«Может быть, позже многое станет более очевидным и ясным» (Из документов «Партийного дела А. К. Веронского»). Вступительная статья Н. Дикушиной; подготовка текста и примечания Н. Дикушиной, Т. Исаевой

Творческое наследие Александра Константиновича Воронского (1884 – 1937) теперь широко известно. Благодаря усилиям дочери Г. А. Воронской и ее мужа И. С. Исаева были переизданы почти все его литературно-критические и художественные произведения, долгие годы пребывавшие в спецхранах. В 1963, 1982, 1987 годы в Москве вышли сборники литературно- критических статей А. Воронского, изданы романы «Бурса» (М., 1966), «За живой и мертвой водой» (М., 1970), опубликована переписка А. Воронского с М. Горьким («Архив А. М. Горького», т. X, кн. 2, М., 1965) и советскими писателями («Литературное наследство», 1983, т. 93), создан «Библиографический указатель. А. К. Воронский» (Тамбов, 1984). Как бы ни старались иные «юркие» исследователи похоронить литературу советского периода, перекроить карту литературного движения, имя Воронского навсегда останется в истории русской культуры и эстетической мысли XX века.

Можно только поражаться, сколько успел сделать Воронский за короткий срок активной творческой жизни, отпущенный ему после Октября, когда, как писал он М. Горькому, приходилось работать в условиях «поистине каторжных» ¹. О драматических событиях его послереволюционной жизни рассказывают документы, составляющие «Партийное дело А. К. Воронского». Они хранятся в Российском центре хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Часть их мы публикуем.

В бурном, пестром, противоречивом литературном движении 20-х годов существовали не только разрушительные тенденции Пролеткульта,»На посту», ВАПП. Заметными, особенно в первой половине десятилетия, были тенденции созидательные, связанные прежде всего с именем Воронского. Трудно сказать, что было главным тогда в его деятельности: книги и статьи, которые он написал, журнал «Красная новь», который он создал и редактором которого был в 1921 – 1927 годы, издательство «Круг», которое возглавлял в те же годы и которое печатало писателей-попутчиков, или кропотливая работа с молодыми писателями. Талант Воронского универсален и равно проявлялся в литературно-критическом творчестве, в организации журнального дела и в книгоиздании. Но вот горестный итог этой разносторонней деятельности, подведенный Воронским в письме к Г. К. (Серго) Орджоникидзе от 3 марта 1927 года (документ 1 данной публикации): ему пришлось уйти из «Красной нови», его обвинили в создании оппозиционной литературной группы «Перевал», основанное им издательство «Круг» намеревались закрыть. Что произошло? По документам «Партийного дела А. К. Воронского» красной нитью проходит обвинение его в троцкизме.

Мы всегда писали о политике партии в литературе. Но такой продуманной и последовательной политики в 20-е годы не было, хотя, конечно, руководство партии с самого начала пыталось подчинить себе всю идеологическую жизнь страны, и литературу не в последнюю очередь. Однако «методика» такого подчинения еще не была отработана. На помощь пришли напостовские группировки. Напостовцы и особенно «Ваппы», как назвал их в письме Воронский, оказались «хитрее» своих предшественников – пролеткультовцев. Пролеткультовские организации строились по классовому принципу, и их лозунги имели чисто классовый характер. «На посту» и ВАПП, унаследовавшие и даже усилившие вульгарно- социологические и нигилистические тенденции Пролеткульта, заявили о себе не только как о пролетарских писательских организациях, но как о представителях партии в литературе и выступления против своей платформы рассматривали как выступления против партии. Воронский с его критикой напостовства сразу попал в литературную оппозицию – тогда это слово было модным, – поскольку в ЦК руководили литературой люди, мало в ней сведущие: демагогические заявления напостовцев принимались за чистую монету, и напостовство поддерживалось. В то время как напостовцы выступили с призывом «общего дружного строительства пролетарской