О природе объективности красоты

Статья печатается в порядке обсуждения.

В «Вопросах литературы» состоялись две дискуссии, так или иначе посвященные проблеме красоты (в 1960 – 1962 и 1966 годах). И хотя нельзя сказать, что вопрос решен, дискуссии эти отнюдь не являются бесполезными. Они помогли выявить различные точки зрения (от отождествления красоты с чувством красоты до утверждения об абсолютно объективном ее существовании), а главное – они наметили различные подходы к проблеме.

Соглашаясь в принципе с заключительной статьей¹ дискуссии 4966 года, которая предлагает объективно-отражательный подход к вопросу о красоте, мы хотели бы высказать некоторые соображения в этом плане.

* * *

Кажется, трудно сомневаться в том, что красота имеет объективные признаки в самой действительности. В самом деле, разве не реально существуют радующий нас облик предмета, цвет, очертание, пропорция или – звук, ритм, тональность? Что касается ассоциативных представлений, сопровождающих процесс эстетического освоения, то разве не связаны они с отражением реальных предметов? Безусловно.

Однако споры о красоте продолжаются в течение более двух с половиной тысяч лет, и не только между представителями материалистической и идеалистической философии. Внутри каждого лагеря также существуют различные подходы к проблеме и разные определения этой загадочной категории. Полемика не утихает и в советской эстетике, сопровождаясь порой взаимными обвинениями в идеализме или вульгарном материализме.

Если дать для начала такое определение: красивым называется объект, который духовно радует нас своим обликом, содержанием и ассоциативными представлениями, связанными с его отражением, – то нетрудно заметить, что с точки зрения материалистической гносеологии это определение не является вполне объективным. В нем не определяется красивый предмет сам по себе, не указывается, какие именно формы, цвета и т. д., какое именно содержание делают его красивым. В определении фигурирует субъективный фактор, и без его участия красота здесь не определяется. Но не будем спешить с выводами.

Указанное противоречие наблюдается как в материалистических, так и в идеалистических определениях красоты. Идеалисты не в силах преодолеть предметно-чувственную природу красоты, а материалисты вынуждены привлекать субъективный фактор при ее определении.

Американский философ Сантаяна – «чистый» субъективный идеалист, он определяет красоту как способность к наслаждению, внутренне присущую человеку. В этом для него вся суть красоты. Но ему явно мешает объект. Сантаяна не может не признать, что эстетическое наслаждение связано с объектом, поэтому определяет красоту как «объективированное наслаждение», а еще точнее, как «преобразование элемента ощущения в качество вещи» ². Итак, не вещь, не объект вызывают у человека эстетическую эмоцию, а, напротив, эстетическая эмоция, будучи проецированной на объект, делает его эстетическим. Но противоречие налицо: если все дело в спонтанной эстетической эмоции, то и надо исследовать ее, раскрыть «в себе сущие» ее закономерности. Зачем понадобилось привлекать объект, если дело совсем не в нем? Иначе Сантаяна поступить не мог, ибо связь эмоции с объектом – факт очевидный и бесспорный, он лишь по-своему пытался его «преодолеть».

Так поступают все идеалисты, только у объективных идеалистов это «преодоление» осуществляется с помощью объективной идеи красоты или прямо – бога (средневековые схоласты и современные неотомисты), а у прагматистов – посредством «ликвидации» самой проблемы «физического и психического», которая якобы осуществляется в человеческом опыте (Джон Дьюи и др.).

Противоречивость в определении красоты мы находим и в материалистической эстетике.

Дидро дал два определения красоты – объективное и относительное. В первом он положил в основу объективное отношение предмета с другими предметами, отношение частей предмета между собой, отношение предмета и окружающей среды. Но оказалось, что только по предметному отношению определение красоты дать невозможно, поскольку исключается возможность конкретизации и остается вопрос – какие же конкретные отношения отвечают признакам красоты?

Дидро не нашел других путей ответа на вопрос, кроме добавления человеческого отношения к этим предметным отношениям. Так появился второй вид красоты – красота относительная.

Чернышевский, с одной стороны, говорил, что прекрасное в объективной действительности вполне прекрасно (то есть оно прекрасно само по себе), с другой стороны, он приходит к выводу: «прекрасно то, в чем мы видим жизнь, сообразную с нашими понятиями о жизни» ³. За основу прекрасного Чернышевский взял жизнь или то, что напоминает нам о жизни. Но здесь же встает вопрос – какая жизнь прекрасна? Известно, что жизнь – это сложное переплетение хорошего и дурного, красивого, некрасивого, безобразного. Кроме того, сами критерии красоты исторически изменчивы и даже в одну и ту же эпоху у разных социальных групп могут быть различными, на что указывает Чернышевский в примере с оценкой женской красоты крестьянином и аристократом.

Таким образом, Чернышевский тоже привлекает субъективный фактор при определении красоты. Оба гениальных мыслителя, в сущности говоря, имели в виду: 1) объективность красоты в реальной действительности, 2) необходимость эстетического отношения человека к действительности. Но если Дидро говорил на этом основании о двух видах красоты, то Чернышевский попытался объединить оба элемента в одной формулировке, чем и наметил диалектическое решение вопроса.

