№5, 1986/Жизнь. Искусство. Критика

Неумирающие корни (Военная проза: сегодня и завтра)

Наверное, каки каждый активно работающий писатель, я получаю немало читательских писем. Волнующее и поучительное это занятие – чтение таких писем. Разные они, очень разные: и отзыв о твоих сочинениях, и пожелание написать то-то и то-то, и подробнейшие описания житейских случаев, могущих тебе пригодиться, и исповеди, которые проникнуты почти детской наивностью: уж кто-кто, а писатель во всем разберется и даст единственно правильный ответ.

Почти на все письма я отвечаю. Почти – потому что в читательской почте попадаются и письма пустопорожние, совершенно не по делу. Но во многих письмах – это даже удивительно – спрашивали: что думаю о современной так называемой военной литературе (преимущественно о прозе), каковы ее перспективы и дальнейшая судьба? Я кратко отвечал по существу, а потом решил ответить, так сказать, всем сразу и несколько раз публично высказывался по этому поводу. Но, видимо, не совсем удовлетворил читателей, ибо вопросы продолжают задавать. Поэтому я снова хочу вернуться к поднятым темам и пообстоятельнее выступить на журнальных страницах, быть может, кое-что повторив из ранее сформулированного.

Вообще-то вести подобный разговор больше бы пристало критику, писатель должен заниматься своим – писать книги. Но коль скоро читатели обращаются ко мне, я и постараюсь ответить им, оговорив при том, что суждения основаны на моем личном писательском и читательском опыте и, значит, достаточно субъективны.

И еще оговорю вот что. Речь пойдет о современной военно-художественной, или по-иному – военно-патриотической литературе. И то и другое определение условно (мы же не говорим: деревенско-художественная, производственно-патриотическая литература и т. д.). Да, сугубо условно, ибо деление литературы по «производственному» либо «местожительскому» принципу, мягко скажем, огрубляет и упрощает ее. Если мы употребляем выражения «военная проза», «деревенская повесть» или же «городской роман», то лишь для удобства нашей критики, из-за лености мысли не разработавшей этот не столько терминологический, сколько литературоведческий вопрос. Впрочем, оставим в покое теорию и вернемся к практике. Повторим: литература неделима по тем признакам, о которых я упоминал. Создаваемая на самом различном материале – в том числе и на материале минувшей войны, – она неизменно поднимает общие для человечества, глобальные проблемы, особенно проблемы войны и мира. Литература едина, но художественный уровень ее разновысок. Есть литература хорошая и есть плохая.

О Великой Отечественной, о второй мировой создано изобильное количество романов, повестей, пьес, поэм, стихотворений, и среди них – тоже в изобилии – посредственные и слабые. Которые просто-напросто компрометируют священную для нас тему. Канули в прошлое времена, когда, не задумываясь, делали скидку на актуальность, на важность темы. Теперь, кажется, уразумели: чем ответственней тематика, тем выше должен быть художественный уровень произведения. То есть реализуется столь часто декларируемое правило: форма соответствует содержанию.

Уразуметь-то уразумели, но как много до сей поры появляется на свет божий книг бесталанных, поверхностных, облегченных, иллюстративных! Конечно, бороться с потоком серости нелегко, однако должно. И это обязаны делать мы все – писатели, критики, редакторы, издатели. А что бывает? А бывает, такие вот, я бы сказал, антихудожественные произведения похваливают в печати, венчают лавровыми венками. Подчас это совершается явно вопреки общественному мнению.

Не будем закрывать глаза на деформации в литературном процессе и в его оценках. Но будем помнить и о том, что состояние и возможности литературы, в конечном счете, определяются ее вершинными достижениями: в литературе никогда не играло решающей роли количество книг, но всегда – качество. А здесь нам – при всех накладках – есть чем гордиться. Советская военная литература, и, прежде всего, проза, вышла на первые роли.

У нее славные традиции, неумирающие корни. Давайте взглянем на вещи пошире: не от лермонтовского ли «Героя нашего времени», не от толстовской ли «Войны и мира» ведет отсчет наша с вами военная проза? Не через школу ли шолоховского «Тихого Дона» прошла она и пришла к Великой Отечественной? И не в годы ли Великой Отечественной начался ее новый, современный этап развития, который продолжается и поныне?