литературы» ², Воронский поддержал тезис Л. Троцкого о невозможности строительства пролетарской литературы и пролетарской культуры. Все мы, писавшие о Воронском, пытались так или иначе его «выгородить», отделить от Троцкого, но в публикуемом заявлении Воронского в Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП(б) ³  есть такое признание: «Работая на литературном участке, я разделял взгляды Троцкого, что в эпоху диктатуры пролетариата о создании социалистической культуры не приходится говорить <…>» (документ 5). К признанию Воронского стоит прислушаться, хотя правы те исследователи, которые указывали на разницу исходных позиций Воронского и Троцкого в их взглядах на литературу. Но теперь вряд ли это существенно. В том же 1923 году, когда выявились противоречия Воронского с напостовцами, развернулась борьба внутри партии. С резким осуждением бюрократизации партийных и советских органов выступил Троцкий. Воронский поддержал его. «Мне казалось, – объяснял он в упоминаемом выше письме в КПК, – что в партии все больше и сильней побеждает бюрократизм, точно так же эту победу я видел и в советском аппарате». Поэтому Воронский примкнул к троцкистской оппозиции. С тех пор обвинение в троцкизме стало главным козырем в руках его противников. Но вот о чем, возможно, следовало бы вспомнить. В 1922 году Воронский прочитал еще не опубликованный роман Замятина «Мы». Роман произвел на него сильное впечатление. Он написал статью о творчестве Замятина для «Красной нови» и почти одновременно письмо к нему. «Очень тяжелое впечатление, – признавался в своем письме Воронский. – По совести. Неужели только на это вдохновил вас Октябрь и что после было до наших последних дней… Рано еще по нас такими сатирами стрелять» ⁴. В статье «Евгений Замятин» Воронский высоко оценил его «Уездное» и «На куличках», но о романе «Мы» вновь отозвался неодобрительно: «…это не утопия, это художественный памфлет о настоящем и вместе с тем попытка прогноза в будущее… И все здесь неверно» ⁵. Вряд ли стоит сегодня упрекать Воронского в том, что он не разглядел правду, заключенную в романе Замятина. Как ни парадоксально, через год коммунист и революционер Воронский в своей борьбе с упростителями и вульгаризаторами культуры, с мертвящим общество бюрократизмом фактически оказался по одну сторону с Замятиным. Правда, Замятин был уверен, что он отобразил истинное лицо социализма. Воронский боролся с чертами, искажающими, по его мнению, социализм и социализму несвойственными. «На разных плоскостях мы стоим» ⁶, – писал он Е. Замятину. При всем том, высоко оценивая художественное предвидение Замятина, мы ныне вправе, думается, отдать должное и Воронскому, оказавшему сопротивление еще только складывающейся системе бюрократического государства, в идеологической жизни которого напостовство – в широком значении этого понятия – сыграло губительную роль и во все последующие годы воздействовало на «политику партии в области литературы». Судьба Воронского, отраженная в документах его «Партийного дела»,свидетельствует, какие колебания претерпевала эта политика в 20-е годы, как постепенно в ней брали верх напостовские тенденции. Став редактором «Красной нови» при Ленине, Воронский во время его болезни и после смерти испытал мощные атаки на журнал. Воронского хотели убрать из журнала в 1924 году, хотя на известном совещании в отделе ЦК РКП(б) в мае 1924 года притязания напостовцев и ВАПП на руководство литературой были отвергнуты. Тем не менее по настоянию, очевидно, напостовцев вопрос о «Красной нови» был поставлен на оргбюро ЦК РКП(б). Кое-что об этих событиях можно узнать из переписки Воронского с Горьким⁷ . В «Партийном деле А. К. Воронского» сохранились выписки из протоколов заседаний оргбюро ЦК. Первый раз вопрос о редакции «Красной нови» обсуждали 29 августа 1924 года, и было вынесено постановление: «<…> а) Вместо единоличного редактора утвердить редакционную коллегию журнала «Красная новь» в составе Воронского, Раскольникова и Сорина⁸; б) Обязать редакцию вести партийную линию <…>»⁹. В чем состояла суть этой партийной линии, не объяснялось. Протокол был подписан Л. Кагановичем. 