Мой первый опыт на ниве народного просвещения

Венгерского писателя Лайоша Мештерхази не нужно, очевидно, представлять советским читателям: его блестящий, глубокий, остроумный роман «Загадка Прометея» давно стал фактом нашей культурной жизни, вошел в наше сознание.

Давно?.. Всего-то лет десять назад. И тем не менее кажется, что давно. Во-первых, и Мештерхази с тех пор умер. Во-вторых, и наша жизнь за этот десяток лет претерпела и претерпевает такие кардинальные изменения, что середина 70-х годов, когда «Прометей» был впервые опубликован по-русски, представляется чем-то весьма отдаленным…

Но в данном случае важно не то, давно или не очень давно мы знакомы с благородным титаном, который, будучи освобожден Гераклом, в своей «второй» жизни прошел нелегкий путь, лишился божественного своего ранга и стал человеком, более того – Человеком, так что путь его был возвышением, а совсем не падением. Важно, что «Загадка Прометея» и сейчас звучит актуально, может быть, даже более актуально, чем десять лет тому назад.

Но и творчество Мештерхази в целом остается живым и неувядающе современным. Наверное, нам еще долго предстоит открывать в нем такие ценности, которые будут звучать в унисон с мыслями и чувствами советских людей обновляющих свое общество, свою жизнь.

В издательстве «Прогресс» готовится к выпуску сборник художественной публицистики Л. Мештерхази. Не забегая вперед, скажем лишь, что очень многое в этом сборнике кажется написанным словно сейчас, как говорится, на злобу дня. Вероятно, причина этого в том, что Мештерхази всегда, во всех своих произведениях, был искренним, честным, принципиальным, каким и должен быть истинный коммунист, и всегда стремился вскрывать сущностные связи, глубинные корни явлений,

Эссе «Мой первый опыт на ниве народного просвещения», которое печатается (в сокращенном виде) ниже, на наш взгляд, представляет собой хороший пример юмора Мештерхази – юмора, всегда социально направленного, помогающего бороться с тем, что, до боли прочно укоренившись в социализме, подчас извращает его черты, превращает в формальность его гуманную сущность. Речь идет о бюрократизме, начетничестве, показухе и т. п.

Жанр этой вещи определить нелегко. Это не совсем фельетон, не совсем воспоминания, не совсем сатирическая зарисовка. Во всяком случае, как бы ни называли ее она в лучшем смысле этого слова – то есть без назидательности – поучительна, а сверх того остроумна. Она показывает талант Мештерхази с новой, еще незнакомой читателю стороны.

Ю. ГУСЕВ

Научив полмиллиона безграмотных читать и писать, мы решили: дадим в руки народа книгу, пусть читает и приобщается к высокой культуре. Для сей благородной цели выбран был новый сборник Петера Вереша «Испытание»; хороший состав, отличные новеллы, среди них такой шедевр, как «Шули Киш Варга». Пускай вся страна прочтет книгу, а затем обсудит под руководством компетентных товарищей, на основе единых установок.

«Мы» я пишу здесь, имея в виду тогдашнего моего хозяина, министерство. Ведь «Испытание» было только одним из средств шлифовки умов, в коем процессе участвовали еще театры, оркестры, общество распространения знаний, изобразительное искусство – всего и не перечислишь, – вплоть до агитбригад, которые, как некоторые еще помнят, в бойких частушках клеймили опаздывающих на работу, империалистов и с не меньшим пылом прославляли передовиков труда. Координировать все эти средства было призвано министерство, созданное с фантастической быстротой (везде находились люди, с которыми руководство легко соглашалось пожертвовать ради такого важного дела), а министерство – с такой же фантастической быстротой – создало по всей стране свою сеть, вернее, сети. Как принято говорить, по партийной линии, а также по молодежной и профсоюзной, по линии кооперативов, местных советов, библиотек и по всем прочим линиям. Пивные залы в корчмах переделали под дома культуры, и только потом, года через два, когда выяснилось, что решающее слово остается за министерством финансов, все вернулось на круги своя. Так что даже в самой маленькой деревушке за культпросвет отвечали: партийный уполномоченный и представитель от сельсовета, директор дома культуры и библиотекарь, вокруг которых роились активисты – участники драмкружков, изостудий, ответственные за печать, редакторы стенгазет, кое-где даже уборщицы. Что тут скажешь? Кто умудрялся все-таки выскользнуть из этой прочной сети, заслуживал, чтобы на всю жизнь остаться невеждой. И весь этот аппарат возник с такой же быстротой, что и само министерство.

Везде есть энергичные люди, которые, не выделяясь ни красотой, ни физической силой, ни умом, тем не менее хотят самоутвердиться – и находят такую возможность в какой-либо сфере культуры. И есть простые души, которые делают, что им велят: культуру так культуру, не все ли равно. Однако, справедливости ради, должен все же сказать две вещи. Первое: кое-где встречались действительно талантливые работники культпросвета, достигавшие удивительных успехов. Второе: в Венгрии того времени больше всего до одержимости честных людей можно было встретить именно среди тех, кто занимался народным просвещением.

После того как весь этот громадный аппарат был отлажен, министерству и вправду оставалось превратиться в этакую диспетчерскую: на пульт поступает сигнал, зажигается лампочка, компетентное лицо нажимает кнопку – и готово. Время от времени мы, конечно, выезжали «на места», чтобы своими глазами полюбоваться, как зреют и наливаются плоды трудов наших. Каждый месяц на совещаниях отделов мы констатировали, что знания в стране неуклонно растут, а невежество – тоже неуклонно – сокращается, что социалистическое сознание, нравственность и культура все прочнее укореняются в душе народа. И это нас окрыляло.

Остановимся, однако, на одном направлении нашей работы – на читательском движении. Упомяну сразу же: с течением времени оно стало более дифференцированным: солдаты получили «Звезды Эгера», шахтеры – «Жерминаль», а «Нана», если я не ошибаюсь, досталась женщинам, переквалифицировавшимся в водителей такси, и т. д. Но с чего-то ведь надо было начать; и чтобы соблюдался порядок, была единая основа, мы и нажали кнопку: по всей стране на полгода было пущено «Испытание». Из деревень сообщили в районы, что экземпляры книги получены и розданы для чтения, районы отчитались перед областью, области – перед министерством. Через полгода, правда, после некоторых напоминаний, – без этого не бывает, – деревни отрапортовали в районы, что «читательское движение идет полным ходом», районы рапортовали о Том же в области, области – в министерство. Наступил черед читательских конференций и компетентных товарищей. Мы выехали на места. Мне досталась прелестная деревушка Б. в Баконе. Небольшая, ко в культурном отношении, по отзывам областного начальства, весьма заметная. Только вот от железной дороги, как оказалось, далековато. Девять километров, пешком. Правда, по чудесной лесной дороге. Я любил такие лесные дороги еще до того, как лесничества их закрыли – в интересах охраны животных. По пути мне попалась другая деревня: улица, как пила с ровными зубьями, все дома одинаковые.

Когда я добрался до Б., был полдень, звонили в колокола.<…>

В этой деревне была всего одна улица, у церкви она расширялась, оттуда шли ряды новых домов, ничем, правда, не отличавшихся от старых, с хозяйственными постройками через весь двор; часть домов уже приведена в порядок, побелена. Я спросил про директора дома культуры, никто не знал такого. «Товарищ… – я достал бумажку, – Недеши». На меня сразу обрушился целый поток информации: «Верно, в кооперативе», «Поищите в этом, как его, парткоме», «Да нет, в корчме она, зал готовит под общее собрание»… Куда теперь?.. Ладно, в партком все равно надо зайти.