На стыке вековых традиций
А. Б. Соктоев, Становление художественной литературы Бурятии дооктябрьского периода, Бурятское книжное изд-во, Улан-Удэ, 1976, 491 стр.
Монография А. Соктоева – первая попытка историко-теоретического осмысления и обобщения важной, но неизученной проблемы, заявленной в заглавии. Она написана на основе богатого фактического материала, большей частью впервые вводимого в научный оборот. Ценность книги определяется также и тем, что автор рассматривает процесс становления бурятской литературы дооктябрьского периода не в замкнутых национальных рамках, а в тесном взаимодействии с достижениями культур соседних народов. А. Соктоев справедливо указывает, что специфика развития национальной литературы во многом определялась тем, что благодаря географическому положению Бурятии ее культура оказалась на стыке двух культурных миров – европейского и восточного. Исследование сохранившихся памятников позволяет автору раскрыть национальные корни бурятской литературы, показывая одновременно процесс непрекращавшихся взаимовлияний, происходивших в XVII – XIX веках между различными цивилизациями, между культурами народов России и ближайших соседних народов зарубежного Востока.
В начале своей работы А. Соктоев рассматривает устное народное творчество и его художественные традиции. Верно выявляя особенности поэтики фольклора, специфику сказок, народных рассказов и анекдотов, автор, однако, не определяет роль и значение фольклора в становлении дореволюционной художественной литературы, а соотносит его (как и в некоторых последующих главах) преимущественно с современной бурятской литературой. Подобное соотнесение, конечно, обоснованно, но, ограничиваясь им, автор не проясняет роли фольклорных традиций в становлении именно дореволюционной художественной литературы бурят.
Наибольший интерес в первом разделе исследования вызывает глава, посвященная ксилографическим и рукописным сочинениям, зарождению бурятской письменной литературы. Здесь обстоятельно исследованы буддийские духовные сочинения, занимающие большое место среди памятников бурятской письменности на старомонгольском языке и проникшие из соседней Монголии. Наиболее многочисленную группу составляют сочинения, в которых излагается сущность буддийского вероучения. Самый значительный кодекс – » Ганджур » (100 – 108 томов) и его комментарий «Данджур» (225 томов). Эти сочинения, как указывает А. Соктоев, из-за своего огромного объема не могли быть выпущены большими тиражами в полном виде, в мире их считанные единицы, но отдельные извлечения из них делались постоянно. Из извлечений, которые носят религиозно-художественный характер, А. Соктоев выделяет «Элдэб улигер-ун далай хэмэгдэху су-дур орошиба» (сутра, называемая «Море всевозможных притч») и сутру «Алтан гэрэл» («Золотой блеск»). Другая группа религиозных сочинений – легенды о Будде; в третью входят легендарные истории святых подвижников буддийского учения, их «хождения», рассказы о подвигах людей во имя веры и т. д. Во всех этих произведениях преобладает моралистическая дидактика, внимание сосредоточено на строго ограниченном круге сугубо религиозных тем. Взаимодействие и борьба, подчас очень напряженная, между буддийской литературой и фольклором – воплощением народного мировоззрения – наложили неизгладимый отпечаток на развитие бурятской культуры.
Поток различных сочинений религиозного характера шел в основном из Тибета через Монголию и был тесно связан с индийской культурой. Знание тибетского языка, на котором создавались буддийские сочинения, в образованных ламаистских кругах считалось обязательным. Как отмечает монгольский академик Ц. Дамдинсурэн, тибетский язык стал употребляться в Монголии едва ли не больше, чем монгольский. Из среды монгольских лам вышло много ученых и писателей, которые составляли комментарии к индийским философским сочинениям и создавали литературные произведения на тибетском языке. Большая часть их занималась переводами с тибетского на монгольский язык. Нередко, желая оживить религиозные сюжеты, чтобы сделать их более доступными для широких масс, переводчики развивали религиозные темы по-своему, вводили мотивы фольклорного происхождения, а иногда различные элементы национального быта.
