Об эпохе, к которой стоит вернуться
М. Г. Соколянский, Западноевропейский роман эпохи Просвещения, Киев – Одесса, «Вища школа», 1983, 1,40 с.
В 30-е годы эпоха Просвещения была едва ли не главным объектом исследований советских литературоведов-западников. Причем исследований в высшей степени плодотворных. Такие работы, как сборник под редакцией Ф. Шиллера «Реализм XVIII века на Западе» (1936), не только несли новую информацию, они имели немалое методологическое значение и многое определили в наших литературоведческих навыках. Импульс, данный 30-ми годами, оказался тем более устойчивым, что ряд работ вышел с большим опозданием и вписался уже в литературоведение середины 40-х и второй половины 50-х годов. Лучшая работа В. Гриба о Лессинге, завершенная в 1939 году, увидела свет лишь в составе его сборника, опубликованного шестнадцать лет спустя после его смерти – в 1956 году, второй выпуск первого тома академической «Истории английской литературы» появился в 1945 году. Монография А. Елистратовой «Английский роман эпохи Просвещения» была закончена уже после войны и опубликована в 1966 году. В тот же год появилась введшая в научный обиход много нового материала книга Б. Реизова «Итальянская литература XVIII века». Но в 70-е годы наш интерес к XVIII веку оказался исчерпанным. Правда, в 1970 – 1971 годах появились еще три сборника, но посвященные в основном частным вопросам, и на этом все кончилось. Вышло несколько биографических книг, не всегда добротных с литературоведческой точки зрения. Появились и новые переводы книг писателей XVIII века, однако предисловия и послесловия к ним, если не считать учебной литературы, и были единственным жанром, посредством которого освещались проблемы просветительской литературы. Создавалось впечатление, будто мы все уже знаем о XVIII веке, осталось выяснить лишь ряд деталей.
А между тем это не так. Советские ученые обратились к эпохе Просвещения в период, когда на повестке дня был вопрос о разработке теории реализма и освоении в этих целях классического наследия. В дальнейшем перед нашей историей культуры встали новые задачи, и внимание исследователей оказалось привлечено к иным эпохам – средневековью, Возрождению, романтизму. Однако блестящие литературоведческие и культурологические исследования М. Бахтина, Л. Пинского, Л. Баткина, Н. Берковского, А. Гуревича не только помогают нам лучше понять периоды, которым они непосредственно посвящены, но и заставляют искать новый уровень осмысления обойденного вниманием XVIII века. К нему, думается, следует вернуться даже ради самих этих периодов. Разве не представило бы, скажем, интереса изучение тех сторон романтизма, которые прямо, а не через отрицание ранее достигнутого, связаны с XVIII веком? История культуры выигрывает в целом, когда на одинаковом методологическом уровне разработана в каждой своей части, и выигрывает в каждой своей части, когда представлена в своей цельности.
Поэтому следует приветствовать каждую работу, помогающую найти какие-то новые аспекты исследования и не ограничивающуюся одной страной.
Этими достоинствами, бесспорно, обладает книга М. Соколянского. Правда, основное внимание в ней уделяется английскому роману, но это оправдано ролью, какую он играл в Европе того времени. И Франция (Рабле, мадам де Лафайет, Лесаж) и Германия (Гриммельсхаузен) имели собственную традицию романа и не забывали о ней, но английский роман лидировал. Англичанами увлекались, им подражали. «Теперь все стремятся погрузиться в обширные и увлекательные английские романы…» – писал в «Картинах Парижа» Луи Себастьян Мерсье. Нечто подобное происходило и в Германии. Вряд ли кто иной, кроме замечательного знатока английской литературы, имя которому Гёте, мог создать «Страдания юного Вертера».
Книга М. Соколянского снабжена подзаголовком «Проблемы типологии», иными словами, она задумана как теоретико-литературное исследование, и здесь просветительский роман, послуживший основой для последующих форм жанра и вместе с тем отличающийся чрезвычайно четкими, порою подчеркнутыми структурами, дает благодатный материал для анализа романной формы. Недаром первое, притом не утратившее своего значения, исследование в области типологии романа «Искусство английского романа: техника английского романа в XVIII и начале XIX столетий» (1910) Вильгельма Дибеллиуса было посвящено именно этой стране и этой эпохе. К тому же английский роман того периода отнюдь не единообразен, он содержит, порою в зачатке, но чаще достаточно уже определенно, чуть ли не все богатство романных форм, предостерегая тем самым и от излишней узости дефиниций.
Типология романа – специальная область. Она заставляет далеко выходить за рамки исследования литературы того или иного периода (что, кстати, М. Соколянский небезуспешно и делает). Достоинство типологического метода состоит в том, что данный период, данный писатель, произведение очень наглядно включаются в общую систему закономерностей, характерную для жанра в целом. Но не следует забывать, что историко-литературное исследование гоже не избегает вопроса об отношениях разных национальных литератур и эпох, причем в известном смысле ставит его шире, диалектичнее. Оно помнит о сложном генетическом наборе, содержащемся в произведении литературы, и о его возможных потомках, но заодно видит в нем и некую нерасторжимую цельность. Поэтому-то такой сложной и плодотворной становится проблема стилей, далеко еще не разрешенная, при всех наших успехах, в отношении XVIII века. Мне кажется, историко-литературный метод богаче возможностями, чем теоретико-литературный, и в известном смысле ближе к литературе как таковой – он не смывает живые краски. (При этом, разумеется, никто не отрицает право на существование теории литературы – ведь литературоведение и появилось на свет в форме теории литературы, ибо в XVII, а отчасти и в XVIII веке оно ничем иным и не было.)
