На языке Данте и Петрарки

«I canti dei popoli del Volga». I. GennadijAjgi, Antologia ciuvascia, Edicione italiana a curo di Gianroberto Scarcia e Alessandra Trevisan. Arti Grafiche Scalia Editrice, Roma, 1986, 288 p. («Quaderni di Iranistica, Uralo-Altaistica e Caucasologia dell’Universita degli Studi di Venecia», 23).

23-й выпуск «Трудов по иранистике, урало-алтаистике и кавказологии Венецианского университета», открывающий новую серию «Поэзия народов Поволжья», вышел из печати в римском издательстве «Скалиа». Он представляет собой «Чувашскую антологию», которая составлена известным чувашским поэтом Геннадием Лиги, Все поэтические и сопроводительные тексты, комментарии, биографические справки, вошедшие в состав книги, переведены на итальянский язык профессором Венецианского университета, крупным ориенталистом Джанроберто Скарчиа и специалистом но русистике Александрой Тревизан. Общая редакция издания была осуществлена Джанроберто Скарчиа.

«Чувашская антология» дает своеобразное представление об историческом развитии чувашской поэзии (и, шире, словесности) и является результатом многолетнего кропотливого труда, проделанного составителем. Г. Айги поставил своей целью путем подбора наиболее характерных мифологических текстов, образцов разных фольклорных жанров, а также широкого показа творчества отдельных поэтов создать и даже в известной степени реконструировать целостный образ чувашского народа, его духовной культуры и литературы.

В кратком предисловии к итальянскому изданию составитель пишет: «…я должен сказать, что в настоящем случае мы получаем гораздо больше, чем отдаём, ибо выход этого итальянского перевода, безусловно, имеет неоценимо огромное значение для всей чувашской культуры, когда-то я в моих чувашских стихах… писал: «Вспоминаю Слово Благословения, – будто прислушиваюсь к дантовской речи». Чудесной волею судеб первый выход чувашской антологии (представляющий вообще первый выход чувашской литературы на европейскую арену) состоится на родине Данте. Это огромная честь для народа, к которому я принадлежу…» (стр. 8).

Г. Айги написана и большая вводная статья «О чувашах, их культуре и поэзии» (стр. 9 – 41), в которой излагаются основные сведения из истории чувашского народа начиная с древнейших времен (современное расселение чувашей на территории нашей страны, этапы становления письменности и духовной культуры, традиционные народные представления о природе, мироздании в целом, социально-общинных отношениях и т. д.). Используя труды чувашских историков, этнографов, языковедов, составитель дает сжатую сумму необходимых предварительных данных, без которых было бы затруднительным восприятие и понимание публикуемых текстов.

Это своего рода введение в контекст чувашской культуры, показанной в ее историческом становлении.

Особое внимание, и это вполне объяснимо, уделяется личности и деятельности великого просветителя чувашского народа И. Я. Яковлева (1848 – 1930). Им была основана Симбирская чувашская школа, создана новочувашская письменность, заложены основы чувашского литературного языка. Одно из первых поколений чувашской интеллигенции – Симбирская Плеяда самых разносторонних талантов – вышло из стен яковлевской школы. И. Я. Яковлев широко развернул издание книг на чувашским языке. Начинал он со знаменитого букваря 1872 года, в 1908 году было осуществлено издание «Сказок и преданий чуваш» – первой антологии чувашской литературы (кстати, репродукция обложки этого издания открывает и настоящую итальянскую антологию). Своих учеников он вовлекает в переводческую деятельность. Симбирская школа стала подлинной колыбелью новой чувашской литературы, музыки, живописи, всего комплекса гуманитарных наук…

Во вводной статье кратко характеризуются почти все крупнейшие деятели чувашского просвещения и культуры (Никита Бичурин, Н. И. Золотницкий, В. К. Магницкий, Г. И. Комиссаров-Вандер, Н. И. Ашмарин, В. Г. Егоров и др.). В своих трудах им удалось осмыслить на уровне науки своего времени и сохранить чувашское духовное наследие и тем самым как бы синтезировать народное, естественное мировосприятие с кругом представлений «просвещенного» мира.

