Он называл себя «коммунаром»
О. Малевич, Владислав Ванчура, – «Художественная литература», Л. 1673, 189 стр.
Когда о литературоведческой монографии говорят, что она написана изящно и интересно читается, – это серьезный комплимент. Такой комплимент можно с чистой совестью сделать книге О. Малевича «Владислав Ванчура». Писать о литературе скучно и шаблонно никогда не рекомендуется, но «скучный» жанр в литературоведении становится совершенно нестерпимым, когда речь идет о художнике, подобном Владиславу Ванчуре. Ему была свойственна подлинно ренессансная широта интересов и талантов. Один из лучших чешских прозаиков XX века, он был серьезным врачом, обладал многообещающими способностями художника и архитектора, с успехом выступал в качестве кинорежиссера и принимал активное участие в общественной жизни, страстно и темпераментно отстаивая свои коммунистические убеждения. О Ванчуре хорошо сказал близко его знавший писатель И. Ольбрахт: «Владислава Ванчуру называл я иногда шутя, иногда сердясь Grandseigneur. Было в нем действительно что-то рыцарское не в традиционном, а в самом благородном смысле слова. Был он горд, была ему противна всякая ложь, неправду в искусстве ненавидел он как злокачественную опухоль… По образу мыслей был он коммунистом, «коммунаром», как говорил сам о себе».
Творческие и идейные искания Ванчуры, его облик человека и художника, вся его жизнь – от первых выступлений в обществе революционных художников «Деветсил» в начале 20-х годов до гибели – в фашистском застенке в 1942 году – на редкость целостна. И. О. Малевич умело использовал это свойство «материала»: его книга свободна от той искусственности в соединении глав, посвященных «жизни» и «творчеству», которая нередко еще встречается в критико-биографических очерках. Критику удалось не только проследить сложный творческий путь Ванчуры, но и передать обаяние его незаурядной личности. Книга чрезвычайно богата и малоизвестными фактами творчества и биографии писателя, и реалиями чешской литературной жизни 20 – 30-х годов, собранными любовно и с большой тщательностью. Это тем более ценно, что советский читатель мало знает о творчестве Ванчуры. Факт этот объясняется прежде всего тем, что его проза, в которой ясно ощущаются неутомимые стилистические искания, но менее трудна для перевода, чем поэзия. Поэтому вполне оправданно то большое внимание, которое автор монографии уделяет стилю Ванчуры. Он справедливо замечает, что чешский писатель «сделал язык как бы равноправным персонажем своих произведений». Анализу стилистического новаторства Ванчуры посвящены, пожалуй, лучшие страницы книги О. Малевича, умеющего писать о стиле с большой точностью и тонкостью. Конечно, художественное новаторство Ванчуры отнюдь не сводилось к языковому и стилистическому экспериментаторству, и О. Малевич постоянно имеет в виду те принципы функциональной художественной целесообразности, которыми руководствовался чешский писатель. Творчество Ванчуры было одушевлено социалистическим идеалом.
Автор монографии не посвящает отдельного раздела эстетическим взглядам Ванчуры, но в книге отчетливо вырисовывается свойственное чешскому писателю синтетическое понимание искусства, и в частности его концепция «большого стиля», который, как он полагал, должен в той же мере соответствовать революционной эпохе, в какой готика выражала дух средневековья. Говоря таким образом о стиле, Ванчура имеет в виду не просто тему или идею и не формальные изыски, а новое мироощущение, нашедшее свое воплощение в произведении.
О. Малевич анализирует искания, достижения и неудачи Ванчуры с точки зрения этого неутомимого стремления писателя найти для своих мыслей об эпохе и человеке новые художественные решения. Так, первый роман Ванчуры «Пекарь Ян Маргоуль» О. Малевич справедливо рассматривает как своеобразную современную притчу, в которой вполне реальная индивидуальная судьба разорившегося пекаря «обрела такую силу обобщения, что значение ее выходит за рамки конкретного места и времени». Автор убедительно анализирует ту народно-сказочную и гиперболическую образность, которая помогает Ванчуре создать гимн человеческой мечте и вере, гимн труду и доброте в мире корысти и двуличия, который губит Маргоуля.
