Нужная работа по эстетике
С. Вайман, Проблема типического в литературном наследии К. Маркса и Ф. Энгельса, Сталинабадский Государственный педагогический институт имени Т. Г. Шевченко, «Ученые записки», т. XVII, серия филологическая, выпуск 7, 1957, стр. 35 – 114.
Незачем говорить о том, какую огромную роль для нашей науки играет изучение эстетического наследия классиков марксизма. С этих позиций и интересна работа С. Ваймана «Проблема типического в литературном наследии К. Маркса и Ф. Энгельса».
Разработка одного из конкретных вопросов эстетического наследия классиков марксизма дает исследователю возможность детально и скрупулезно, не боясь частностей, показать, как Маркс и Энгельс понимали сущность типического. В то же время перед автором стоит опасность, обусловленная именно этой конкретностью объекта исследования, увлечься отдельными высказываниями, цитатами, заняться эмпирическим описательством и тем самым пойти по легкому пути комментаторства и начетничества. С Вайманом этого не случилось. Его работа подкупает своим творческим характером. Автору удалось дать цельное представление о взглядах Маркса и Энгельса на типическое, подкрепив его большим фактическим материалом.
Суждения Маркса и Энгельса о типическом С. Вайман рассматривает не как некую сумму разрозненных положений, а как связанные «внутренним единством, цельностью и последовательностью» глубокие мысли о важнейшей проблеме реалистического искусства. Он делает верный вывод, что перед нами не просто ряд отдельных высказываний, а «строго организованная совокупность взаимосвязанных определений и оценок, которые с полным правом могут быть названы концепцией художественной типизации» (стр. 36). Действительно, если основоположники марксизма не оставили нам специального труда по эстетике, то в их работах мы имеем цельную теорию, охватывающую важнейшие вопросы эстетической науки.
Это умение «за деревьями увидеть лес» тем более важно, что до сих пор взгляды Маркса и Энгельса на типическое не рассматривались как цельная концепция. Становится очевидным: если перед нами не просто разрозненные мысли, а определенная концепция, то, следовательно, надо исходить не только из тех высказываний Маркса и Энгельса, в которых встречаются термины «тип» и «типическое», но из внутренней логики самой концепции. Вот почему ценно, что С. Вайман не ограничился перепиской Маркса и Энгельса с Ф. Лассалем, М. Каутской и М. Гаркнесс, а вовлек в орбиту своего внимания и другие их высказывания, «логика которых подводит к правильному осмыслению тех или иных граней художественной типизации» (стр. 38).
Интересен метод подхода С. Ваймана. Он определяется уже в эпиграфе – словах Энгельса из «Анти-Дюринга»: «Фактически каждое мысленное отображение мировой системы остается ограниченным объективно-историческими условиями, субъективно-физической и духовной организацией его автора»1. Руководясь этой мыслью, автор членит исследование проблемы типического на две неразрывно связанные друг с другом стороны – объективную и субъективную. Отсюда и структура работы, состоящей из двух частей-глав: объективные и субъективные предпосылки художественной типизации.
Объективную сторону проблемы типического С. Вайман рассматривает, исследуя мысли Маркса и Энгельса о зависимости писателя от предмета изображения (этот раздел книги, пожалуй, наиболее интересен) и о соотношении типических характеров и типических обстоятельств.
Рассматривая зависимость писателя от объекта изображения, автор исходит из марксова положения о специфике человеческого труда: человек творит в соответствии с мерой каждого вида, поэтому он творит также и по законам красоты. Художественный труд, как и любой вид труда, предполагает, что художник должен освоить предмет своего творчества, постичь «меру» этого предмета, то есть проникнуть в специфические закономерности этого предмета. Без глубокого овладения материалом в его типических, существенных проявлениях, без раскрытия внутренних свойств предмета, тенденций его развития, то есть самой «объективной логики» изображаемого объекта или явления, невозможно подлинно реалистическое творчество. Если художественный труд требует постижения «меры», внутренних закономерностей предмета, то «писатель не может произвольно обращаться с там жизненным материалом, который привлек его внимание» (стр. 39), – таков глубоко правильный вывод автора. В «Святом семействе» Маркс и Энгельс разоблачили высокопарные заявления младогегельянцев (Б. Бауэра и других), проповедовавших независимость деятельности человека от Окружающей его среды, пытавшихся «возвыситься до свободной человеческой критики». В эстетическом плане это значило утверждать субъективизм, стремление «подняться» над особенностями предмета изображения и, следовательно, игнорировать его «меру», его специфические закономерности, то есть игнорировать законы реалистического воспроизведения жизни. Об этом со всей очевидностью свидетельствует подвергнутая Марксом уничтожающей критике статья Шелиги о романе Э. Сю «Парижские тайны».