Упоенные действительно впечатляющими успехами современной военной прозы, мы подчас выводим за пределы наших интересов то, что было создано во время Великой Отечественной войны. И это непростительно. Ведь «Взятие Великошумска» Леонида Леонова, «Наука ненависти» Михаила Шолохова, «Волоколамское шоссе» Александра Бека, «Дни и ночи» Константина Симонова, рассказы Андрея Платонова и Леонида Соболева, очерки Александра Твардовского, Василия Гроссмана и Бориса Полевого, публицистические статьи Ильи Эренбурга, Константина Федина, Всеволода Иванова, Алексея Толстого, Бориса Горбатова не утратили художественной ценности и посейчас. Я уж не говорю о бессмертном примере из области поэзии – «Василий Теркин». А фронтовая лирика советских поэтов?

Эта литература должна быть с нами, мы с ней в кровном родстве. И, кстати, переиздавать ее надо почаще.

Народ, совершивший великий подвиг, не мог не породить великую литературу. Советская военная проза продолжала развиваться в послевоенный период, и подлинный расцвет ее наступил где-то на рубеже 50 – 60-х годов. И до сегодняшнего дня она не сдает своих позиций, хотя кое-что в ее тенденциях и заботит. Но об этом я скажу ниже.

Чем покорила читателей военная проза? Если кратко – правдивостью и художественностью. Со смущенной улыбкой, как о грехах молодости, можно вспомнить годы, когда война открыто романтизировалась. Но очевидно, стоит сказать иначе: с краской стыда, как о художнической глухоте, можно вспомнить годы, когда война изображалась неким безопасным занятием по добыванию орденов.

Было, было, не станем отпираться. Уроки прошлого полезны для настоящего. Не запамятуем указующих перстов: не пишите о 41-м, пишите о 45-м, не пишите о крови, страданиях, смертях, позоре отступлений, пишите о силе и мощи Советской Армии, о радости и сладости, блеске и сиянии наших побед.

Позволительно было спросить: эти рекомендации имеют хоть отдаленное отношение к подлинной реальности, к правде истории? Вопрос риторический, однако, еще сравнительно недавно он звучал отнюдь не праздно. Припоминаю факт своей биографии. Написал я некое произведение. Один из крупнейших писателей оценил его очень высоко, второй – писатель средний, но занимавший руководящий пост, – отозвался в таком духе: «Это даже не дегероизация, это мерзавизация литературы». Как бы то ни было, роману выпала нелегкая судьба, хотя потом все встало на свои места. Я не хочу задним числом щегольнуть мнением Мастера – это не в моих правилах, и не хочу укорить чиновника – укоры тут не помогут. Занимает меня совсем другое: чтоб окончательно исчезла атмосфера, когда попытка писателя сказать о прошедшей войне без прикрас, попытка представить героев живыми, земными, а не голубыми либо розовыми, воспринималась бы как очернительство, как дегероизация (мерзавизация!).

К счастью, и тогда литература – в большей своей части – осталась верна и правде исторической, и правде художественной. Тем более сейчас, когда партия решительно и принципиально оздоровляет нравственный климат в обществе, призывает к открытости и правдивости, нам, писателям, должно быть чуждо обсыпать персонажей сахарной пудрой, творя из них умозрительных, худосочных, мертворожденных «идеальных героев». Которых в природе не существует.

Извиняюсь за прямолинейность суждений, но советская военная литература – литература неизменно героическая, воспевающая всенародный подвиг в Великую Отечественную, призывающая к будущим подвигам во имя Родины. Да, война – противоестественное для человека состояние, однако историческая память удостоверяет, кто развязал войну, кто вынудил нас взяться за оружие. Спасая Отечество, мы не щадили себя. Не щадили, разумеется, и врагов, напавших подло, вероломно, грозивших истреблением советскому народу. Мы отстаивали свободу и независимость и остальных народов, придя на помощь в смертельно опасный для них час.

Чтобы «отломить» Великую Отечественную, вторую мировую, надо было явить небывалое мужество, стойкость, преданность воинскому долгу. И мы их явили! Как же литературе не воспеть это?

