Обращение к истокам
«Истоки и формирование американской национальной Литературы XVII – XVIII вв.», М., «Наука», 1985, 384 с.
Что заключено в понятии «американизм», в феномене американской литературы – эти и другие непосредственно с ними связанные вопросы последовательно и тщательно решаются группой американистов ИМЛИ в своеобразном триптихе, первыми двумя частями которого были «Проблемы становления американской литературы» и «Романтические традиции американской литературы XIX века и современность». Книга «Истоки и формирование американской национальной литературы XVII – XVIII вв.» – это попытка изучить и классифицировать фактически еще не самое литературу США, а ее зародыши, первые литературные документы, памятники духовной атмосферы периода складывания нации и формирования самосознания народа США.
«Триптих» – не история литературы, не норматив, но разработка основных моментов, характерных для начального этапа развития литературы. Хронологические рамки «Истоков» – XVII – XVIII века, то есть эпоха доромантическая. В книге исследуется жанрообразование в рамках складывающихся методов, намечающееся уже в период формирования литературы как таковой, проводится конкретный историко-филологический анализ.
Поскольку структурным принципом работы является формирование методов и жанров, то и основное внимание в ней сосредоточено на тех истоках, которые питали впоследствии поэзию и прозу, на документалистике и описаниях приключений, биографиях и дневниках, памфлетах и проповедях, газетном материале и государственном документе, первых романах и «романных образованиях» и т. д. Кроме того, обстоятельно рассматривается политический, духовный климат, весь сложный конгломерат бурного времени становления колоний, а затем – формирования самостоятельного государства.
Конечно, «Истоки» – не первая в нашей стране работа по американской литературе XVII – XVIII веков. Но книга абсолютно лишена оттенка вторичности. И не столько потому, что авторам удается ввести в научный обиход новый, еще неизвестный материал (его, естественно, не так уж и много), сколько из-за более высокого уровня осмысления и обобщения материала известного.
Введение написано Я. Засурским. Оно буквально насыщено проблемами, часть которых разрабатывается в статьях сборника, а часть (этническая многосоставность американской литературы с момента ее зарождения, отличие ее от европейской, противостояние «дочерней», американской, и «материнской», английской, литератур, противоречия между американской литературой XVII и XVIII веков и др.) еще ждет своего исследователя.
Композиция книги, ее структура глубоко продуманны. Корпус книги взят как бы в рамку из двух статей, в которых освещаются специфические, сугубо американские, нигде больше не имевшие места предпосылки для развития литературы: это статьи об «индейской Америке» (автор А. Ващенко) и о зарождении негритянской литературы (автор С. Чаковский).
А. Ващенко, оперируя краткими обобщенными характеристиками памятников индейского фольклора и историей их проникновения в общественное сознание и литературу США (правда, в этой работе не учтен опыт новейших, связанных с радикализмом, исторических очерков США, в частности, «Народной истории Соединенных Штатов» Г. Зинна, изданной в 1980 году, где индейскому населению уделяется гораздо большее по сравнению с предшествующими официальными источниками место), главный акцент делает на том значении, которое приобрела индейская культура в формировании американского сообщества. А. Ващенко показывает двунаправленность культурных контактов коренного населения Америки и заселяющих ее европейцев, исследует различные типы взаимодействия индейской Америки и европейских поселенцев (он выделяет три таких типа: негативное, позитивное и латентное). Проблемы, поставленные А. Ващенко, обозначены и требуют дальнейшего углубленного изучения.
Значение и важность негритянского элемента в формировании американского типа художественного сознания, пожалуй, еще весомее, нежели индейского, в полной мере оно еще не исследовано. С. Чаковский в статье «Возникновение негритянской литературы» стремится проследить историко-культурные предпосылки зарождения феномена негритянской литературы как составной и оригинальной части американского общественного и художественного сознания в XVII – XVIII веках. Рабство рассматривается в качестве одного из определяющих факторов в развитии негритянской духовности (а вернее, в торможении ее развития); во автор статьи справедливо подчеркивает значение протеста американского общества – как белого, так и черного – против рабства уже на начальных стадиях истории США.
С. Чаковский анализирует складывавшийся негритянский фольклор в сопоставлении со сложившимся позже фольклором белой Америки, что способствует формированию представления об американской культуре как о едином целом. В статье детально разбираются немногие имеющиеся образцы письменной литературы американских негров той поры, включая феномен Филис Уитли – уникальный и типичный одновременно.