Исследователь отмечает роль сквозных тем в творчестве Ванчуры и специально выделяет тему безумия, раскрыв многозначный смысл этого понятия у Ванчуры. В «Пекаре Яне Маргоуле» – это радостное и светлое «безумие», стихия веселья и детской игры, противостоящая мнимому благоразумию собственнического общества. Во втором романе Ванчуры «Поля пахоты и войны» – это безумие мировой войны, данное «прямо в лоб, обнаженно и непосредственно».
Критик считает, что этому роману Ванчуры не хватает жизненного многообразия и полноты. Думается, тут исследователь не совсем прав: он не оценил того своеобразно осмысленного исторического содержания в романе, которое, в частности, воплощено в знаменательном пересечении двух сюжетных линий, связанных со слабоумным батраком Ржекой, погибшим на войне и похороненным с почестями в могиле Неизвестного солдата, и с деградацией дворянского рода Дановитцов, один из отпрысков которого также кончает безумием. Кстати, наблюдения над конкретно-историческим содержанием романа «Поля пахоты и войны» встречаются и в новейших чешских работах.
Обстоятельно анализируются в книге те произведения Ванчуры конца 20-х и начала 30-х годов, в которых автор наиболее последовательно осуществляет свои стилистические эксперименты. Такова, например, повесть «Причуды лета», своеобразный образец бурлеска, где «обыденная современность выступает » в пышном архаическом облачении», и роман «Последний суд», в котором по-новому переосмысливаются традиции детективного жанра. Глава, посвященная новому этапу в творчестве Ванчуры, начавшемуся в 30-е годы, носит название «На подступах к эпосу современности». Думается, что в заглавии выразительно сформулирован пафос творческих исканий Ванчуры, отразивших существенные сдвиги в развитии чешского, да и вообще западноевропейского романа. Критик верно вскрывает смысл обращения Ванчуры к исторической тематике в романе «Маркета Лазарева» (сюжет почерпнут из эпохи средневековья) и в драме «Алхимик», утверждая, что Ванчура «двояким образом критиковал эпоху деградации и упадка буржуазного общества: он противопоставлял сильные, решительные, активные натуры людей прошлого безвольным и апатичным современникам, а собственные динамичные, насыщенные действием и четкие по обрисовке характеров произведения – худосочной, бессюжетной литературе». Уместна и полемика с вульгаризаторскими тенденциями в чешской критике 30-х годов, обвинявшей творца «Маркеты Лазаровой» в «отходе от действительности».
«Конец старых времен» – так называется один из романов Ванчуры и так определяет О. Малевич главную тему его произведений, отмеченных углубленными размышлениями автора над социальными проблемами современной жизни. Убедительно сопоставление центрального, на наш взгляд, произведения тех лет – романа «Три реки» с чешскими антивоенными романами середины 30-х годов. Однако думается, следовало бы вопрос поставить в более широком плане и сказать о близости «Трех рек» к большим эпическим полотнам, нацеленным на синтетическое осмысление исторической действительности и пришедшим в западноевропейских литературах на смену бурному развитию различных экспериментальных и аналитических форм романа предшествующего десятилетия. События мировой войны и Октябрьской революции помогли чешскому писателю глубже понять современность, ее большие исторические свершения. Рассказывая о судьбе героя романа «Три реки» крестьянского сына Яна Костки, который поведает на фронт, сдается в плен и затем принимает непосредственное участие в революционных, событиях в России, Ванчура раскрывает перед читателем широкую панораму эпохи. Автор монографии отмечает приметы романа-сказки в «Трех реках», приемы условности и фольклорной стилизации, но меньше интересуется чертами романа-эпопеи, а это, пожалуй, наиболее важный момент в романе. Ведь – в смысле развития жанра – от него прямой путь к монументальным «Картинам из истории чешского народа», созданным Ванчурой в годы фашистской оккупация Чехословакии.