Представители абсолютно объективной точки зрения на красоту (некоторые из так называемых «природников») критиковали Дидро и Чернышевского за «непоследовательность» их материализма, за уступку идеализму (например, А. Калантар, А. Велик, П. Иванов и др.). Между тем Дидро и Чернышевский в решении данного вопроса являются более последовательными материалистами, чем критикующие их наши товарищи, потому что так прямолинейно, как последние полагают, вопрос здесь не решается, а внимание к субъективному фактору отнюдь не означает уступки идеализму. Отмеченное противоречие, на наш взгляд, абсолютно неизбежно при определении красоты. Задача заключается лишь в том, чтобы диалектически его разрешить.

* * *

Коснемся кратко дискуссии между представителями природной и общественной обусловленности красоты («природниками» и «общественниками»). Отметим прежде всего, что каждая из этих концепций не является однородной и делится на ряд точек зрения. Споры происходят, таким образом, и внутри этих концепций, а доводы нередко являются взаимоисключающими.

В своем конечном виде «природническая» концепция сводится к тому, что красота в природе существует в совершенно готовом виде как по форме, так и по содержанию, задача заключается лишь в том, чтобы адекватно ее отразить, познать. Эта безотносительная точка зрения ведет к научно-теоретическому познанию красоты, к призывам изучать ее с помощью точных наук. Пожалуй, ничего криминального в этом нет, науки в наши дни кооперируются и приходят друг другу на помощь. И поскольку красота имеет объективные основы и признаки, то на первый взгляд возражать не приходится и надо эту концепцию принять.

Посмотрим, однако, что происходит при ее реализации. Один из наиболее последовательных «природников» – Г. Поспелов в книге «Эстетическое и художественное» пишет, что эстетическая теория должна начинаться «с исследования Г. Н. Посполов, Эстетическое и художественное, Изд. МГУ, М. 1965, стр. 75.объективных эстетических свойств действительности и их познания» ⁴. Основным критерием объективной красоты в природе, по его мнению, является уровень эволюционного развития организмов живой природы и совершенство их в своем роде, а для неорганической природы – «организованность ее бытия». Последняя имеет низшие возможности красоты, а растительная и животная, соответственно, более высокие.

Однако этот принцип уровня эволюционного развития как критерия красоты ни в какой мере автором не выдерживается. Скажем, приводятся следующие ступени эволюционной лестницы растений: мхи, плауны, хвощи, папоротники, голосемянные (хвойные) и покрытосемянные (цветочно-лиственные) растения. Последние – наиболее высокая форма организации растительного мира. Их характеризует наличие корневой системы, проводящая система в стебле или стволе, наличие кроны. «Чем более развиты все эти части», – пишет автор, – тем более достигают растения красоты в своих «превосходных образцах» ⁵. Но тут же следуют многочисленные оговорки. Например, грибы, вынужден признать автор, тоже могут быть «по-своему» красивы, но красота их оказывается неполноценной, это еще «не собственно растительная красота», она-де «подобна красоте образований неорганической природы». «По-своему красивы, – продолжает Г. Поспелов, – и симметричные пучки изящно изрезанных листьев у наших современных травянистых папоротников. И так далее» ⁶. Вот именно – «и так далее», потому что этих исключений окажется больше, чем тех случаев, которые могут уложиться в «правило».

Э. Геккель в известной книге-альбоме «Красота форм в природе» показывает в таблицах красоту простейших одноклеточных организмов, водорослей, грибов, мхов, полипов, кораллов, медуз. Г. Поспелов ссылается на эту книгу, но упрекает Геккеля в том, что он «не разработал достаточно дифференцированных критериев оценки. Все это очень затрудняет решение вопроса» ⁵. Вопреки критериям Г. Поспелова, Геккель, как на зло, показывает красоту самых низших организмов.

Те же оговорки и исключения мы находим и в характеристике красоты животного мира. Принцип соответствия красоты уровню эволюционного развития также не выдерживается. Используется термин «совершенного в несовершенном роде», благодаря которому некие более или менее «низшие» животные становятся «по-своему» красивыми, а некоторые высшие – некрасивыми.

Например, приматы по своему развитию выше крупных хищников (льва, тигра), однако Г. Поспелов отдает последним эстетическое предпочтение. Казалось бы, если подходить к делу с точки зрения ботаники и зоологии, – надо исходить из объективной закономерности жизни природы, а не из оговорок, сообразующихся с нашей оценкой ее в определенном плане, как это делает Г. Поспелов.

1. См. А. Мясников, О природе эстетического, «Вопросы литературы», 1996, N 12.[↩]
2. «Современная книга по эстетике», Изд. иностранной литературы, М. 1957, стр. 266, 261.[↩]
3. Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. II, Гослитиздат, М. 1949, стр. 115.[↩]
4. [↩]
5. Там же, стр. 99.[↩][↩]
6. Там же, стр. 100, 102.[↩]