. «Достоевский», 485 стр.; т. 3. «Разочарование и крушение Родиона Раскольником. Достоевский-художник», 751 стр.

Когда знакомство с трудами ученого диктуется «производственной» необходимостью (читатель специалист, естественно, не может пройти мимо книг В. Кирпотина), невольно уделяешь больше внимания частностям, работающим на собственную научную тему, либо воспринимаешь текст «панорамно», удерживая в памяти его концептуальные очертания. Иное дело, когда перед тобой исследования, отобранные, смонтированные, выстроенные с таким расчетом, чтобы дать целостное представление о той общей идее, которая определяет своеобразие авторского отношения к русской классике XIX века, – неизменному объекту изучения и предмету сердечной привязанности В. Кирпотина.

Работы, собранные в трехтомнике, были изданы в разное время, получили достаточно широкий отклик в печати, рецензировались, в частности, и на страницах журнала «Вопросы литературы». В отзывах, написанных по горячим следам публикаций, недостатка не ощущалось. Наша задача иная: попытаться распознать в монографиях, посвященных столь разным писателям, как Пушкин, Лермонтов, Щедрин, Достоевский, то своеобразие общего подхода, которое определяется индивидуальными особенностями авторской личности В. Кирпотина.

Уже после того, как трехтомник вышел из печати, была опубликована статья, столь многое прояснившая в исследовательской и гражданской позиции ученого, что именно с нее хочется начать разговор о своеобразии творческого почерка одного из наших старейших литературоведов¹.

Вспоминая о пушкинском юбилее 1937 года, о своем читательском, а затем исследовательском «романе» с духовным наследием поэта, В. Кирпотин постоянно дает почувствовать особенности общественно-исторического опыта, определившие отношение к вершинным достижениям русской классики, характерное для того поколения, которое сформировалось в пору революции и гражданской войны. Бурные исторические потрясения парадоксально, но закономерно рождали потребность в устойчивых ценностных ориентирах, в непрерывности культурно-этической традиции. Русская литературная классика, и в первую очередь творения Пушкина, как и всегда, оказались на высоте своего исторического призвания, ответили на духовный запрос, выполнили социальный заказ той тернистой и сложной эпохи. «Процесс культурного подъема синтетичен. Овладение знаниями, успешное нравственное совершенствование невозможны вне эстетического воспитания, без развития чувства прекрасного… И тут самым нужным учителем масс стал Пушкин, самым главным их эстетическим учебником – наследие Пушкина… Школу Пушкина, через которую раньше проходило ничтожное по своей численности образованное меньшинство, стали проходить миллионы и миллионы, притом в ускоренных темпах. Школа эта учила единству этики и эстетики, нравственности и красоты» ².

Классика как ответ на злобу дня современности – таков ракурс, определивший очень и очень многое и существенно важное в характере исследовательских интересов В. Кирпотина.

Публицистичность и – в самом лучшем смысле этого слова – популяризаторская установка не вступают в противоречие с их академической весомостью и научной ценностью.

Один из наиболее разительных примеров – статья о Лермонтове «Неведомый избранник», вошедшая в первый том трудов В. Кирпотина. Впервые увидевшая свет в грозном 1941 году, она повествует о лермонтовской одержимости миссией борца и поэта, о готовности пасть «за дело общее», о мужественном и твердом сознании и предчувствии высокого и трагического жребия. Нужно ли подчеркивать самоочевидное: актуальность подобного прочтения лермонтовской поэзии в «сороковые, роковые»? И одновременно с этим – полное отсутствие каких-либо произвольных и натянутых аналогий и ассоциаций, строгая опора на текст. Злободневная в момент своей первой публикации, работа не устарела и поныне: суждения об отношении Лермонтова к якобинскому террору, о поэтическом толковании в его творчестве судьбы и личности А. Шенье – необходимая и неотъемлемая принадлежность сегодняшнего пермонтоведческого арсенала.

Публицистическая активность – источник пристального интереса В. Кирпотина к тем, в сущности, малоизученным моментам процесса творчества, когда отчетливо осознанное и сформулированное логическое суждение обретает образную плоть. Не случайно острое и любовное внимание автора к такому гениальному виртуозу художественно – публицистического мышления, как Салтыков-Щедрин.

Страниц, посвященных этому писателю, сравнительно немного в трехтомнике, но они существенно необходимы для его целостности, для полноты читательских представлений о литературоведческих пристрастиях и авторской манере В. Кирпотина.