В качестве примера А. Соктоев приводит повесть «Дара-эхэ» тибетского писателя XVI века Даранаты, входящую в тибетскую религиозную литературу, и монгольские версии – «Повесть о Цаган Дара-эхэ» и «Повесть о Ногон Дара-эхэ». В тибетской повести рассказывается о том, что Дара-эхэ молилась Будде и за это во всех своих последующих перерождениях была избавлена от разных несчастий. Монгольские же версии о Дара-эхэ, отталкиваясь от этого чисто религиозного сюжета и сохраняя в целом назидательную направленность тибетской повести, незаметно переносят центр тяжести повествования на мирские приключения, а некоторые поступки героини объясняют обыкновенными человеческими побуждениями и чувствами.
Автор исследования справедливо подчеркивает, что стремление к популяризации буддийского учения заставляло культурные слои ламства сознательно обращаться к достижениям стран Востока, прежде всего Индии и Тибета. Художественный эпос народов Востока наиболее широко представлен в двух жанрах монгольской и бурятской религиозной литературы: в монгольских и бурятских «обрамленных повестях» и в «комментариях», или «толкованиях» (тайлбури), к монгольским и бурятским сборникам стихотворных афоризмов (буддийских поучений) – так называемым субашидам, или субхаши-дам. К жанру «обрамленных повестей», которые как особая художественно-повествовательная форма возникли на основе индийских и тибетских образцов того же жанра, относятся «Волшебный мертвец», «Сказание о хане Бигарми-жиде», «Арджи Бурджи-хан» и «Кэсэнэ-хан». По форме это типичные религиозные произведения, строящиеся по принципу «рамочной» композиции, но содержание как бы взрывает изнутри традиционную форму и развивается вне связи с религиозной темой, которая содержится в обрамляющем рассказе.
В книге дан обстоятельный сопоставительный анализ индийских, монгольских и бурятских «обрамленных повестей», который свидетельствует о том, что монгольские и бурятские «обрамленные повести», несмотря на явную буддийскую направленность, во имя которой, казалось, они и создавались, отнюдь не становились иллюстрациями религиозных догматов, а были сборниками, заключающими в себе богатейший фольклорно-сказочный материал народов Востока..
Основываясь на многочисленных и интереснейших примерах бытования субашидов, на исследованиях крупных ученых-монголистов А. Позднеева, Б. Владимирцова, Ц. Дамдинсурэна и других, А. Соктоев верно указывает, что такие назидательные сборники были весьма популярными у народов Востока, что начало им положили индийские субашиды. Первоначально эти сборники поучений представляли собой сугубо светские сочинения. Примером монгольских субашидов может служить «Оюн тул-хигур» («Ключ разума»), в котором пропагандируется идея объединения монгольских аймаков. Позднее поучения стали принимать религиозный характер, затем субашиды постепенно расширяют свое содержание, все больше становясь собраниями житейских поучений с широким охватом самых разнообразных сфер мирской жизни.
Это привело не только к преобладанию в субашидах сугубо светских вопросов, но и к демократизации комментирующих поучения рассказов. Порою в субашидах открыто выражалась критика господствующих классов, насмешка над высшими ламами и нойонами.
Анализируя субашиды. и комментарии, существовавшие в литературах Монголии и Бурятии, автор прослеживает развитие собственно монгольских традиций составления комментариев, обогащения их сказочными сюжетами, многочисленными рассказами развлекательного и анекдотического характера из сокровищ национального фольклора.