В связи с этим С. Вайман и рассматривает исключительно важный для художественной практики вопрос о соотношении «разумно-естественной» и «неразумно-рабской» зависимости художника от предмета изображения. «Разумно-естественная» зависимость – это познание художником закономерностей общественного развития, всестороннее изучение объекта своего творчества (Ленин писал, что истина складывается из совокупности всех сторон жизни), познание самой сущности явления, его «меры», и – на основе этого – художественное изображение типических процессов жизни.
Попытка «подняться» над предметом изображения, «оторваться» от его объективного содержания, попытка добиться «свободы» от него, неминуемо ведет к своей противоположности. Подобная «свобода», говорит Маркс, есть рабская, неразумная, неестественная подчиненность. «Рабская подчиненность» есть тот субъективно-натуралистический акт художественного творчества, когда художник, по словам Маркса, «самые случайные и самые индивидуальные определения» изображаемого предмета вынужден «конструировать как абсолютно необходимые и всеобщие»2. Иначе говоря, «рабская зависимость» есть отображение второстепенного, случайного, преходящего как типического и полное непонимание действительно существенного, закономерного. Следовательно, пишет автор, свобода художественного творчества «обусловливается не прихотью и причудами необузданного гения, а глубиною познания мира, и действительную власть над предметом изображения, действительную возможность художественной его типизации писатель обретает лишь тогда, когда ему удается поставить себя в отношение «разумной зависимости» от предмета – схватить его душу, – существенные его черты» (стр. 39).
Эти мысли Маркса очень важны для понимания вопроса о свободе художественного творчества. Нетрудно заметить, что и Маркс в данном случае и Ленин в статье «Партийная организация и партийная литература» ставили ту же проблему свободы художника, но в разных аспектах. Маркс в «Святом семействе» решал эту проблему по преимуществу в гносеологическом, познавательном плане, рассматривая зависимость художника от предмета своего творчества, соотношение отражаемого (объекта изображения) и отраженного (содержания произведения). Ленин же в своей статье подходил к проблеме свободы творчества больше со стороны социологической и политической, в плане зависимости художника от общества, класса, отношения литературы к общественной жизни, классовой борьбы. Эти два подхода не только дополняют друг друга, но и неразрывны между собой. Это двуединый партийный подход к проблеме свободы художественного творчества: классовые, партийные позиции художника в конечном счете определяют его отношение к объекту изображения, его художественно-эстетическое кредо.
Постановка вопроса о «разумной» свободе и «рабстве» писателя приобретает актуальное значение в связи с некоторыми произведениями советской литературы последних лет, авторы которых, не изучив глубоко и всесторонне изображаемые ими явления, выдавая частное за всеобщее, пытались «возвыситься до свободной человеческой критики», но фактически попали в «рабскую зависимость» от явлений, которые встретились на их пути.
В разделе о типических характерах и обстоятельствах С. Вайман разбирает взгляды Гегеля на проблему типического. До последнего времени у нас очень плохо изучали и использовали «с материалистической точки зрения» (Ленин) рациональном глубокие мысли, которые имеются в эстетике Гегеля. Вот почему правильно поступил С. Вайман, отметив те рациональные элементы в суждениях великого диалектики, «которые впоследствии были подхвачены, обогащены и гениально развиты на базе пролетарского миропонимания Марксом и Энгельсом» (стр. 48).
Автор справедливо критикует распространенную у нас концепцию, которая односторонне выпячивает роль обстоятельств, внешней среды. Типические обстоятельства, согласно этой концепции, – это нечто раз навсегда данное, неизменное; фатально воздействуя на человека, они «лепят» его характер. Исходя из тезисов Маркса о Фейербахе и той критики, которой Маркс и Энгельс подвергли в «Немецкой идеологии» штирнеровскую теорию обстоятельств, С. Вайман противопоставляем этой метафизической, вульгарно-материалистической концепции диалектический взгляд на взаимосвязь характера и обстоятельств.