Его симпатии к писателям, способным воплотить свою «тоску по текущему» (Достоевский) в художественные обобщения общечеловеческого звучания и значимости, искренни и откровенны. Щедрин и Достоевский (при том, что автор трезво и объективно сознает и фиксирует глубину расхождений между ними) предстают в его исследованиях не только идейными антагонистами, но и глубоко родственными, конгениальными творческими натурами. «…Громокипящий поток событий, переживаний и разочарований…» (т. 3, стр. 553) стал истоком художественной энергии, реализованной в созданиях Достоевского и Щедрина. «Поэтика Достоевского имеет много точек соприкосновения с поэтикой высокой сатиры…» – справедливо замечает В. Кирпотин и в подтверждение приводит прекрасные слова Достоевского: «Трагедия и сатира две сестры и идут рядом, и имя им обеим, вместе взятым: правда» ³.

Правомерность подобных «странных сближений» (Пушкин) подтверждается всей совокупностью черт исторической реальности XX века, предощущавшейся и напророченной в творениях Достоевского и Щедрина.

Чуткая к запросам времени исследовательская мысль, естественно, не может уйти от необходимости истолкования и осмысления драматически напряженного диалога идей, корни которого, разрастаясь и переплетаясь, ведут далеко – в «век девятнадцатый, железный». Вряд ли случайно поэтому, что главным героем «Избранных работ» стал Достоевский.

К такой своей книге, как «Разочарование и крушение Родиона Раскольникова», – едва ли не центральной в семье многочисленных работ В. Кирпотина о Достоевском, – исследователь шел неторопливо и основательно, через доскональное изучение вопроса, начатое еще в 40 е годы.

Среди его академически солидных и в то же время легко читающихся книг – фундаментальные монографии: «Ф. М. Достоевский. Творческий путь (1821 – 1859)» и «Достоевский в шестидесятые годы». Извлечения из них составили второй том собрания трудов, о котором идет речь.

Возникает вопрос: почему без ущерба для концептуальной целостности и литературных достоинств был осуществлен монтаж разделов из двух различных исследований? Почему эти разделы, не обнаруживая ни малейших признаков несовместимости, соседствуют и уживаются в одном компактном томе? Секрет, пожалуй, в том, что текстовые разборы отдельных произведений цементирует единство исследовательского подхода: настойчивое утверждение, полемичное по отношению ко многим авторам, писавшим о Достоевском, – неотторжимость идеи (в том специфическом смысле, который вкладывал в это слово сам автор «великих романов») от живой, образной плоти характеров. «Достоевскому нужен был герой, который весь, всеми помыслами, всеми чувствами, всеми клеточками, сливался бы со своим убеждением. Эта особенность романа Достоевского часто вводила в заблуждение исследователей. Многие считали его только философом, лишь использовавшим наряд искусства… Меж тем Достоевский оставался художником… Достоевский изображал всестороннего человека. Философское содержание идеи сливается у него с чувствами, характером, поступками, социальной природой человека в живое единство, и отношения этого человека с другими людьми не превращаются в сопоставление обнаженных идей» (т. 3, стр. 464- 465).

Разнообразие и разноликость микромонографий об отдельных произведениях Достоевского обусловлены художнической неистощимостью и творческой щедростью писателя, которого так легко на первый и поверхностный взгляд привести к единому идеологическому знаменателю. Их строение порой диктуется особенностями текста, который подвергается анализу. Так, главка о «Двойнике» стройностью конструкции и неоднозначностью интерпретации тяготеет к особенностям образной фактуры этой повести. Разбор «Униженных и оскорбленных» окрашен повествовательной тональностью самого романа: вольно или невольно множественность исследовательских «фабульных линий» дублирует особенности его структуры. Неприкрытая, заостренная публицистичность главы, посвященной «Скверно

му анекдоту» – одному из самых «щедринских» творений Достоевского, – отвечает стилю, духу и смыслу самого рассказа.

