Может ли быть романтизм без романтики?

Обсуждаем статью А. Н. Соколова «К спорам о романтизме» («Вопросы литературы», 1963, N 7).

Споры о романтизме ведутся уже свыше полутораста лет – с самого возникновения романтических направлений в европейских литературах. Объясняется это объективной сложностью вопроса, и не только вопроса о романтизме, но и о всех других явлениях историко-литературного процесса, а также неразвитостью и несовершенством системы научных понятий, с помощью которой эту сложность можно было бы постигнуть.

Что же дает нам в этом отношении статья А. Н. Соколова «К спорам о романтизме»?

К сожалению, она является не «завязкой» дискуссии, а только ее «экспозицией». Ее автор, видимо, не хочет пока решать проблему, он только ставит ее, расчленяет и намечает перспективы ее решения. Но, как известно, та или иная постановка вопроса уже таит в себе ответ на него.

Среди наших современных литературоведов есть еще немало ученых, которые, опасаясь так называемого «вульгарного социологизма», избегают класть в основу своего исследования вопрос о непосредственных связях художественной литературы с идеологической жизнью общества. Они ищут специфику искусства слова не столько в его идейном содержании, сколько в художественном выражении этого содержания. Им кажется, что выяснение прямых связей литературы с идеологическими взглядами тех или иных общественных движений как-то умаляет ее художественную специфику, заставляет исследователя выходить за пределы его предмета.

А. Соколов не занимает среди них крайних позиций. Он, конечно, прекрасно понимает и признает связи литературы с идейной жизнью общества. Например, указывая на наличие в романтизме различных «течений», он пишет: «Поскольку дифференциация романтизма имеет идеологические и, далее, социально-исторические основания, в наибольшей степени романтические течения различаются, очевидно, в своем идеологическом содержании, в своем идейном мире». В его статье есть очень удачные ссылки на существование особого «идейного мира романтизма» или «идейно-эмоционального мира романтизма». Но если это так, если в основе романтизма лежит своеобразный идейный мир, то отсюда должны вытекать, несомненно, и самые пути исследования и разрешения нашей дискуссионной проблемы.

В начале статьи автор очень подробно и обстоятельно разъясняет, что романтизм можно изучать и с историко-литературной точки зрения, и с точки зрения теоретической, создавая «типологические» обобщения, исследуя вопрос о природе романтизма «вообще». И это, конечно, правильно. Но тогда и следовало бы прежде всего заняться выяснением того, как надо изучать «идейный мир романтизма» вообще, в чем надо искать своеобразие этого «мира», делающее его романтическим. Только при этих условиях, несомненно, можно было бы найти ключ к решению вопроса о всех других особенностях романтического творчества и о его границах, а далее и о его национальных разновидностях и о его «течениях». Ничего этого в статье нет. Своеобразие «идейного мира» романтизма ее автор, очевидно, не считает важнейшим вопросом. И в результате он выпускает из рук ведущую нить исследования.

Такой подход отражается и на обращении автора с историей вопроса. Ссылаясь на наиболее важные этапы этой истории, автор статьи не может, конечно, не сослаться на Белинского. И он цитирует то место из второй статьи о Пушкине, где критик намечает различия двух этапов развития романтизма. Различие это, безусловно, очень важно. Но еще более важны в статье Белинского его общие рассуждения о романтизме, его смелая и решительная попытка выяснить, что же такое вообще романтизм, именно как «идейно-эмоциональный мир». Этими широкими «типологическими» обобщениями критика А. Соколов совершенно не интересуется и даже не упоминает о них, хотя его статья и богата всякими другими историческими справками. Происходит это, может быть, потому, что обобщения Белинского выводят автора статьи за пределы его предмета. Ведь Белинский утверждает, что романтизм возникает и существует не только в литературе, но прежде всего в самой жизни.

Не ставя вопрос о путях изучения «идейно-эмоционального мира романтизма», автор статьи ограничивает пределы своего исследования явлениями собственно «литературного ряда». Вся его статья посвящена, в основном, вопросам изучения романтических направлений в художественной литературе разных народов, и такое сужение вопроса не может не иметь отрицательных последствий. Исследование не может быть плодотворным, если оно рассматривает литературные направления, не учитывая главного – своеобразия выраженного в них «идейного мира». И это не может не отразиться на всей последующей постановке вопроса.

В самом деле, если мы отказались от изучения романтического «идейного мира», от той основы, из которой вытекают и границы, и существенные особенности романтического направления в литературном творчестве, нам остается всего лишь заняться выяснением отдельных свойств этого направления, описывать и систематизировать их. Автор статьи так и ставит вопрос. Он указывает, что романтизм – явление сложное, «комплексное», что оно не может быть «определено по одному признаку», что необходимо установить «систему признаков романтизма».

Такой подход к решению вопроса нельзя признать продуктивным. Да и вообще, нельзя построить «систему» из отдельных «признаков», если они все для нас слишком важны, если среди них нет важнейших, ведущих, определяющих все прочие, таких «признаков», которые и делали бы всю «систему» романтической системой творчества, а не какой-либо иной. И несомненно, такими определяющими, ведущими «признаками» романтического направления не могут не быть опять-таки общие, существенные особенности его идейного содержания. А. Соколов в какой-то мере сознает это и пишет: «Требует дальнейшего исследования и связь таких признаков, как индивидуализм, субъективизм, с идейным миром романтизма». Правильно! И, конечно, не только этих двух «признаков», а и всех других. Историческое исследование вообще требует не мышления по «признакам», но проникновения в глубь явления, в его основные, существенные свойства. Какую бы тесную и дробную «систему признаков» романтического творчества мы ни пытались создать, его конкретный «идейно-эмоциональный мир» обязательно утечет сквозь нее из наших рук. И романтическое «направление» в литературе останется у нас без романтизма.

Предоставляя определение всей «системы признаков» романтизма «дальнейшей дискуссии», ставя перед собой задачу лишь «наметить некоторые перспективы» его изучения, автор статьи все же приходит иногда и к положительным утверждениям. И тогда выясняется, что все-таки есть некоторая основная, ведущая особенность романтического направления. Но это, конечно, не особенность самого «идейно-эмоционального мира» романтизма, это особенность творческого метода, свойственного романтическому направлению. Метод, таким образом, ставится выше идейной направленности искусства.