Не щадя сердце
Л. Левин, Дни нашей жизни. Книга о Юрии Германе и его друзьях, М., «Советский писатель, 1981, 456 с.
Подвижность жанров – одна из бросающихся в глаза примет литературы нашего времени. В этом зеркале отражается и непрерывное усложнение общественной жизни, и всем очевидное возрастание гражданской активности художника. Критика давно пишет о необходимости и плодотворности жанровых поисков, а ныне уже не только пишет, но и сама ломает привычные рамки, сама ищет новые возможности и новые формы.
В издательской аннотации, предваряющей книгу Л. Левина «Дни нашей жизни», читателя предупреждают, что перед ним не критический очерк и не книга воспоминаний. Однако от этих негативных определений путь к иному, позитивному термину так и не пройден. А нужное слово, правда, по другому поводу, уже было сказано. Как-то в одной из статей А. Когана упоминался литературоведческий роман. Мне кажется, что «Книга о Юрии Германе и его друзьях» написана именно в этом, все очевиднее утверждающем себя, жанре.
Критик Лев Левин вспоминает историю своей дружбы с прозаиком Юрием Германом, В их личных судьбах и отношениях явственно выражен драматизм эпохи, охватывающей 30 – 60-е годы. И в этом важнейшая особенность книги. Критик, прежде всего, повествует о реальной жизни, и мы видим, как замыслы произведений Германа возникают и развиваются, как перекрещивается в них история страны и биография писателя. Историзм исследователя подчеркивается опытом его собственной жизни, и это определяет особую интонацию книги, в которой научность анализа воспринимается как лично выстраданная, а выводы убеждают и увлекают, потому что мы видим, как трудно Л. Левин к этим выводам шел.
В результате критик дает верную, по-моему, характеристику своего главного героя. Юрий Герман предстает «писателем с горячим, благородным и добрым сердцем» (стр. 354), в творчестве которого всегда «ясно ощущалось, кого он любит, кем восхищается, кого хочет поставить людям в пример и кого, наоборот, ненавидит, презирает, стремится заклеймить» (там же). Он писал книги-проповеди, он любил рассказывать о героях, чьи жизненные позиции полностью совпадали с его собственной. Так возникло в эпосе Германа лирическое начало, отчетливо звучащее уже в названиях его лучших книг:
«Дорогой мой человек», «Дело, которому ты служишь», «Я отвечаю за все».
Взволнованно вспоминает Л. Левин о том, как в судьбу двадцатилетнего Германа, уже познавшего тяжесть и несправедливость рапповских критических наскоков, неожиданно вошло спасительное благословение Горького. И мы понимаем, что об этом «вмешательстве» Герман помнил всю жизнь. Определенность и ясность его авторской позиции нельзя не связывать с горьковскими заветами.
«Искусство ставит своей целью преувеличивать хорошее, чтоб оно стало еще лучше, преувеличивать плохое – враждебное человеку, уродующее его, – чтоб оно возбуждало отвращение, зажигало волю уничтожить постыдные мерзости жизни, созданные пошлым, жадным мещанством. В основе своей искусство есть борьба за или против, равнодушного искусства – нет, и не может быть, ибо человек не фотографический аппарат, он не «фиксирует» действительность, а или утверждает, или изменяет ее, разрушает» 1, – так писал Горький, и, кажется, нельзя точнее охарактеризовать позицию и изобразительную манеру Германа. Л. Левин цитирует одно из высказываний прозаика: «Больше всего люблю читать книги, из которых ясно, за что писатель и против чего. И если я разделяю его боль, его бешенство и его симпатию, любовь, те чувства, которые в нем кипят, я всецело за это сочинение. Если же непонятно, кому эта книга поможет жить, кому от нее станет лучше, я остаюсь неудовлетворенным и даже раздражаюсь» (стр. 398).
В другой раз на вопрос читателя: «С какими недостатками в нашем обществе вы активнее всего боролись в своих первых произведениях?» – Герман ответил: «С равнодушием» (стр. 376). Мне думается, что Л. Левин своевременно и верно поступил, высвечивая именно эту особенность личности Германа. В наше время уже не только намеками, но и впрямую толкуют об ином. Одни провозглашают право художника только фиксировать и ставить проблемы. Другие утверждают, что художник должен быть объективен. Если же говорить прямо, то за всем этим прячется стремление к уклончивости и неопределенности оценок, а творчество Германа как раз и может служить надежным противовесом такой тенденции. При этом надо помнить, что его книги-проповеди были абсолютно чужды скучному морализированию и примитивной дидактике.