Естественно, Г. Айги особо Прослеживает развитие чувашской поэзии, начиная с народного стиха устной словесности до творчества таких поэтов дореволюционного периода, как М. Федоров, К. Иванов, Н. Шубоссинни, чувашских советских поэтов М. Сеспеля, С. Эльгера, П. Хузангая, В. Митты, Я. Ухсая. Емко и поэтически выразительно обрисованы эти виднейшие представители «поколения отцов» в чувашской литературе.

«Чувашская антология» на итальянском языке во многих отношениях не похожа на обычные собрания поэтических текстов. Композиционно в своем основном корпусе она состоит из трех частей: «Тексты, связанные с древней языческой мифологией чуваша», «Песни и «речи», «Авторские тексты (со второй половины XVIII века – по XX век)».

Антология как бы воссоздает нравственно-этический облик чувашского народа. Так, в первой части очерчивается круг жизни, проходимый человеком с момента рождения («Обращение повитухи к ребенку после его омовения» – этот текст помещен в самом начале), его житейские заботы и испытания – вплоть до последнего прощания с этим миром («Разговор покойника с главой кладбища Эсрелем»). Здесь собраны самые архаические тексты (молитвословия, заклинания, заговоры), которые являлись необходимой частью культово-обрядовых действий. Они отражают, с одной стороны, цикл общественных, родовых, а также семейных праздников; с другой – имеют прямое отношение к тщательно регламентированной системе пантеизма и культу предков. Образ Земли (мать-земля), слияние социального микрокосма и природного макрокосма лежат в основе принципов, которые организуют эти тексты. Ключ к основному коду чувашского народного мировоззрения лежит именно здесь, и потому закономерно, что составитель выделил их в особый раздел.

«Песни и «речи» объединяют различные жанры чувашской народной лирики (гостевые, свадебные, рекрутские и исторические песни), некоторые образцы словесности речитативно-декламационного характера. По содержанию они очень разнообразны. В них воплотился неписаный кодеке чувашской этики: почитание старших, олицетворение природы, исторические события, сохранившиеся в памяти народной, гостеприимство, завет молодым, целомудрие во всем, что касается сферы интимных переживаний, горечь разлуки с родными, когда забирали в солдаты или приходилось искать свое счастье на чужбине, надежда на лучшую долю. Словом, мы находим здесь всю гамму чувств и настроений, которые в целом составляют особый «склад и образ взгляда на вещи», из которых и формируется национальный характер.

Г. Айги, отбирая тексты для первых двух частей антологии, проделал огромную по объему работу. Весь доступный круг источников и публикаций был тщательно просмотрен и проштудирован. Народная словесность неисчерпаема, многие материалы еще до сих пор неизвестны широкому кругу читателей. Надо особо подчеркнуть, что составитель, представляя чувашскую народную словесность, отнюдь не соблазняется экзотикой, яркой «импрессионистичностью» фольклора, он стремится нащупать глубинный стержень – самый нерв чувашской культуры. Поэтому мы находим в антологии и хрестоматийные народные песни, и тексты, которые, Взятые по отдельности, могут показаться не столь выразительными, «приглушенными», но в своей совокупности составляют всю сумму духовных ценностей. Каждый из них драгоценной крупицей обогащает целое – образ народа.

Это корневое чувство народности пронизывает все без исключения тексты, вошедшие в состав «Чувашской антологии». Отсюда ее цельность, композиционная четкость. К сожалению, в рецензии невозможно привести хотя бы в отрывках Даже некоторые образцы, в которых так открыто и простодушно выражается чувство благодарности чуваша ко всему живущему, его трепетное восприятие природного начала, его отзывчивость на доброту, но несколько строк из этого неписаного этического кодекса (в интерпретации известного чувашского педагога Г. Н. Волкова), вслед за Г. Айги, мне все же хотелось бы процитировать:

На добрую улыбку ответь

красивой песней.

Услышал пословицу –

расскажи в ответ сказку.

На пожатие руки ответь

крепким объятьем,

Угостили молоком – пригласи

всю семью на новый мед».

(Подстрочный перевод; стр. 31.)