Взаимозависимость особенностей изучаемого текста и манеры его интерпретации – черта, характерная скорее для критики, чем для литературоведения. Сейчас много спорят, стремясь разграничить сферы влияния и четко определить компетенцию этих двух «великих держав» обширного филологического континента. Повышенный публицистический заряд, популяризаторский потенциал научных трудов В. Кирпотина – хороший повод для размышлений на эту тему. Наличие различий между литературной критикой и наукой о литературе – факт, реально существующий, но водораздел между ними – открытая граница, допускающая и подразумевающая постоянный обмен ценностями и преимуществами, специфичными для каждой из этих сфер освоения литературных богатств. Солидный научный багаж, высокая компетентность в вопросах истории и теории литературы необходимы литературному критику, уважающему себя и свое дело. В разной мере ученому-исследователю потребны чуткость к запросам нынешнего дня, пони-манке духовного читательского спроса на те либо иные ценности мировой классики, легкость пера, способного популяризировать достижения научной мысли. В этом отношении судьбе иных работ В. Кирпотина можно позавидовать: широкий успех монографии «Разочарование и крушение Родиона Раскольникова», трижды переизданной, не вызывает сомнений. Читательский интерес к творчеству Достоевского, который активизировался на рубеже 60 – 70-х годов в связи с глобальной политической ситуацией, с остротой нравственного поиска в нашей современной жизни и литературе, во многом объясняет этот успех, но на является его единственной причиной. Особенности исследовательской манеры В. Кирпотина, доступность изложения даже самых сложных проблем послужили в равной мере и науке, и литературе, и потребностям злобы дня. Объемный культурно-исторический контекст, в который введена «идея» Раскольникова, – и необходимая предпосылка серьезного историко-литературного анализа, и удачно найденный способ дать широкому читателю понятие о вселенском масштабе творческих обобщений, воплотившихся в великом романе.

Приверженность В. Кирпотина к изучению соотношений между потоком исторического времени, множеством событий, фактов, мнений, влияющих на процесс зарождения и созидания целостного и замкнутого художественного организма, и бытием уже завершенного, созданного художественного произведения в современную нам эпоху определила его упорное, полемически активное стремление показать творчество Достоевского как органическую часть русской национальной культуры. Для последних работ В. Кирпотина характерен возросший интерес к вопросам поэтики. Исследователя волнует главным образом поэтика жанра, и не удивительно: именно этот угол зрения создает наибольшие возможности для изучения разнообразных связей и непростых отношений Достоевского-художника с литературной традицией и литературной повседневностью тех лет. Дерзостное новаторство Достоевского-романиста возникло на скрещении богатой и мощной творческой культуры, унаследованной от не столь давнего прошлого и постоянной его сопричастности исканиям современной прозы.

Задача В. Кирпотина – доказать невозможность великих художественных открытий вне синтеза традиционного и сегодняшнего, «текущего» в литературе. «Этюды и исследования», объединенные в книге «Достоевский-художник», целиком и полностью подчинены этой задаче. Гоголь, Пушкин, Тургенев, Лев Толстой, Салтыков-Щедрин – таков неполный перечень предшественников и современников, в кругу которых предстает в этой книге творческая личность Достоевского. Сложная диалектика притяжений и отталкиваний, осознанного неприятия и неосознанного единодушия, пронизывающая отношение Достоевского к предшественникам и современникам, досконально прослежена в этой работе. Связь имен трактуется в этой работе как связь времен; история и современность, литературная традиция и дерзкий художественный поиск не могут существовать друг без друга.

Эта мысль наиболее полно и емко выражена в суждении о критической интерпретации Достоевским «Египетских ночей» Пушкина: «Пушкин в «Египетских ночах» сделал удивительное эстетическое открытие, которого не понял даже Белинский. Белинский в своем кратком отзыве о повести-поэме Пушкина, выдержанном всецело в восторженных эпитетах, отнесся, однако, к античной ее части только как к истории… Достоевский же с зоркостью, подсказанной его художественным мировоззрением, его пониманием реализма, его исканиями, понял, что Пушкин нашел способ сближать и соединять времена, разделенные между собою столетиями и даже тысячелетиями, сливать их с естественной убедительностью в одном органическом сюжете… Пушкин показал, что в петербургской каждодневности противоречия современной злобы дня приобретают особую накаленность вследствие того, что они несут в себе неразряженную трагическую энергию прошедших эпох, миновавших цивилизаций. «Египетские ночи» учили потенцировать настоящее минувшим, учили такому сочетанию современности и история, при котором обнаруживалось, что «злоба дня» несет в себе и собственную неустроенность и неустроенность веков, что решение, которое предстоит принять поколению, должно привести к перемене «формулы» мира» (т. 3, стр. 524 – 525).

Мы позволили себе столь обширную цитату, потому что она, по нашему разумению, с наибольшей полнотой и четкостью раскрывает круг интересов и пристрастий и самого ученого, чьи труды помогают читателю «потенцировать настоящее минувшим».

Книги, написанные В. Кирпотиным за его долгую жизнь в науке, открыты для сегодняшнего, которое поверяется в них весомостью и ценностью «золотого запаса» русской классики.

1. В. Кирпотин, Автобиографический очерк об изучении Пушкина, «Вопросы литературы», 1979, N 6, стр. 72 – 90.[↩]
2. »Вопросы литературы», 1979, N 6, стр. 85. [↩]
3. »Литературное наследство», 1971, т. 83..»Неизданный Достоевский», стр. 608. [↩]