№5, 2014/Литературные портреты

Назым Хикмет. Свобода выбора

Его переводили лучшие поэты, на его стихи слагались песни, поэтические строчки становились девизами, сказанное подхватывалось и превращалось в крылатые слова. Назыма Хикмета называли Байроном и Пушкиным турецкой литературы, сравнивали с поэтом и драматургом Бертольдом Брехтом.

Его стихи переписывали от руки и заучивали, понравившиеся строчки выносили эпиграфом к собственным произведениям. Его пьесы переводились и ставились на лучших сценах мира знаменитыми режиссерами, сборники произведений выходили большими тиражами на многих языках мира. В СССР начала 1950-х годов им восхищались и гордились. Он был героем, которого «не сломили тюремные застенки», который сделал «единственно верный выбор», бежав из Турции в СССР. Его боготворили, называли «славным» и «чудным». Встречали везде бурно, аплодируя по десять минут стоя. «Величественную простоту» его биографии передавали из уст в уста. О нем ходили легенды, встречи с ним сравнивали со встречами с «посланцем с другой планеты» или чуть ли не с «явлением Христа народу»1.

Невероятная популярность Назыма Хикмета объяснялась той непривычной простотой и доступностью, которая — при всей его известности и при любой встрече, даже с абсолютно незнакомыми людьми. Назым Хикмет называл себя «старым москвичом», СССР — своей «второй Родиной»2. «Вторая родина» Назыма Хикмета официально прекратила свое существование в конце 1991 года, но о поэте забыли еще до этой исторической даты.

Нет, не страшит меня мой век,

Мой жалкий, мой великий век,

Нет, я не дезертир.

Я не жалею, что пришел

Так рано в этот мир,

И века моего я не стыжусь и не страшусь.

(«Двадцатый век», 1941,

перевод М. Павловой)

«Родился в 1902 году3, в город своего рождения никогда не возвращался, не люблю возвращаться»4, — писал поэт в своем известном стихотворении «Автобиография» (Восточный Берлин, 1961).

Принадлежавшая к высшему классу Османского императорства космополитическая семья Назыма Хикмета дала ему возможность расти в атмосфере, впитавшей мировую культуру — от французского просветительства и романтизма до суфийской мистической поэзии. Со стороны матери поэт получает в наследство польские и немецко-французские корни5. Фамилию одного из своих героических прадедов, К. Борженьского, возьмет затем лишенный 25 июля 1951 года турецкого гражданства Назым Хикмет, находящийся в эмиграции в СССР, но до 1962 года не получивший свой «молоткастый, серпастый советский паспорт». С польскими документами на имя Nazim Hikmet-Borz`nski (Назым Хикмет-Борженьский) будет он с начала 1950-х осуществлять возложенную на него Всемирным Комитетом Мира миссию «борца за мир», а в 1961 году способствовать эмиграции своего сына Мехмета и его матери, Мюневвер Андач, в Варшаву. Турецкое гражданство поэту будет возвращено лишь через 58 лет — 5 января 2009 года.

Родители поэта были высокообразованными, оба в совершенстве владели французским языком. Отец поэта, Хикмет-бек, в год рождения Назыма служил в министерстве иностранных дел в Фессалониках. Мать поэта, Джелиле ханум, известная своей красотой и эмансипированностью, была талантливой художницей и любила французских поэтов-романтиков. По словам Назыма Хикмета, за исключением равнодушного к поэзии отца, поэзия в целом находилась в центре интересов и внимания всей семьи6. Но и «равнодушный к поэзии» Хикмет-бек имел обыкновение декламировать вслух стихи. Декламировал он сложнейшую философскую поэзию периода «Джедиде», один из ярких представителей которого — Тевфик Фикрет, по словам Назыма Хикмета, оказал на него сильное влияние7. Если добавить к этому, что одной из наиболее значительных фигур в семье для маленького Назыма был его дед со стороны отца — Назым Паша, поэт и суфий, можно живо представить себе атмосферу, в которой рос будущий всемирно известный поэт.

Назым Паша занимал должность губернатора в различных городах Османской империи (с 1905 года семья сына, Хикмет-бека, с небольшими перерывами сопровождала его в этих назначениях) и успешно сочетал прогрессивные взгляды с карьерой в слабеющем и расшатанном на стыке веков государстве. Назым Паша был приверженцем школы Мевлеви — последователей персидского поэта и суфийского мистика Джелаледдина Руми. Когда Паша отходит от государственных дел (1912), он полностью отдается поэзии, открывая в своем доме в Стамбуле (Константинополь до 1930 года) поэтический салон приверженцев ордена Мевлеви. На этих встречах часто присутствовал и маленький Назым. Под влиянием поэзии деда он начинает с 11 лет писать стихи. Когда его стихи начнут выходить в свет («Кладбища» — первое, опубликованное под именем Мехмет Назым в 1918 году), он уже будет учиться в военно-морской Академии.