Фольклорные произведения, вошедшие в «Чувашскую антологию», хотя они и невелики по объему, являются, образно выражаясь, именно «медом» чувашской поэзии.Авторские тексты составляют примерно половину всей книги. Среди стихотворений третьей части мы находим произведения семидесяти поэтов как дореволюционного, так и советского периодов. Публикуемые тексты сопровождаются краткими биографическими сведениями об авторах.

XVIII век представлен лишь двумя образцами: это анонимное сочинение в честь императрицы Екатерины II по случаю ее приезда в Казань и отрывок из оды «Сон» всемирно известного китаиста, великого сына чувашского народа Никиты Бичурина (о. Иакинфа).

На протяжении XIX века происходит постепенный переход от безличного фольклорного поэтического выражения к индивидуальному авторскому. Именно в это время – ближе к середине столетия – появляются первые авторы в настоящем смысле этого слова. И хотя наследие некоторых из них в количественном отношении невелико, но фиксация (письменная!) материала и творческие установки авторов уже были качественно иными, чем у безымянных юрсты (народных «певцов», исполнителей). Их наивные порой стихи уже свидетельствовали о новой ступени развития поэзии, – возникает понятие осознанного авторства.

В этой части «Чувашской антологии» представлены такие уже характерные индивидуально и в то же время продолжающие принципы народного мироощущения поэты дореволюционного периода, как Хведи Чуваш, М. Федоров, Ягур, К. Филиппов, братья Турханы, Т. Кириллов, А. Мучи, К. Кореньков и др. По своему содержанию и жанрово-формальным признакам их стихотворения должны быть отнесены к лирическому роду. Но эта лирика лишь отчасти появилась под влиянием книжной словесности. Готовые литературные формы были как бы заполнены чистосердечными, светлыми ощущениями чуваша-земледельца, его чувством сродненности с окружающей природой. Эти первые попытки поэтического самовыражения своей непосредственностью, наивностью, искренними и скромными формами воплощения близки, пожалуй, течению примитивизма в живописи, они не могут не вызвать некоторого умиления. Но есть в них глубина чувства и потаенна грусть. Все эти авторы еще не покинули круг традиционных народных представлений о добром и злом началах в природе, о прекрасном. Они находятся внутри этого круга.

И конечно же, вершиной этого периода развития чувашской поэзии явилось творчество Константина Иванова. В антологии оно представлено главами из наиболее совершенного его творения – поэмы «Нарспи» и балладой «Железная мялка»; К. Иванов был звездой первой величины в Симбирской Плеяде учеников И. Я. Яковлева. Он и такие его современники, как Н. Шубоссинни, М. Трубина, Хв. Павлов, Н. Шелеби, И. Тхти, воплощая в своих произведениях и жизненном поведении лучшие черты народа, смогли поднять чувашское поэтическое слово на новый уровень.

Чувашская поэзия советского периода закономерно открывается именем М. Сеспеля. Приведем слова Г. Айги из вводной статьи, которыми он характеризует «самого поразительного чувашского поэта»: «Огромное значение имела для Сеспеля революция 1917 года.

«Моя революция», – мог бы сказать о ней чувашский поэт словами Маяковского. С революцией поэт связывал надежду на преобразование всей жизни чувашского народа, на «воскрешение» родного языка…» (стр. 34). 22-летний поэт-революционер, поэт «стальной веры», определил цели и устремления для многих своих наследников – их творческий путь является ярким тому подтверждением. Глубокая, искренняя лирика П. Хузангая и В. Митты, интимные миниатюры И. Ивника, Н. Янгаса, М. Ястрана, яркие, порой экспрессивные образцы чувашской поэзии 20 – 30-х годов, мощное эпическое дыхание произведений С. Эльгера и Я. Ухсая, размашистая поступь стиха С. Шавлы, лучшие произведения поэтов «среднего» поколения и поколения «сорокалетних» (составитель сознательно ограничил основной корпус «Чувашской антологии» авторами, родившимися до 1941 года, то есть теми поэтами, чье творчество уже обрело четкие, определенные контуры), – все многообразие авторских позиций, стилевых установок и красок чувашской советской поэзии представлено на страницах этого издания.