Одна из сильных сторон книга О. Малевича – вдумчивое, требующее большой эрудиции рассмотрение вопроса об отношении Ванчуры к литературной традиции. Парадокс творчества чешского писателя заключается в том, что этот дерзкий новатор был самым большим традиционалистом в чешской литературе XX века. Ванчура был убежден, что революционное искусство имеет преимущественное право на богатейшие традиции мировой литературы. О. Малевич не только подробно и убедительно раскрывает связь Ванчуры с классиками национальной литературы, и первую очередь с К. Махой, Б. Немцовой, Я. Нерулой, но отмечает постоянную перекличку с классикой мировой – Рабле, Шекспиром, Сервантесом, находя отзвуки ренессансного жизнелюбия и юмора во многих произведениях Ванчуры, касается также более современных веяний, например связанных с именем Гийома Аполлинера. Малевич вскрывает и самые глубинные истоки традиции – широкое использование Ванчурой различных стилистических приемов и риторических фигур, характерных для древнечешской литературы. Автор монографии обнаруживает у чешского писателя и множество перекличек с литературой русской, особенно при анализе романа «Конец старых времен», в котором сам образ бывшего белогвардейца Мегалрогова вызывает у него целый поток ассоциаций, вплоть до самых смелых, таких, как сопоставление с «Мертвыми душами», «Ревизором» и «Евгением Онегиным». Неожиданные, хотя в большинстве случаев убедительные, сопоставления с русской литературой делаются и при анализе «Трех рек».
Особое место занимает сопоставление Ванчуры с Карелом Чапеком. В чешском литературоведении стало традицией сравнение ванчуровской монументальности и чапековской тяги к обыденной действительности, к изображению маленького человека. Малевич также раскрывает во многом противоположные взгляды двух крупнейших чешских прозаиков на мир, на действительность, на свое искусство, но в то же время он отмечает и много общего между ними – общность тематики, сходные приемы техники повествования (например, принцип «реконструкции таинственного события», который Чапек осуществляет в «Гордубале» и «Метеоре», а Ванчура в романах «Последний суд» и «Смертельная тяжба»), общее для обоих введение в прозу «музыкального контрапункта, чередования контрастирующих лейтмотивов и стилистических партий».
Одна из сложных проблем, от которой нельзя уйти в работе о Ванчуре, – оценка отношения писателя к левоавангардистским группировкам, в особенности к так называемому «поэтизму», сыгравшему заметную роль в развитии чешского искусства второй половины 20-х годов. В «поэтизме», большинство сторонников которого придерживалось революционных убеждений и даже считало себя марксистами, законное стремление расширить жанровый диапазон и выразительные средства поэзия причудливо сочеталось с полным отрицанием общественного, идеологического содержания искусства, а утверждение традиций Рембо, Аполлинера, дадаизма «и конструктивизма соседствовало с превознесением детективов, кинобоевиков и с сознательной ориентировкой на «эстетику луна-парков и футбольных стадионов». В этой попытке создать «ультрамодерную» эстетическую программу было много эклектики; революционные лозунги хаотично переплетались с постулатами модернистского искусства.
Нам представляется продуктивной тенденция чешского литературоведения последних лет отделить крикливые декларации теоретиков «поэтизма» от несомненных новаторских ценностей, которые создавались художниками, примыкавшими к этому направлению, но выходившими за узкие рамки школы, прежде всего Незвалом, Библом и Ванчурой. Нельзя не поддержать здесь в О. Малевича, убедительно показывающего, что в своих эстетических суждениях и в творческой практике Ванчура сумел избежать крайностей «поэтизма», хотя и в тематике и в художественной структуре его произведений 20-х годов ощутимы «поэтистские влияния».
Сопоставление с «поэтизмом» перспективно уже потому, что вопрос о соотношении поэзии и прозы в ее новаторских исканиях связан с более широкой проблемой путей обогащения реализма в XX веке, – и для рассмотрения ее книга О. Малевича дает богатый материал. Нам думается, что последовательное раскрытие талого аспекта проблематики внесло бы больше цельности и в осмысление логики творческого развития Ванчуры. По этому поводу в книге говорится: «Творческий путь Ванчуры – это цепь подчас неожиданных метаморфоз. Достигнув определенного художественного рубежа, он сразу бросался на поиски нового жизненного материала и новых средств выражения. И хотя во всех его произведениях, конечно же, есть нечто общее, книги, написанные им в разные годы, на первый взгляд кажутся удивительно непохожими друг на друга». Это верно, но в то же время в этой непохожести есть своя закономерность, есть свое единство и последовательность, которые, может быть, нуждаются в более энергичном обосновании, чем это сделано в книге. Обилие сопоставительного материала позволяло более определенно выделить и еще один вопрос, продиктованный нынешним этапом советского литературоведения, – о месте Ванчуры в европейском литературном развитии XX века, соотнести его творчество с опытом таких художников-новаторов, как Брехт, Элюар или Незвал.
Книга О. Малевича первое обстоятельное советское исследование о Ванчуре. Можно порадоваться, что начало положено такой серьезной и содержательной работой.