Достоинство книги М. Соколянского в том, что он не забывает об опасностях, заключенных в формальном анализе. Автор не игнорирует содержательную сторону романа. Он прекрасно помнит очерк А. Веселовского «История или теория романа?», где доказывается, что именно история литературы должна служить источником и способом проверки любых теоретико-литературных построений. В книге М. Соколянского предпринята попытка «обжить» эту «область перехода» между историей и теорией литературы. Автор работает не с отвлеченной системой понятий, а на конкретном, хорошо ему знакомом материале, который помогает выработать дефиниции, но ими не исчерпывается. Это же дает возможность М. Соколянскому, убедительно оспаривая теории, показавшие в свете живого литературного процесса свою неполноту, вместе с тем использовать те их элементы, которые представляются ему плодотворными.
Правда, в одном случае анализ литературной теории кажется мне поверхностным. Речь идет о Г. Лукаче, на «Теории романа» (1920) которого, по словам автора, «заметно «родимое пятно» гегельянства». Это «родимое пятно» М. Соколянский видит в том, что «о развитии романа говорится как о процессе, полностью завершенном, с игнорированием перспективы развития жанра, его возможного обновления и эволюции» (стр. 8). О гегельянстве Лукача говорилось уже немало. Но в том-то и состоит своеобразный «феномен Лукача», что, противопоставляя Гегеля вульгарным социологам, он сам порою перетолковывал его на вульгарно-социологический лад и в данном случае «поставил границы» роману очень по-своему. Поскольку роман, по Лукачу, это «буржуазное искусство», он и не может развиваться после 1848 года, когда пролетариат выступил как самостоятельная сила.
Но в целом М. Соколянский убедительно обосновывает свою методологию, и в его полемике с оппонентами неизменно принимаешь его точку зрения. Конечно, и в его методологии налицо кое-какие потери.
Та же проблема стилей почти целиком вытеснена проблемой жанров. Но вправе ли мы требовать от теоретико-литературной книги, чтобы она охватила всю художественную проблематику ведущего жанра целой исторической эпохи? Думается, нет. Тем более, что монография М. Соколянского посвящена не одному только английскому роману.
Лишь между прочим упоминает М. Соколянский об эссеистике. Скорее всего, это объясняется тем, что данный вопрос уже достаточно разработан и автор не хочет повторять сделанного до него. Но в таком случае стоило хотя бы указать на особую важность английской эссеистики, предшествовавшей подъему романа и наметившей в нем (а заодно и в драматургии) немало образов и сюжетов. Есть в главе, посвященной формированию романа, и другой просчет. Вероятно, следовало отнестись с большим вниманием к упоминавшемуся выше труду А. Елистратовой, в котором к числу источников просветительского романа причисляются не только повествовательные жанры, но и комедия Реставрации, господствовавшая в художественной жизни страны на протяжении многих десятилетий и впервые в мировой комедиографии сделавшая упор на социальную характеристику персонажа. Подобная разомкнутость жанровых границ не могла бы не пойти на пользу анализу романа как такового. Но зато книга М. Соколянского компенсирует одно упущение работы А. Елистратовой, только мимоходом, в связи с анализом «Робинзона Крузо», касающейся такого источника романа XVIII века, как мемуары и дневники. О роли мемуарной и дневниковой литературы в подготовке романа М. Соколянский рассказывает подробно, интересно, используя не только английскую, но и французскую литературу. Здесь «межнациональный» характер исследования, по нашему мнению, дает определенные результаты.
Приносит свои плоды и принятый автором принцип исследования романа по жанрам. А. Елистратова шла в своей книге от автора к автору – от Дефо к Ричардсону, от Ричардсона к Филдингу, от Филдинга к Смоллету, от Смоллета к Стерну и Годвину. Движение стиля прослеживалось через отдельные творческие биографии. М. Соколянский строит свою книгу иначе. Она делится на главы «Мемуары, дневник, роман», «Жанровое своеобразие «авантюрного романа», «О «романе большой дороги», «Психологический роман» и «Фантастический роман от Свифта до Метьюрина». Особый интерес вызывает последняя глава. Стереотипы восприятия реалистического романа XVIII века, сложившиеся в нашем литературоведении 30-х годов, к сожалению, отрицательно сказались на книге А. Елистратовой, где творчество Свифта выпало из генеральной линии развития английского романа. «Путешествия Гулливера» были представлены лишь как один из источников «настоящего», «большого» романа. Автор же «Западноевропейского романа эпохи Просвещения» показывает, сколь закономерна и последовательна была линия фантастических повествований в XVIII веке. И это лишь одно из преимуществ, которые дает автору избранный им тип исследования. Он помогает очень четко выявить ряд закономерностей развития жанра, причем не обязательно формального характера, ибо М. Соколянский прекрасно помнит о содержательности формы и старается ее, насколько ему позволяет малый объем книги, показать. В главе о фантастическом романе нельзя, правда, не обратить внимание на одну достаточно серьезную ошибку: автор объявляет равнозначными понятия фантастики и утопии (см. стр. 114), но, думается, это происходит потому, что у нас, по-моему, почти нет (за исключением работ Т. Чернышевой) теоретически полноценных исследований в этой области.
Будем надеяться, что выход в свет книги М. Соколянского означает возвращение интереса к эпохе, о которой, к сожалению, исследователи на некоторое время забыли и для глубокого изучения которой еще многое предстоит сделать.