Но, воспевая, она призвана не обходить и трагичность войны. Подчеркну: с годами военная проза становилась все трагедийней, глубже, искренней, максимально приближаясь к жизненной правде. Нарастание трагических мотивов и сделало ее остросовременной, обнажив гуманистическую, антимилитаристскую сущность. Именно так, наша военная проза – поистине антивоенная, всем своим идейным и художественным строем взывающая к разуму и сердцу читателей: не предавайте забвению ужасов войны, не допустите третьей мировой, еще более ужасной по последствиям!

Убежден: это одна из причин, по которым советская военная проза завоевала уважение и признательность далеко за пределами нашей страны.

Литературе вредны крайности. Неприемлем облегченный и, стало быть, заданный, неправдивый подход к войне. Как неприемлемо и нагнетание ужасов, смакование натуралистических подробностей, – это тоже однобокий, необъективный подход. А война требует суровой объективности – только так. Не отсюда ли и тональность наших лучших книг о Великой Отечественной: правдивость, суровость, мужественность.

Недавно человечество отметило 40-летие разгрома гитлеровской Германии и милитаристской Японии. Волею судьбы мне довелось участвовать и в войне на Западе, и в войне на Востоке. Так что мои однополчане отпраздновали как бы два финала одной и той же тяжкой, кровавой страды. Как отпраздновали? За столом, побеседовали-повспоминали, попели фронтовые песни, попили – минеральной воды: былая водочка вытеснена не столько соответствующими указаниями и приказами, сколько нашими собственными ранами, годами и хворями.

Да, на войне было тяжко, кроваво, но мы были молоды, и этим многое сказано. Люди, однако, по-разному пережили военное лихолетье. Кто оставил свою молодость в окопах, кто навсегда остался молод – и не одни лишь мертвые, но и живые – душой своей. Кого-то война надломила, кого-то закалила на всю оставшуюся жизнь. Одних возвысила нравственно, других – втоптала в грязь. Словом, война была разнолика, и люди были на ней и вышли из нее разноликими. Вот отчего для военной литературы негожи категорические предписания, рецепты, выписанные кем бы то ни было из самых лучших побуждений. Каждый подлинный писатель воссоздаетсвоювойну, а вместе взятое – это художественная летопись Великой Отечественной и второй мировой. Или, если хотите, своими скромными дарованиями в совокупности пытаемся создать что-то вроде «Войны и мира».

В нашей стране 40-летие Победы было озарено какой-то особой трогательностью. День 9 мая 85-го я провел на улицах Москвы и воочию видел, с какой теплотой молодежь чествовала ветеранов, как юноши и девушки дарили им букеты – и слезы блестели и у седовласых, и у юных. Этот день словно наново всколыхнул в памяти народной то, что было со страной в 41 – 45-м, беспощадно напомнил о цене, плаченной за нынешнее наше бытие: страшная цифра – 20 миллионов погибших сограждан – будто витала над нами горьким и неотвратимым напоминанием.

Спустя месяц я был в Ленинграде. Купив цветов, поехал на Пискаревское кладбище. Ходил меж бесчисленных могильных рядов, где похоронены сотни тысяч погибших ленинградцев, и у меня было странное, гнетущее ощущение, что я хожу по их косточкам. Но так ли уж странное? Не на косточках ли павших соотечественников покоится наша сегодняшняя жизнь, прекрасная уже хотя бы потому, что на земле – мир? Сорок лет мир, мир – за это и воевали мы когда-то.

Но мир этот зыбок. На планете всегда сыскивались буйные головы. Вот и сейчас грозят поджечь фитиль к бочке – да не к пороховой, как встарь, а к термоядерной. Что же, жизнь на земле пресечется? Нет! Мы оптимисты и все-таки верим: мир на вечные времена. Потому что и Победа наша – на вечные времена.

40-летие Победы – незабываемая, пронзительная дата – еще сильней сплотило народ. Люди снова и снова оглядывались на недавнее прошлое, снова и снова всматривались в настоящее, снова и снова загадывали на будущее. Мы жили как бы в трех временных измерениях, и, быть может, главным при том было осознание общности, слитности всех поколений. А это что-нибудь значит!