Если школьные годы поэта пришлись на время важных политических событий, включая вступление младотурецкого режима в Первую мировую войну на стороне Тройственного Союза, то студенчество совпало с окончательным развалом могущественной когда-то Османской империи с шестивековой историей. Еще до подписания одного из самых унизительных пактов в истории страны — Севрского мирного договора (август 1920) и роспуска Османского парламента (март 1920 года) — Мустафа Кемаль, имя которого после успешной операции в ходе Первой мировой войны (Дарданелльская операция, 1915) у всех на слуху, созывает в Анкаре собственный парламент. Этот парламент (Великое национальное собрание Турции) позже объявит недействительными все прежние договоры Османской империи. Анкара станет центром сопротивления. В оккупированном же Стамбуле одним из наиболее действенных средств пропаганды станут уличные демонстрации. В них принимают участие и два молодых поэта: Назым и его школьный друг Ваал` Нуреддин.

К этому времени Назым превратился в решительного юношу «с непослушными огненно-рыжими волосами»8, который готов прямо сейчас ринуться в бой. У него не хватает терпения выслушать товарищей до конца, он все время перебивает, он не может даже спокойно идти рядом, потому что все время выскакивает вперед, что-то горячо рассказывает, а в заключение срывает с головы феску, бросает ее себе под ноги и восклицает: «Ах, выпади и мне такой случай!»9 В январе 1920 года, как раз после участия в одной из уличных демонстраций в оккупированном Стамбуле, восемнадцатилетний Назым рассказывал о героической смерти одного из турецких моряков, который ценою собственной жизни спас пробитый оккупантами дредноут от потопления.

Только рассказами впечатлительный юноша не ограничивается, а пишет поэтическую аллегорию с призывом присоединиться к национально-освободительной борьбе. «Пленник сорока разбойников» публикуется в августе 1920-го, когда Стамбул уже официально оккупирован (март 1920), сочувствующие антиоккупационному движению смещены с постов, многие политики верхнего эшелона власти, военные высшего ранга, патриотически и националистически настроенная интеллигенция арестованы и сосланы («Мальтийская ссылка» — март 1919 — октябрь 1920-го), пресса подвержена жесточайшей цензуре. От могущественной империи остался лишь маленький кусочек вокруг Анкары, где Мустафа Кемаль организует повстанческое движение сопротивления в Анатолии. В это самое время в оккупированном Стамбуле открыто призывать всех присоединиться к освободительному движению в Анатолии было не только смелым, но и опасным вызовом.

Происходящее в стране (и распавшиеся у обоих родительские семьи) сближает двух абсолютно разных юношей — Назыма и Ваал`. Горячность и бескомпромиссность высокого импульсивного Назыма словно компенсируется постоянно находящимся теперь рядом с ним щуплым, невысокого роста сдержанным парнем в очках. Ваал` станет профессиональным журналистом. Позже он посвятит другу книгу — «Назым по миру этому прошел», название которой звучит еще более символично, если учесть то, что «Назым» на турецком языке значит «слагающий стихи». Юные поэты мечтают о героических подвигах и отважных поступках. Многие патриотически настроенные интеллектуалы уже покинули Стамбул, когда 1 января 1921 года и четыре молодых поэта, включая Ваал` и Назыма, отбывают на пароходе с символическим названием «Новый Мир» в Инеболу. Этот портовый город на черноморском побережье Турции в то время был своего рода пропускным пунктом, где скапливались силы повстанцев в ожидании разрешения на дальнейшее следование до Анкары. В Инеболу Назым впервые услышит об идее мировой пролетарской революции и немецко-марксистском «Союзе Спартака».

Получив разрешение, Ваал` и Назым, не дожидаясь транспорта, идут пешком до Анкары. Этот пеший ход по Анатолии расстоянием в более чем 300 км оставит в душе Назыма неизгладимый след. Впечатления позже войдут в грандиозную и все еще не до конца исследованную поэму-эпопею всей его жизни. Напишет он ее уже в тюрьме (с весны 1941 года). В эмиграции в Москве сможет восстановить лишь частично. Отрывки под названием «Человеческая панорама» начнут публиковаться на русском языке с 1957 года.

В Анкаре состоится и встреча с Мустафой Кемалем. Во время короткой беседы будущий президент независимой турецкой Республики, уже тогда уделявший внимание революции не только в политическом смысле, но и на «образовательном фронте», скажет им, что некоторые молодые поэты в угоду модернизации пишут «беспредметные стихи», а необходимо создавать «поэзию с целью»10. Юные поэты несколько озадачены подобной постановкой творческих и поэтических задач. На следующий день на улице их остановит чиновник из департамента образования, который уже «закажет» «поэзию с целью», намекнув, что неплохо бы начать с посвящения М. Кемалю. Назым сквозь зубы пропустит в адрес удаляющегося чиновника едва сдерживаемые ругательства.