Основной корпус «Истоков» составляют статьи, исследующие культуру пуританства и Просвещения – наиболее влиятельных идеологических систем американских поселений двух первых веков их существования. Пуританская система мышления, пуританское видение мира, отраженное в памятниках литературы, уже было предметом анализа в работах М. Кореневой из двух предыдущих сборников «триптиха». Здесь этой теме посвящена ее статья «Творчество Э. Тэйлора и пуританская традиция». Свою статью «У истоков американской культуры: «картина мира» в литературе колоний Новой Англии XVII века» А. Долинин расценивает как краткое вступление к научному изучению пуританской идеологии, подчеркивая, что он остановился лишь на одном ее аспекте – «пуританском мифе об Америке как о «земле обетованной» и специфике пуританского мышления как эмблематической системы» (стр. 79). Это попытка в общем и целом вычертить те линии в системе пуританского мышления, которые оказались наиболее влиятельными для литературы и культуры. Конкретный материалом для теоретических обобщений А. Долинина служит, собственно, еще не литература как таковая, а дневники, документы, памфлеты. Мне представляется, что если бы А. Долинин исследовал многогранное духовное наследие пуританства объемно, не сосредоточиваясь полностью на лежащих на поверхности категориях (провиденциализм, мессианство), увлекшись анализом их в плоскости семиотики, ему удалось бы основательнее прочертить и основные линия пуританской идеологии, укоренявшиеся в литературе США на века, вплоть до настоящего времени. Полнокровнее стал бы и разговор о барокко, о созвучности пуританской системы мышления и принципов литературы барокко.
«О национальном своеобразии американского Просвещения» пишет Т. Морозова, включая в круг своих размышлений кардинальные вопросы просветительства. Бог и разум, соотношение идеи и практики, эволюция и революция, взгляд на человека и его неотъемлемые права, – именно в этих проблемах находит Т. Морозова специфику американского Просвещения сравнительно с европейским, подтверждая свои посылки в основном обращением к фигуре Бенджамина Франклина, «в которой в наибольшей степени воплотились черты нарождавшейся национальной самобытности американского Просвещения» (стр. 177).
Заявив, что драма и роман как жанры рождены Просвещением (к сожалению, дальше декларации дело не вошло – больше в этой квите о драматургии не пишет никто), Т. Морозова вопрос о методе не затрагивает.
С этой точки зрения (и не только с этой) интересна статья А. Зверева «Поэт Американской революции. Творчество Филипа Френо и проблема сентиментализма в литературе США». Оспаривая мнение А. Николюкиниа, который в книге «Американский романтизм и современность» (М., 1968) называет Френо первым поэтом-романтиком (так же как А. Зверев, я полностью присоединяюсь к мнению Ю. Ковалева, считающего такую датировку американского романтизма преждевременной), автор статьи не противопоставляет прямолинейно классицизм и романтизм, а обращается к такому влиятельному в Европе направлению, как сентиментализм. «Оставаясь на глубокой периферии мирового художественного процесса, американская словесность той поры, – пишет А. Зверев, – тем не менее достаточно чутко улавливает меняющиеся философские и эстетические веяния, откликаясь на них по большей части произведениями более или менее подражательного типа, но подчас и самобытными творениями, в которых находят отклик те или иные литературные искания, уже не укладывающиеся в рамки классицизма. Так обстоит дело с притчами и автобиографической прозой Б. Франклина, с публицистикой Т. Пейна, с готическими романами Ч.Б. Брауна – произведениями, дающими почувствовать многообразие художественных возможностей, сосуществующих в границах просветительской идеологии и, разумеется, никак не сводимых к классицизму. Так обстоит дело и с лирикой Френо, в которой воплотились некоторые характерные черты сентиментализма» (стр. 269). О Френо писал и А. Старцев: «Оценивая Френо как наиболее значительного американского поэта XVIII века, следует сказать, что он почти не связан с английской подражательной классицистской традицией… В его «высокой» политической поэзии присутствуют черты революционно-просветительского классицизма; в своих агитационных стихах Френо близок к народной сатирической песне и куплету. Как поэт природы Френо раскрывает другую сторону новой буржуазной литературы, выступая как сентименталист и «предромантик» 1. К сожалению, А. Зверев не учитывает этой точки зрения и разговор о сентиментализме и предромантизме в американской литературе ограничивает творчеством одного поэта (из авторов «Истоков» его продолжил только А. Шемякин в размышлениях о романе). Тем более, что и в последних фундаментальных работах наших коллег2 этап сентиментализма в американской литературе не фиксируется, а в трудах теоретиков и историков зарубежных литератур (например, в книге Д. Наливайко «Искусство: направления, течения, стили», Киев, 1981) этому направлению внимания почти не уделяется. Несоответствие оппозиции классицизм – романтизм реальному процессу историко-литературного развития, необходимость раздвинуть сложившиеся