Искания поэта
О. Резник, Жизнь в поэзии. Творчество Ильи Сельвинского, «Советский писатель», М. 1967, 586 стр.
И жизненная и литературная биографии Ильи Сельвинского необычайно пестры: поэт объездил множество городов и стран, перепробовал самые разнообразные профессии (вплоть до борца в цирке), его произведения принадлежат различным жанрам и видам – лирика, эпос, драматургия, его герои – люди разных национальностей: русские, чукчи, азербайджанцы, французы, немцы и т. д., он неустанно экспериментирует в области стиля, многообразны его ритмы, интонации, рифмы, противоречивы соответственно и фолианты написанных о нем статей и рецензий. Понятно, какую гигантскую работу надо проделать исследователю творчества Сельвинского, ясно, сколь сложно – но и необходимо – нарисовать цельный облик поэта, определить сквозную линию его творческого развития. Поэтому уже самая попытка решить эту трудную задачу заслуживает уважения. Ведущая, при всей ее изломанности, линия поэтической эволюции Сельвинского определена О. Резником четко и недвусмысленно – вот реалистических, хотя и подражательных, истоков через «Мену всех» и конструктивизм – к социалистическому реализму».
Содержание «Жизни в поэзии» и составляет рассказ о том, как в процессе все более глубокого постижения окружающей жизни менялось мировоззрение поэта, его идейно-эстетические идеалы. Потому совершенно естественно, что автор много пишет о конструктивизме, главой которого, как известно, был Илья Сельвинский. Подробно останавливаясь на внутрилитературной борьбе того времени, стремясь объяснить причины возникновения различных группировок, не скрывая ошибок конструктивистов и их «вожака», О. Резник подчеркивает в то же время, что это была группа революционно настроенной интеллигенции, искренне стремившейся служить революции. Кроме догм и канонов, было в этом течении и нечто ценное, доказывает критик, в качестве аргумента ссылаясь на поэзию не только Сельвинского, но и Багрицкого и Луговского. К тому же нельзя – и критик против этого справедливо возражает – отождествлять творчество Сельвинского с платформой конструктивистов (точно так же, как Маяковского – с Лефом, Есенина – с имажинизмом…). В самом деле, крупный художник всегда шире программы, даже если он один из тех, кто вырабатывал ее. Можно ли вместить буйную фантазию, богатое воображение поэта, его видение мира, которое претерпевает различные изменения вместе с движением жизни, в рамки какой бы то ни было групповой платформы?
О. Резник не отрицает вовсе заблуждений Сельвинского, которые, по мнению критика, были у поэта и после того, как группа конструктивистов распалась. Но в основе книги «Жизнь в поэзии» лежит мысль о том, что Сельвинский все упорнее преодолевает свои идейные и теоретические ошибки, создавая новые и переделывая ранее написанные произведения.
В новом варианте «Улялаевщины», например, появившемся через 30 лет после первой публикации, эпопея обрела бо´льшую цельность и идейное наполнение. Этапным, переломным произведением Сельвинского критик считает его пьесу «Умка Белый медведь»: «здесь поэт и драматург твердо и окончательно занимает свой боевой пост на позициях социалистического реализма». И в самом деле, образ коммуниста Кавалеридзе, прозрение чукотского охотника Умки, рождающееся в нем чувство ответственности перед своим народом отражают новый взгляд писателя на жизнь.
Прослеживая эволюцию Сельвинского, исследователь вовсе не ограничивается анализом социального смысла его творчества. Ярко и интересно пишет О. Резник о поэтических средствах Сельвинского, о многокрасочности его мира, живописности олова, богатстве ритмов и интонаций, о том, что в его лирических стихах есть «раздумье и патетика, острая публицистичность и мягкая ирония, гневный сарказм и искристая шутка».