Своеобразный материал, поднятый и изученный А. Соктоевым, выводы, сделанные им на основе исследования малоизвестных произведений народов Востока, – все это составляет несомненное достоинство исследования. В то же время хотелось бы получить более отчетливое представление о том, какую роль сыграли анализируемые памятники письменности в зарождении именно бурятской художественной литературы, как отозвались демократические, народно-эстетические начала монгольских, тибетских и индийских художественных памятников в зарождении и развитии оригинальной художественной литературы бурят (хотя, признаем, очень трудно вычленить исконно бурятское из того сложнейшего процесса культурного развития, который характеризуется различными монголо-бурятскими, тибетскими и индийскими религиозними и Светскими националистическими и народно-демократическими переплетениями и напластованиями).
Во второй части исследования рассмотрены исторические предпосылки зарождения просветительской художественной литературы Бурятии, ее основные течения и их борьба, роль и значение революционного движения и традиций русской демократической культуры в этом процессе. Автор совершает экскурс в историю социально-экономического и политического развития Бурятии эпохи национально-освободительного движения 1905 – 1907 годов, выявляет важнейшую черту бурятского просветительства – борьбу за «европеизацию» и за новый буддизм, которая и определила развитие двух разных течений в бурятской просветительской литературе: народно-демократическое, воплощавшее просветительские идеалы, защищавшее интересы трудовых низов, мыслящее национальное возрождение лишь в составе России, в тесных связях с общерусской культурой, – и буржуазно-просветительское, которое придерживалось программы обособленного, узконационального развития и которое по мере обострения классовой борьбы превратилось в реакционное, буржуазно-националистическое. Представителями народно-демократического течения были – Д. Абашеев, И. Барлуков, И. Салтыков и С. Балдаев. Пьесы, написанные ими в 1909 – 1913 годах, были первыми художественными произведениями литературы бурятского просветительства, Второе течение развивалось в 1918 – 1926 годах и представлено творчеством Б. Барадина, Д. -Р. Намжилона, Ж. Батоцыренова и С. Туя.
Следует отметить, что о художественной литературе бурятского просветительства, так же как и о письменной литературе со всеми ее «обрамленными повестями», субашидами и др., бытовавшими в основном в восточной Бурятии, написано в ряде работ бурятских исследователей. Но упоминания эти носят, как правило, эпизодический характер. Монография А. Соктоева – первое исследование, в котором не только обобщаются и углубленно анализируются ранее известные факты и явления просветительской литературы, но и обосновываются социально-экономические предпосылки ее возникновения, выявляются ее характер и своеобразие, особенности всего литературного процесса.
А. Соктоев справедливо подчеркивает, что художественная литература бурятского просветительства, возникшая под влиянием освободительных идей первой русской революции 1905 – 1907 годов, — это совершенно новое явление, качественный сдвиг в художественном развитии бурят. Однако вызывает некоторое недоумение, когда А. Соктоев, верно характеризуя возникновение художественной литературы как результат общественно-политического и социально-экономического развития, пишет: «Произошел скачок: впервые от письменной литературы отпочковалась и выделилась, в качестве самостоятельной, литература художественная» (стр. 280). Очевидно, А. Соктоев имеет в виду политическую и публицистическую литературу, которая только лишь создавалась такими представителями национальной интеллигенции, как Ц. Жамцарано, М. Богданов, М. Хангалов, Б. Барадин, Э. Ринчино, А. Доржиев и др. В действительности же здесь речь идет не об отпочковании художественной литературы, а о ее возникновении, так как просветительская художественная литература возникает независимо от политической, публицистической и прочей литературы под влиянием революционной действительности и русской демократической литературы, о чем справедливо пишет и сам А. Соктоев.
По верному замечанию автора, огромную роль в возникновении и развитии художественной литературы бурятского просветительства сыграла русская классическая литература, ее реалистическая и критическая традиция. Не случайно то, что зачинатели просветительской литературы, создавая свои произведения, постоянно ориентировались на художественный опыт Гоголя, Островского, Достоевского, Толстого, Чехова. Так были написаны первые произведения просветительской литературы: пьесы Д. Абашеева «Ухэл» («Смерть», 1908), С. Балдаева «Цырен-малчин» («Цырен-пастух», 1909), И. Салтыкова «Хоёр можо» («Два мира», 1911), И. Барлукова «Архин зэмэ» («Виновато вино», 1911), Ч. Базарова «Хаар-ташан» («Картежники», 1912) и др. А. Соктоевым обстоятельно проанализированы эти и другие произведения зарождающейся драматургии.