18 ноября того же года на заседании оргбюро ЦК слушали заявление Воронского об освобождении его от работы в «Красной нови». Просьба была отклонена. 29 декабря на оргбюро ЦК вновь был поставлен вопрос о журнале и вынесено решение: «<…> а) Подтвердить прежний состав редакции «Красной нови»: тт. Воронский, Раскольников и Сорин; б) Обязать т. Воронского работать в редакции «Красной нови»; в) Обязать т. Сорина принимать регулярное участие в работе редакции журнала «Красная новь» ¹⁰. Оба протокола подписал В. Молотов. Воронский предполагал уйти из журнала, но в то время начала работать комиссия, которая готовила постановление ЦК РКП(б) «О политике партии в области художественной литературы». Возглавлял комиссию М. Фрунзе, хорошо знавший Воронского, активно участвовал в ее работе Н. Бухарин. Обстановка заметно смягчилась, и в марте 1925 года Воронский писал Горькому: «У меня в редакции произошли перемены: тов. Раскольников заменен Ярославским¹¹. Он – не «напостовец». Я снова получил возможность работать в «Нови». Моя редколлегия в новом составе работать не мешает… Литературная драка как будто ослабевает. В верхах «напостовцы» терпят поражения. Делу этому помогает т. Бухарин. Хорошо, если литературная атмосфера несколько очистится, а то очень тяжело было» ¹². Однако передышка оказалась недолгой. Попытки примирения сторон, предпринятые ЦК при подготовке резолюции и после ее принятия, практически ни к чему не привели. Напостовцы вновь набирали силу. Партийная борьба завершилась поражением Троцкого. Над Воронским сгустились тучи. 18 апреля 1927 года в отделе печати ЦК ВКП(б) состоялось обсуждение «Красной нови». Правда, говорили главным образом не о работе журнала, а о проведенном незадолго до этого юбилейном вечере, посвященном пятилетию «Красной нови». Зав. отделом печати ЦК ВКП(б) С. Гусев объявил, что «юбилей «Красной нови» превратился в демонстрацию сочувствия нашей антипартийной оппозиции со стороны беспартийных литераторов» ¹³. В письме к Воронскому крайне резко отозвался о юбилее и Бм. Ярославский: «<…> жуткое и тяжелое чувство осталось у меня от юбилея «Красной нови». Такое обилие «похвал» самого неприличного свойства, что мне было обидно за Вас и трудно было сдержаться. Особенно похвала насчет того, что из любви к литературе Вы забываете прилагательное «революционное»; и затем эта речь Сакулина¹⁴ – руки прочь от литературы, вы, хамы бесталанные. Мне кажется, что есть опасность для «Красной нови» потерять коммунистическое лицо при таких условиях. Попутчикам ведь только этого и надо, они Вас захвалят, если Вы поддадитесь хоть чуточку <…> «¹⁵. Перечисление фамилий выступивших на обсуждении журнала дает представление о том, как оно было задумано отделом печати ЦК ВКП(б). Воронский сразу обратил внимание на то, что среди приглашенных явно преобладали напостовцы, да и вообще те, кто враждебно относился к журналу. Л. Авербах, А. Зонин, В. Киршон, В. Кнорин, Ю. Либединский, В. Сорин, А. Фадеев, естественно, осуждали линию «Красной нови». Особенно жестко высказывался Раскольников, обвинивший Воронского в том, что он «смотрит на журнал, как на свое личное дело» ¹⁶. Раскольников заявил: «Абсолютно необходимо политизировать «Красную новь»¹⁷. Вскоре он вновь был введен в редколлегию. Воронский из журнала ушел. Все худшие предчувствия Воронского оправдались. В феврале 1928 года его исключили из партии «за принадлежность к троцкистской оппозиции» ¹⁸. Меньше чемчерез год, в январе 1929-го, Воронского арестовали. Приговор был сравнительно мягкий, очевидно, благодаря вмешательству члена Центральной контрольной комиссии Ярославского, письмо которого Сталину и Орджоникидзе публикуется (документ 3). Воронского выслали в Липецк Тамбовской губернии, даже разрешили перед отъездом побывать дома, собрать необходимые книги и рукописи. Воронский смог вернуться в Москву в конце 1929 года, ему необходимо было лечиться. Теперь он занимался только своими книгами: завершал роман «За живой и мертвой водой», который печатался в «Новом мире» (1928, N 9 – 12 и 1929, N 1), когда Воронский был исключен из партии, а затем арестован и выслан. После восстановления его в партии были опубликованы роман «Глаз урагана» («Звезда», 1931, N 1 – 3), «Героические новеллы» («Новый мир», 1931, N 2). Для только что созданной редакции ЖЗЛ он написал книги «Желябов» и «Гоголь». Они вышли в 1934 году, но тираж «Гоголя» сразу был конфискован и уничтожен. Как сообщила Г. Воронская, сохранилось всего пять экземпляров книги. Однако Воронский не мог оставаться в стороне, абстрагируясь от событий литературной жизни. 