Человек есть продукт обстоятельств именно постольку, поскольку эти обстоятельства выступают как продукт человеческой деятельности. Автор правильно предупреждает от ограниченного понимания диалектики объекта и субъекта, когда обстоятельства рассматривают «только как среду, стимулирующую раскрытие характера», а характер берется как уже заранее данная «известная определенность, сформировавшаяся независимо от условий среды» (стр. 52). Преобразуя действительность, человек изменяется сам и, изменяясь, соответственно преобразует окружающую его среду. Человеческий характер есть «совместный продукт» взаимоотношения среды и субъекта («обстоятельства – характерны, а характеры – обстоятельственны», – говорит Вайман).
Правильное решение вопроса о взаимосвязи характеров и обстоятельств имеет большое теоретическое и практическое значение. Дело не сводится к тому, что кто-то и где-то решал вопрос о соотношении характеров и обстоятельств в духе домарксовского материализма, когда действительность берется только в форме созерцания, а не как объект человеческой революционно-практической деятельности. Вредность этой концепции заключается в том, что она получила свое художественное воплощение в ряде произведений. В данном случае ошибочные теоретические высказывания имеют – объективно – связь с некоторыми явлениями в практике нашей художественной литературы. Когда советский человек, рядовой герой трансформируется по воле писателя в этакого маленького человечка, беспомощного перед окружающими его обстоятельствами (часто персонифицированными в облике чиновника или бюрократа), или могущего воздействовать на обстоятельства только «механически», в качестве этаких «рычагов», то где уж тут думать о «практически-критической» (Маркс) деятельности человека! Одним из важнейших художественно-эстетических завоеваний советской литературы являются созданные ею образы людей из народа, меняющих «обстоятельства», сознательно преобразующих действительность. Сама история советской литературы опровергает односторонние суждения, против которых справедливо выступает С. Вайман.
Большой интерес в рецензируемой работе представляет анализ высказываний Маркса и Энгельса об особенностях типического характера. Энгельс видел специфику реалистического характера в неразрывном единстве общего и индивидуального. Отсюда автор делает вывод, что это единство составляет «важнейшую объективную предпосылку художественной типизации и, следовательно, является ключом к пониманию сущности типического характера» (стр. 59). Создание типического характера, пишет С. Вайман, не сводится к выражению сущности данной социально-исторической силы, как это догматически-упрощенно утверждалось совсем недавно. Без живых, индивидуализированных, конкретно-чувственных образов, воздействующих’ не только на наш разум, но и на наши чувства, – не могут быть созданы полнокровные художественные типы. Характер в искусстве приобретает эстетическую значимость, силу эмоционального воздействия не только в связи с тем, что он делает, но и в связи с тем, как он это делает. Автор прав, говоря, что синтез индивидуального и общего, чувственного и рационального, по мысли Маркса и Энгельса, есть признак (точнее, один из признаков, – З. А.) эстетической ценности художественного обобщения.
Когда же личности превращаются в абстрактных выразителей «духа эпохи»»ли делаются рупорами собственных взглядов художника, когда человеческие переживания подменяются холодной риторикой, – тогда разрушается объект искусства. Этот вывод С. Ваймана, ставящий здесь точки над «и», является ценным, ибо речь идет о самой сути искусства, его специфической основе. Там, где вместо «шекспиризации» перед нами выступает худосочная декларация или иллюстрация к какой-то идее, – там ослабевает и, в конечном счете, пропадает сила эмоционального воздействия художественного произведения, исчезает искусство. Свидетельство этого – те произведения нашей литературы, в которых цельность образа, его выразительность подменялись трафаретом, схематическим выражением «социальной сущности», далеким от природы искусства «образом вообще», в основе которого лежат не живые факты жизни, а абстрактные понятия-представления. Создатели таких произведений предавали забвению объективный общеэстетический закон искусства, требующий создания живых характеров, – закон, на который указывали Маркс и Энгельс в своих известных письмах и Ленин в одном из писем к И. Арманд.