В 1939 году В. Каверин заметил: «Герман умеет запоминать и передавать интонацию современности, и его книги интересно читать, – это огромное достоинство». А еще раньше, когда Германа ругали за бытописательство и мелкотемье, Е. Петров возразил: «Виноват он только в том, что его интересно читать» (стр. 147).
Это дословное совпадение оценок Л. Левин верно соотносит с такими особенностями творческой индивидуальности Германа, как пристрастие к событийной напряженности сюжетов, постоянное внимание к быту и в то же время умение увидеть в обыденности черты необычного, героико-романтического. Характеризуя известную книгу молодого Германа «Наши знакомые», Л. Левин справедливо пишет, что этот роман о быте отнюдь не являлся только бытовым. Поединок Антонины Старосельской с «обступающим ее обывательским миром» требовал изображения «зловещей силы и цепкости… обывательщины», но в то же время раскрывал способность Антонины к подвигу. «Герман умел разглядеть подлинно героическое и в том, что на первый, поверхностный взгляд могло показаться обыкновенным» (стр. 87), – пишет Л. Левин, и мне вспоминается определение этого времени, данное Л. Леоновым, – «героическая обыкновенность». Герман был одним из тех писателей, которые наиболее ярко и увлекательно раскрывали способность и готовность к «ежедневным, будничным подвигам». Жажда героизма подсказывала Герману его особое пристрастие к профессиям чекиста и хирурга.
Знаменательна проходящая сквозь всю жизнь Германа его увлеченность двумя историческими фигурами – Дзержинским и Пироговым. В них видел он наиболее яркое воплощение своего идеала и во всех других героях своих книг также искал воплощение идеального. Романтическая устремленность Германа сказалась и в образе Владимира Устименко. «В него Герман вложил все самое лучшее, что было в его собственной душе, а также и то, чего ему самому не хватало, и что он хотел бы в себе воспитать» (стр. 429).
Эта мысль Л. Левина как бы подводит итоги анализа трилогии «Я отвечаю за все», главной книги Германа, и одновременно выстраивает мостки между литературоведческим и мемуарным содержанием «Дней нашей жизни». Когда критик дает слово мемуаристу, то перед нами возникает образ самого Юрия Германа, человека счастливой и в то же время драматической судьбы. Я не буду пытаться ни пересказывать эту судьбу, ни воссоздавать полный обаяния, вызывающий неодолимую симпатию сложный характер Германа. Лучше обратиться к книге Л. Левина, в которой он выступает как истинный художник, способный очень живо и взволнованно рассказать о близких ему людях.
В книге один за другим возникают портреты Евгения Шварца, Евгения Петрова, Иосифа Гринберга, Владимира Беляева; особенно талантливо, умно и любовно написан образ Ольги Берггольц. Здесь перед нами еще один вариант счастливой и в то же время полной драматизма судьбы современного человека. Чего только не испытала эта изумительно талантливая поэтесса, сама определившая свое бытие как «жестокий расцвет». И гибель мужа, и несправедливые кары, и смерть двух дочерей. Сердце стынет, когда читаешь цитируемые Л. Левиным строки ее стихов:
Сама я тебя отпустила,
сама угадала конец,
мой ласковый, рыженький.
милый,
мой первый, мой лучший
птенец…
И эта слабая, исстрадавшаяся, прекрасная женщина стала голосом блокадного Ленинграда, вдохновением его защитников. Она завоевала право назвать блокадные дни своей «торжественной зрелостью», сказать о себе слова простые и высокие:
И гордости своей не утаю,
что рядовым вошла в судьбу
твою,
мой город,
в званье твоего поэта.
И сам Л. Левин находит для характеристики Ольги Берггольц слова, полные все той же героической обыкновенности: она «жила полной жизнью, не щадя свое сердце…» (стр. 205).Читатель книги Л. Левина не может не воспринять эти слова как характеристику всех ее героев: Юрия Германа и его друзей, среди которых постоянно и по праву был автор воспоминаний. Все они жили, не щадя сердце, и, наверное, поэтому так много и так хорошо сделали в литературе.
Книга Л. Левина – памятник писателям, которые страстно любили жизнь и только поэтому написали произведения, которым еще долго суждено быть источником жизнелюбия, душевного тепла и мужества.
г. Куйбышев
- М. Горький, Собр. соч. в 30-ти томах, т. 27, М., Гослитиздат, 1953, с. 444 – 445.[↩]