Не знаю, как коллеги, а я в те праздничные, радостно-горестные дни невольно соотносил то, что сделала военная литература, с тем, что было на войне. И, признавая значительность, художественную весомость сделанного нашей и впрямь замечательной прозой, не мог отделаться от мысли: а должок-то братьями-писателями еще не оплачен. О, сколько граней войны не освещено, сколько книг написано не так, как надо бы! И тобой, и твоими товарищами по перу…

Неудовлетворенность созданным – это не заслуга писателя, это нормальное состояние души творческого человека. Ненормален писательский эгоцентризм. Не позволяющий взглянуть на дела с трезвой отстраненностью. Видящий любую запятую гениальной. Утрирую? Да как сказать…

Конечно, конечно, не с пустыми руками пришла военная проза к 40-летию Победы. У всех на слуху книги и их авторы из той самой блестящей плеяды писателей-фронтовиков (поэтому и нет смысла перечислять привычную «обойму»). Их усилиями создавалась да и продолжает создаваться проза, за которую, в общем-то, не приходится краснеть.

К этой группе примыкает большой отряд писателей, не избалованных вниманием критики и не попадающих в «поминальники». А их творческий труд, между прочим, заслуживает заинтересованного и бережного отношения. Не скажу, что читаю все о Великой Отечественной, но очень многое – безусловно. Таким образом, мой читательский кругозор дает основания заявить: военная проза постоянно пополняется новыми книгами.

Из новинок последних лет я бы назвал романы: Артема Анфиногенова – «Мгновение – вечность», Евгения Войскунского – «Кронштадт», Владимира Даненбурга – «Голос солдата», Анатолия Марченко – «Возвращение», Владимира Михайлова – «В свой смертный час», Соломона Смоляницкого – «Какая на земле погода». Назову повести: Юрий Абдашев – «Далеко от войны», Юрий Додолев – «Долгое, долгое эхо», Евгений Зиборов – «Три дня одного лета», Павел Ермаков – «Настанет час», Виктор Камянов – «После затишья», Яков Липкович – «Только пять дней», Виталий Мелентьев – «Одни сутки войны», Иван Падерин – «Ожоги сердца», Елена Ржевская – «Ворошеный жар»…

Ну вот – помимо воли и у меня вышел «поминальник». Но внушителен он, не правда ли? Что привлекает в этой прозе? Во-первых, она вводит «в оборот» преимущественно новый материал, малоисследованные нравственные проблемы, драматические коллизии на фронте и в тылу. Во-вторых, идет от правды факта, правды документа, что, естественно, усиливает доверие читателя. И, наконец, она зиждется на личном, на выстраданном опыте писателя – опыте, который не заменишь никаким мастерством.

Мне говорят: эта проза – не откровение, уже было, да и слабовато в сравнении с тем, что написано прежде. Не круто ли берем: «уже было», «слабовато»? Да, есть в иных из перечисленных произведений художнические просчеты – растянутость в одном, перенаселенность действующими лицами в другом, «непроявленность» конфликта в третьем. Допускаю: что-то их авторы и повторяют из пройденного. Но в целом-то эти романы и повести художественно состоятельны, в целом-то бесспорно собственное авторское видение. Что же до романов-откровений, до повестей-откровений, то подобные события происходят в литературе не каждый месяц и даже не каждый год. Возникает и дополнительное соображение. В идеале новому содержанию, незнакомому доселе материалу должна соответствовать совершенная художественная форма – тогда-то и рождается произведение, становящееся событием. История военной прозы знает достаточно примеров.

Но случается и так: вроде бы нечто читанное раньше, а написано правдивей, глубже, ярче книги-предшественницы, и эта предшественница забывается, в память же западает книга, «повторившая» пройденное. Да, по сути, она уже и не повторение, дело здесь в масштабе таланта: малый оттесняется большим. Ситуация суровая, но неотменимая.

Как же в итоге оценить военную прозу? Не люблю цитат, однако в данном случае сошлюсь на авторитет Анатолия Бочарова, автора напечатанной в «Октябре» статьи «Движение эпоса». Он так заканчивает превосходную по глубине анализа и широте охвата литературы статью:

Цитировать

Смирнов, О. Неумирающие корни (Военная проза: сегодня и завтра) / О. Смирнов // Вопросы литературы. - 1986 - №5. - C. 15-39
Копировать