Типическое в литературе, как пишет С. Вайман, «является специфическим отражением объективных закономерностей общественного бытия» (стр. 48). Автор правильно акцентирует внимание на том, что типическое в искусстве – это специфическое отражение закономерностей объективной действительности. В последнее время иногда получалось так, что в разговорах о типическом у нас делали основной упор на индивидуальной характеристике, «живости», «неповторимости» образа, отодвигая на задний план его насыщенность социальным содержанием. Диалектика общего и отдельного при этом разрушалась, и подобно тому как раньше при определении типического выпячивалось общее в ущерб отдельному, так и сейчас выпячивается отдельное в ущерб общему. Нельзя не вспомнить, что Энгельс не только выступал против растворения личности в принципе, не только требовал, чтобы каждая личность была вполне определенной, «этой» личностью. Он предупреждал в то же время и против «дурной индивидуализации», которая сводится к «мелочному умничанию» и забывает, что главные действующие лица должны представлять «определенные классы и направления, а стало быть и определенные идеи своего времени», должны черпать «мотивы своих поступков не в мелочных индивидуальных вожделениях, а в том историческом течении, которое является их носителем»3.
Вторая часть работы С. Ваймана посвящена вопросу о субъективных предпосылках художественной типизации. Фокусом этого раздела служит вопрос о роли мировоззрения в художественном творчестве. С. Вайман рассматривает здесь общие эстетические принципы Маркса и Энгельса и их конкретные оценки творчества Э. Сю, Гете, Бальзака, художественной продукции представителей «истинного социализма». Надо сказать, что С. Вайман вообще исследует взгляды классиков марксизма в тесном единстве с вопросами художественной практики той эпохи. Он подробно разбирает произведения, в связи с которыми Маркс и Энгельс высказывали те или иные мысли. Этот методологический принцип, это единство теоретической и историко-литературной сторон исследования является одним из самых сильных свойств книги.
Маркс и Энгельс считали, что мировоззрение играет решающую роль в творчестве писателя, определяет его успехи или неудачи в создании типических характеров. Изучая отношение классиков марксизма к Гете и Бальзаку, С. Вайман устанавливает, что причину противоречий в их творчестве они видели в противоречивости их мировоззрения. Ложные же взгляды, реакционное мировоззрение, считали Маркс и Энгельс, могут привести только к неверному, искаженному изображению жизни.
Здесь нет возможности сколько-нибудь подробно останавливаться на этих проблемах. Но следует отметить, что теоретический уровень некоторых разделов второй главы несколько ниже первой. Увлекшись подробностями, деталями, С. Вайман в ряде случаев сбивается на простое комментирование отдельных высказываний классиков марксизма; фактический материал начинает в этих случаях преобладать над теоретическими обобщениями, и исчезает та гармония, та пропорция между ними, которой отличается большинство разделов работы.
Есть у С. Ваймана и ряд неточных утверждений.
Понятно стремление автора подчеркнуть специфику содержания искусства и противопоставить активное художественное отражение фотографическому дубляжу. Но нельзя согласиться с утверждением, что содержание искусства выступает как преображенная действительность. Например, С. Вайман пишет, что основу художественной литературы составляют «эстетически преображенные общественные конфликты», что художественная ситуация «представляет собой эстетически преображенную коллизию», что типические обстоятельства, выведенные в литературном произведении, есть «эстетически преображенные условия материальной и духовной жизни общества», и т. д.
В нашем научном обиходе существует другой термин, точно определяющий отношение искусства к бытию, – «отражение». И здесь дело не только в терминологическом несогласии рецензента с автором, но и в подходе к ряду важных вопросов художественной практики. Еще Белинский говорил в свое время, что отличительный характер истинной, «реальной поэзии» состоит в том, что «она не пересоздает жизнь, но воспроизводит, воссоздает ее и… отражает в себе»4. Если же художник не отражает и не воссоздает, а преображает действительность, то где «границы» этого преобразования? До чего может доходить процесс «преобразования», очень наглядно показало абстрактное искусство, представленное на Международной выставке в Москве во время VI фестиваля молодежи.
Есть в исследовании С. Ваймана и ряд прямолинейных суждений, не всегда учитывающих всю сложность процесса художественного творчества. Так получилось, например, с оценкой мировоззрения Гете и творчества Бальзака, которых С. Вайман излишне «революционизирует», «приподнимает».
Вообще, научность, актуальность этого интересного исследования в значительной мере выиграли бы, если бы автор более конкретно увязывал рассматриваемые им вопросы с практикой нашего искусства и эстетической литературы.
Труд С. Ваймана – заметный вклад в разработку литературного наследия-основоположников научного коммунизма. Это исследование займет свое место в нашей эстетике. И хотелось бы, чтобы оно не осталось малоизвестным достоянием узкого круга специалистов, – его надо доработать и выпустить отдельной книгой.
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №8, 1957