Анализ произведений просветительской художественной литературы приводит А. Соктоева к выводу, что основным методом этой литературы был просветительский реализм, сформировавшийся под влиянием критического реализма русской демократической литературы. Просветительский реализм стремится вобрать опыт критического реализма и использовать его применительно к своим национальным потребностям и условиям. Но, как отмечает А. Соктоев, глубина подхода критического реализма к жизни общества и человека остается для литературы бурятского просветительства недоступно». Более того, писателям просветительского реализма глубина критического отображения жизни и человека кажется несущественной, так как для литературы бурятского просветительства важным и первоочередным представлялась ликвидация безграмотности, темноты, невежества и бескультурья. Поэтому большинство произведений просветительской литературы (особенно буржуазно-националистического ее течения), как правило, обходит стороной социальные вопросы.
На основе изучения произведений народно-демократического течения автор исследования совершенно справедливо отмечает, что представители этого течения по-своему понимали и осуществляли просветительские задачи. Выступая с критикой и отрицанием царизма и всей его социально-политической системы, они отражали и отстаивали народную точку зрения, защищали интересы эксплуатируемых, последовательно проводили подлинно демократические взгляды на жизнь. Однако, отстаивая идеалы просветительства с позиции угнетенных классов, писатели народно-демократического лагеря не смогли подняться до осознания необходимости революционного переустройства жизни, они невольно разделяли буржуазные иллюзии о всемогуществе просвещения и культуры.
Художественное наследие народно-демократического течения бурятского просветительства было ограниченным. Но, несмотря на это, его значение огромно, так как после Октябрьской революции бурятская советская литература опиралась на демократические традиции этого течения, обогащала и развивала их.
К сожалению, в исследовании А. Соктоева не нашло должного отражения революционно-демократическое течение, возникшее под влиянием общероссийского революционного движения среди передовой части национальной интеллигенции.
Автором книги подробно проанализированы такие произведения буржуазно-националистического течения, как «Обновление» Д. -Р. Намжилона, «Жиг-дэн», «Госпожа Чойжод», «Отец Сэнгэ» Б. Барадина, «Пурга» Ж. Батоцыренова, сборник стихов «Цветостепь» С. Туя. Анализ этих произведений свидетельствует о том, что представители буржуазно-националистического течения в своих произведениях проповедовали классовый мир, согласие и единство интересов всех слоев бурятского общества, подвергали критике все то, что мешало достижению целей буржуазно-национальной автономии. Однако буржуазно-националистическое течение не было целиком поглощено лишь восхвалением идеализируемого общества, оно имело не только свой положительный идеал, соответствовавший социально-политической программе буржуазного национализма, но и свои объекты отрицания. Конкретным объектом критики писателей буржуазно-националистического течения были царизм как символ всего русского, старое бурятское нойонатство, старое ламство и весь комплекс устаревших порядков, традиций, обычаев, правовых законов, мешающих свободному развитию современной капиталистической цивилизации.
Монография А. Соктоева завершается характеристикой литературной критики 20 – 30-х годов. Может быть, и не было особой надобности в том, чтобы в исследовании, посвященном становлению дореволюционной художественной литературы, рассматривать и вопросы литературной критики советской эпохи; а вот заключения, в котором были бы даны теоретически осмысленные выводы, книге явно не хватает.
В целом же работа А. Соктоева – это оригинальная и содержательная монография, вносящая значительный вклад в бурятское литературоведение, в частности в изучение дооктябрьского литературного процесса.
г. Улан-Удэ