12 марта 1930 года он обратился в ЦК ВКП(б) с письмом в связи с появлением в «Комсомольской правде» статьи о «Перевале» ¹⁹  (документ 4). В нем Воронский дал свою оценку состояния литературы на рубеже 20 – 30-х годов. Это, в сущности, последнее «выступление» Воронского о современной литературе. И, как ни горько признавать, оно производит несколько двойственное впечатление. С одной стороны, все тот же профессионализм, точность оценок, уважение к истинным талантам. Но в заявлении появилась чуждая Воронскому лексика, специфическая «вапповская» терминология, идеологические клише. С осени 1930 года Воронский работал старшим редактором отдела русской классики в ГИЗе. В прессе один за другим следовали удары по «Перевалу», по «воронщине» и Воронскому. После убийства Кирова в декабре 1934 года поднялась новая волна репрессий. Как правило, арестам предшествовало исключение из партии, Воронский был исключен 15 марта 1935 года. В заявлении в Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП(б) от 20 мая 1935 года (документ 5) Воронский пересказал суть предъявленных ему обвинений. Но стоит привести полностью формулировку решения партбюро ГИЗа: «За организованную помощь в 1931 г. писателю Мирову, сосланному за антисоветскую пропаганду, за отказ сообщить фамилии участников этой помощи и скрытие факта этой помощи на чистке 1933 г., на партсобрании при обсуждении письма ЦК и на заседании парткома, за скрытие своих связей (уже после ареста Зиновьева и Каменева) с арестованным по делу убийства т. Кирова – Зориным## Сергей Сем. Зорин – партийный деятель, оппозиционер, литератор, друг семьи Воронских.

1. См.: «М. Горький и советская печать». – «Архив А. М. Горького», т. X, кн. 2, с. 12.[↩]
2. См. редакционную статью в журнале «На посту», 1923, N 1, стлб. 8.[↩]
3. Комиссия партийного контроля при ЦК ВКП(б) была создана в 1934 году вместо ЦКК – РКИ (с 1923 года; с 1921-го – Центральная контрольная комиссия РКП(б).[↩]
4. »De Visu», 1992, N 0, с. 17. [↩]
5. А. Воронский, Избранные статьи о литературе, М., 1982, с. 134.[↩]
6. «De Visu», 1992, N 0, с. 17.[↩]
7. См.: «М. Горький и советская печать».[↩]
8. Федор Федорович Раскольников (наст, фамилия Ильин) – советский государственный и военный деятель, дипломат, литератор. В 1938 году был полпредом в Болгарии, отозван. Ввиду угрозы ареста остался за рубежом. Выступил с обвинением И. Сталина в массовых политических репрессиях. Заочно исключен из партии, объявлен «врагом народа», лишен советского гражданства. Погиб в 1939 году при невыясненных обстоятельствах. Реабилитирован. Владимир Гордеевич Сорин – партийный деятель. В 1924 году был зам. заведующего отделом печати ЦК РКП(б).[↩]
9. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 100. Д. 8395. Л. 22.[↩]
10. Там же. Лл. 23, 24.[↩]
11. Емельян Мих. Ярославский (наст. фамилия М. И. Губельман) – государственный и партийный деятель. В редакционной коллегии «Красной нови» состоял в 1925 – 1927 годы.[↩]
12. «М. Горький и советская печать», с. 17 – 18.[↩]
13. Архив А. М. Горького (ИМЛИ), П-ка «Красная новь» 2 – 2 – 1. Л. 39.[↩]
14. Павел Никитич Сакулин – литературовед, академик АН СССР (1929).[↩]
15. Архив А. М. Горького (ИМЛИ), П-ка «Красная новь» 2 – 2 – 1. Л. 38.[↩]
16. Там же. Л. 80.[↩]
17. Там же. Л. 79.[↩]
18. РЦХИДНИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 1279. Л. 1. [↩]
19. См.: М. Гребенников, Непогребенные мертвецы (О «Перевале» и перевальцах). – «Комсомольская правда», 8 марта 1930 года.[↩]