С увлечением читаются и страницы, посвященные драматургии художника, в особенности его историческим трагедиям. Пьеса в стихах Сельвинского «Орла на плече носящий» о героической борьбе азербайджанцев с чужестранными захватчиками – одно из самых поэтичных его произведений, В этой трагедии образы героев, метафоры, ритмы, весь строй ее и развитие действия на редкость согласованы друг с другом. Она удивляет гармонической красотой, внутренним единством. И критический анализ – вполне на уровне «объекта», – глубокое проникновение исследователя в характеры персонажей, точные наблюдения над поэтической формой пьесы производят благоприятное впечатление. Интересен и свеж критический разбор трагедий об Иване Болотникове («Рыцарь Иоанн») и «Ливонской войны». Исторические судьбы России постоянно занимают ум и сердце Сельвинского. О. Резник тщательно прослеживает эту тему в лирике, эпосе и драматургии поэта.
Но книга О. Резника – это не просто исследование путей Сельвинского в литературе, менее всего ей присуща академическая невозмутимость. «Жизнь в поэзии» – книга остро, даже азартно полемическая. У Сельвинского сложилась трудная судьба в критике. «Кто из нас бывал больше, жестче и громогласнее раскритикован и обруган, нежели он?» – писал как-то П. Антокольский.
О. Резник привлекает необычайно широкий критический материал, приводит множество статей, посвященных произведениям поэта, и большей частью убедительно опровергает адресованные ему упреки. Могут сказать: какой смысл в наше время обращать серьезное внимание на иные из этих статей, которые появились еще в 30-е годы и носят явно вульгарно-социологический характер. Но автор книги полемизирует с выдвинутыми в этих статьях положениями потому, что отголоски подобной критики нередко слышатся в суждениях о Сельвинском и сейчас.
Но, к сожалению, в пылу спора с догматической критикой О. Резник иногда, сам того не замечая, оказывается в плену ее методов, полемизирует с ней, исходя из ее же понятий и представлений. В одной из давних статей о «Пушторге», например, было написано: «Кролевщина, партийное мещанство, отчаянно гипертрофируется в «Пушторге». О. Резник доказывает, что это неправда, что таковы были в то время реальные жизненные противоречия. Ну, а что, если в самом деле гипертрофируется? Разве гипербола не закономерна в художественном произведении? Тем более, что, по словам самого О. Резника, «основной тон «Пушторга» памфлетно-сатирический, полемичный». Продолжая спор об этом романе в стихах с одним из современных критиков, который выискал в «Пушторге» идею технократии, прославление «красот американизма», исследователь пишет: «…стремление автора доказать вред спецеедства не равнозначно идеям технократии». «Технократия», «вред спецеедства» – разве эти понятия не одного примерно ряда, равно неприложимые к произведениям искусства?
Характерная для догматической критики любовь к псевдонаучной терминологии, к жестким формулировкам тоже порой обнаруживается в книге О. Резника, особенно в начале ее. Вот он спорит, например, с Сельвинским по вопросу о языке. Увлеченный определением Л. Толстого: «Язык – это человек», поэт придавал одно время языку самодовлеющее значение, полагая, что одно только речевое своеобразие уже создает тип героя. Критик резонно замечает: «Язык в произведении может выражать характер человека, его сущность, а может демонстрировать только его манеру выражаться» (курсив мой. – О. Г.).
В самом деле, ведь манера выражаться может быть заимствована у кого-нибудь, может быть профессиональной (юрист, педагог и др.), иногда, наконец, она служит человеку маскировкой его истинного «я»… Но О. Резник, к сожалению, не развивает этой интересной полемики, – он торопится сформулировать вывод: «Метафизическое понимание функций языка – одна из немаловажных причин, помешавших «Рекордам» стать массовой книжкой». Такое определение, звучащее скорее как приговор, мало что, конечно, может сказать читателю. К счастью, по мере того как О. Резник удаляется от ранних вещей Сельвинского, анализ его постепенно становится все более свободным, эмоциональным и даже поэтичным.
Не со всеми положениями книги О. Резника можно согласиться, но «Жизнь в поэзии» – серьезный труд, который помогает понять не только сложный творческий путь Ильи Сельвинского, но во многом и процесс развития советской литературы и критики.