Позже (в 1930-е годы), когда «товарищи по партии»11 будут критиковать его за «национализм», «троцкизм» и «антисталинизм», а официальная власть в это же самое время за каждую опубликованную строчку привлекать к судебной ответственности как «коммуниста» и «московского агента», сомнений не останется ни у кого в том, что поэт уже сделал свой выбор и пишет отнюдь не «беспредметную поэзию», а создает «поэзию с целью». Правда, с той самой целью, которую ставит сам, и так, как это считает нужным. А этого ему простить не могли: ни «свои», ни «чужие».

Вместо фронта, куда так рвались поэты, в апреле 1921 года оба получают направление на работу учителями в Болу — на тот период достаточно реакционный город, население которого кемалистское движение не приветствовало. Просултанский бунт в Болу был подавлен всего лишь за несколько месяцев до прибытия молодых учителей. Власть местного духовенства в реакционном городе в форме «средневекового мракобесия» поражает Назыма настолько, что становится началом не только антирелигиозной тематики в его поэзии («Книга в кожаном переплете», 1921), но отходом от религии в целом. Позже в автобиографическом романе12 он обвинит в своем отходе от религии именно духовных служителей Болу, сильно отличавшихся как от деда-суфия, так и от учителя религии в школе.

В Болу поэты сближаются с местным судьей З. Хильми, который оказывается преданным социалистом. Поэты-учителя начинают даже принимать участие в судебных разбирательствах, правда, редко прибегая к уголовному кодексу и к допросам. Первым долгом они определяли, виновный богат или беден, и «восстанавливали» социальную справедливость, оправдывая бедняка. Над юношеским максимализмом в решении проблем социального неравенства поэт посмеивается уже значительно позже, в своем автобиографическом романе.

Но и подобные «радикальные меры» существенно ничего не меняли в традиционном Болу. Поэты-учителя рвутся «в большой мир». Это их стремление подстегивает и то, что по городу ходят слухи об очередной расправе над двумя кемалистами. Да и Назым привлекал к себе слишком много внимания: высокий своенравный учитель турецкого языка не только не сбрил бакенбарды и не соблюдал пост, как того требовали «традиционалисты», но, надвинув на глаза колпак (отличительный знак кемалистского движения в противовес султанской феске), демонстративно шел в противоположную сторону, когда все спешили в мечеть.

  1. Скороходов Г. А. О пьесе «Рассказ о Турции» // Разговоры с Раневской. М: АСТ, 2008. С. 173.[]
  2. Из выступления Назыма Хикмета в ЦДРИ (Центральном доме работников искусств) 1 марта 1956 года. Цит. по: Февральский А. В. Назым Хикмет // Записки ровесника века. М.: Советский писатель, 1976. С. 372. []
  3. Поэт родился в городе Фессалоники в 1901 году (20 или 21 ноября) или в 1902 году (15 или 17 января) — определение точной даты затруднено в связи с переходом на систему исчисления григорианского календаря. []
  4. Кроме указанных случаев — перевод автора.[]
  5. Одним из прадедов поэта был Людвиг Карл Детрой, впоследствии маршал Османской армии, известный под именем Мехмет Али Паша. Другим — Османский генерал, лингвист-тюрколог Константин Борженьский, известный как Мустафа Джелаледдин Паша — также перешедший в ислам польский аристократ, гагауз по происхождению. Подробнее о семье поэта в мемуарах близких друзей: Nsreddin Vala (Va-Ns). Bu dtnyadan Nazim ge» ti. Istanbul: Remzi Kitabevi, 1969; Бабаев Акпер. Назым Хикмет. Жизнь и творчество. М.: Наука, 1975. См. также первую биографию поэта на немецком языке: Gronau Dietrich. Nazim Hikmet. Reinbek bei Hamburg: Rowohlt, 1991.[]
  6. Hikmet Nazim. Btttn eserleri. Сilt I. Sofya: Narodna Prosveta, 1967. S. 9.[]
  7. Поэзия «Едебийаты Джедиде» была литературой журнала «Сервети Фюнун» (1896-1901), вокруг которого сплачивались прозападно мыслящие интеллектуалы. Тевфик Фикрет (1867-1915) — поэт и издатель, один из родоначальников европеизации турецкой литературы.[]
  8. Nsreddin Vala (Va-Ns). Op. cit. P. 41.[]
  9. Ibidem. P. 42. []
  10. Nsreddin Vala (Va-Ns). Op. cit. P. 99.[]
  11. В 1921 году Назым вступит в коммунистическую партию в Батуми, основанную М. Субхи на объединенном съезде нескольких турецких коммунистических организаций (Баку, 1920). Партия М. Субхи сразу после основания вошла в состав Коминтерна (Коммунистического Интернационала).[]
  12. »YaЉamak Gtzel «ey Be KardeЉim» («Жизнь прекрасна, брат») — автобиографический роман, опубликован в 1962 году на русском языке — «Романтика», в переводе Л. Старостова. Об истории издания и названии см.: Сверчевская А. К. Известный и неизвестный Назым Хикмет. М.: ИВ РАН, 2001. С. 169-170. []

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №5, 2014

Цитировать

Акшин, А. Назым Хикмет. Свобода выбора / А. Акшин // Вопросы литературы. - 2014 - №5. - C. 155-177
Копировать