В качестве приложения к основному корпусу антологий помещена статья Г. Айги «О современном состоянии чувашской поэзии», где анализируются творческие поиски самых молодых поэтов и намечены основные тенденции развития чувашской поэзии 70 – 80-х годов. Своеобразным «венцом» антологии является второе приложение – «Посвящения в прозе». Здесь мы находим ряд прозаических текстов, которые дополняют существенными штрихами уже сложившийся в восприятии читателя облик народа. Издание включает в себя и ряд иллюстраций, связанных со становлением духовной культуры чувашей, этнографические снимки, репродукции работ чувашского художника А. Миттова из цикла «Чувашская старина», фотографии И. Я. Яковлева, воспитанников его школы, известных деятелей чувашской литературы.

Естественно, что в творчестве каждого поэта, представленного в «Чувашской антологии», так или иначе переплетается личное, национальное и общечеловеческое. Еще раз хочу подчеркнуть, что Г. Айги в своем отборе авторских текстов делает акцент на народном, национальном. Каждый поэт в своей творческой практике по-своему, индивидуально преломляет этот уровень национальной нормы. Мы видим, что чувашская народная словесность представляет собой корневую систему национального опыта. Но если чувашская поэзия дореволюционного периода вырастает непосредственно на этой почве, то начиная с М. Сеспеля на первый план постепенно выходит личностное начало и взаимодействие с другими литературными традициями. Но, конечно, существовала преемственность поэтической традиции. Именно это единство, непрерывность линии развития чувашского поэтического слова были, как мне кажется, определяющим моментом для Г. Айги при окончательном решении о включении или невключении того или иного стихотворения в антологию. И это единство нельзя не ощутить. Практически здесь не забыто ни одно сколько-нибудь значительное имя в истории чувашской поэзия. Определяя одну из целей издания, которая обусловила и выбор публикуемых произведений, составитель пишет, что его «попытка передать… духовно-нравственный облик чувашского народа, таинственно мерцающий за всеми текстами этого сборника» (стр. 26).

Надо подчеркнуть и то обстоятельство, что «Чувашская антология» готовилась под эгидой и по плану ЮНЕСКО (предполагается ее издание на французском и английском языках), да есть специально для европейского читателя. Г. Айга приложил много усилий для пропаганды чувашской поэзии за рубежом, и этот труд, бесспорна, увенчался успехом. По материалам антологии были отдельные публикации в периодике на английском, французском, венгерском, польском и сербохорватском языках. Рецензент, конечно, не может предугадать восприятие и оценку этого издания в Италии. Но то, что составитель в этой антологии смог заставить зазвучать и потаенный тембр народной поэзии, и голоса отдельных чувашских поэтов, – в этом нет никакого сомнения.

Уместно привести здесь слова Джанроберто Скарчиа из его вступления к «Чувашской антологии». Отмечая, что советские ученые все более успешно и с углубленным вниманием стремятся показать «место рождения» разных национальных культур, он пишет: «Для нас, ориенталистов, важнее всего обновленная констатация этой постоянной драгоценной черты советского востоковедения в литературном воплощении, в первую очередь то его качество, которое не питается внешним или внутренним высокомерием… Россия, в этом ее проявлении, – явление более сложное, интересное и полиморфное, чем это мы признавали или хотели признать… Предлагаемая антология – плод особой «методологии души», проявляющейся, как мы видим из нижеследующих текстов, и на уровне эстетическом, и мы надеемся, что таких явлений будет больше – в самом ближайшем будущем» (стр. 5 – 6).

Полиграфическое исполнение издания, осуществленное «Arti-Grafiche Scalia Editrice», во всех отношениях безупречно. Выход «Чувашской антологии» станет еще одним ярким примером расширяющегося плодотворного сотрудничества СССР с зарубежными странами в области культуры.

И еще раз вспомним пламенные слова М. Сеспеля: «…ныне услышат чувашскую песню; чувашский стих, чувашское слово станут волнами Волги, шумом лесов, струнами кэсле… Будет время! Настанет время!» Сейчас, когда появилось первое издание чувашской поэтической антологии в Европе, на родине Данте и Петрарки, можно сказать, что эти пророческие слова, сказанные в 1922 году, сбылись.

г. Чебоксары