рамки его дефиниций и пересмотреть устоявшиеся положения доказывают и статьи Е. Стеценко «Т. Джефферсон и литература американского Юга XVII – XVIII вв.» и «Т. Пейн и проблемы Просвещения». Они отличаются зримостью и наглядностью, живым ощущением эпохи и обстоятельств, отраженных и запечатленных в старых письменах и воплотившихся в выдающихся фигурах прошлого, чье наследие в дальнейшем развитии мысли и культуры страны переоценить невозможно. Кроме того, статьи Е. Стеценко интересны постановкой проблемы личности – центральной проблемы духовного климата эпохи, – вокруг которой и организован в них, анализ общего потока публицистики. Изучая двухвековой материал разных «жанров» в контексте динамически развивающейся идеологии этого периода, исследовательница делает вывод: «Первые поселенцы были детьми так называемой эпохи первоначального накопления, еще сохранявшей дух предшествующего времени. Они сочетали деловую хватку буржуа со свободомыслием и раскованностью ренессансного человека…» (стр. 190). Этот взгляд, эта линия, соединяющая Ренессанс и Просвещение, представляется и новой, и плодотворной в подходе к литературе США. Е. Стеценко пишет: «Вкрапление элементов разных жанров, сочетание документальности с беллетризацией идут от самых глубин ренессансного мировоззрения, видящего мир и человека в их целостности и универсальности. Узость горизонтов была чужда первым творцам американской истории» (стр. 195). Автору удается не только более глубоко и всесторонне осветить вклад отцов американской демократии в формирующуюся культуру страны, но и отойти от традиционного, устоявшегося взгляда на некоторые литературные памятники, показать различия в культуре Юга и Севера уже на начальных стадиях формирования нации, выделить составные части американизма.
Три статьи книги посвящены путям зарождения прозаических жанров. В работе Е. Апенко и Е. Лазаревой «Роль сатирических серий и нравоописательных эссе XVIII века в формировании художественной прозы США» не только рассматривается американская журналистика, но и наглядно показывается зарождение в ее недрах ведущих жанров последующих веков – романа и новеллы. Формированию новеллы, или того самого «short story», которое в XIX веке стало фактически специфически национальным американским жанром, с моей точки зрения, в рецензируемой книге уделено все-таки неправомерно мало внимания, ибо логично предположить, что истоки его лежат не только в распадающихся журнальных сериях, как об этом пишут Е. Апенко и Е. Лазарева, но и в памфлете, и в устном рассказе, и в проповеди.
Статьи А. Шемякина «Возникновение и формирование жанра романа в американской литературе» и «Художественное своеобразие романов Чарлза Брокдена Брауна», как видно из их названия, представляют собой попытку рассмотреть процесс образования романа. «С самого начала американский роман был двойствен по художественному генезису, – утверждает исследователь. – Будучи «американским» по месту публикации… жанр тяготел к выработанным европейской литературой типам повествования и героев, к стилевым клише и заимствованным реалиям быта, не говоря уже о психологии персонажей, т. е. в большей части к литературному этикету, характерному для эпохи Просвещения. Эта двойственность фактически и составила его национальное своеобразие» (стр. 316). На анализе этих двух «составляющих» американского романа в их взаимном переплетении, отталкивании, дополнении, отрицании и построена первая из статей А. Шемякина. Зарождающийся роман рассматривается им в контексте американской реальности и европейской литературной традиции, исследуются творческие методы и направления, характерные для литературной эпохи, жанровые переплетения и дифференциации в США, где «роман большой дороги», адекватный роману-путешествию и авантюрному роману (a propos: они не адекватны, хоть и имеют много сходного. – Т. Д.), трансформируется Брекенриджем в сатирическое обозрение».
А. Шемякин интересно разбирает творчество «отцов американского романа» – Брекенриджа и Брауна, показывая неразрывное единство формы и содержания в момент непосредственного зарождения жанра и его разновидностей в формирующейся литературе становящейся- нации. Правда, надо сказать и о некотором стилистическом несовершенстве, композиционной рыхлости статей А. Шемякина, не столь заметных за обилием поставленных им проблем. Здесь хотелось бы обратить внимание на проблему соотношения романа готического и авантюрного, уже назревшую в нашей науке. Проблема эта в советском литературоведении вообще мало разработана (лишь в последнее время наметился сдвиг в отношении к готическому роману, от которого раньше просто отмахивались, как от иррационального и вредного), во весьма существенна в теории романа как для его классического периода – века XIX, так и для века XX. Для американской же литературы проблема тем более актуальна, что в ней романтизм, во многом прошедший школу готики, оказался самой влиятельной традицией в реализме.
В заключение, еще раз подчеркнув значение рецензируемой книги в развитии советской американистики, хочу выразить сожаление, что в ней не полностью представлен научный аппарат.
г. Киев