№4, 1994/Заметки. Реплики. Отклики

Мистик или мистификатор

Я царь – я раб – я червь – я бог!

Г. Державин, «Бог».

Гоголь – гениальный писатель. Мысль бесспорная до банальности. 14 все же… Кто вы, Николай Васильевич? В ответ – ироническая улыбка. Он – всё. И прежде всего – его творческое наследие. Гоголь бессмертен именно в своих произведениях. Но если по ним попытаться представить себе его единый облик, сделать это будет трудно -такие они разные, так многолик автор «Диканьки» и «Ревизора», «Мертвых душ» и «Старосветских помещиков». Он, как многогранное зеркало, всякий раз отражает какую-то новую сторону жизни и сам при этом поворачивается новой своей стороной. Так в каком же из своих произведений он настоящий? Для одних ом – автор «Ревизора», сатирик, обличитель; для других… С какой нетерпимостью были встречены «Выбранные места из переписки с друзьями». Как смел! Ведь он – автор «Ревизора», а значит, должен быть тем-то и тем-то. А он…

И всякий раз, как кому-то начинало казаться, что все уже, вот он весь у него в руках, Гоголь неуловимо, как иллюзионист, переоблачался, менял амплуа и в руках его одураченного знатока оставался пустой шутовской колпак. Ах, в какое же бешенство это приводило людей, а Белинского так просто доконало! И еще неизвестно, кто кому нанес более глубокую рану: Белинский ли своим остервенелым письмом или Гоголь своими смиренными рассуждениями в «Выбранных местах» и в своем ответе на это письмо.

Лучше всех понимал Гоголя, пожалуй, лишь старик Аксаков, который просто отказывался его понимать и не рассуждая любил, несмотря на все порой жестокие проделки.

Сколь мозаично и противоречиво запечатлелся Гоголь в восприятии всех знавших его, можно судить хотя бы по тому «Гоголь в воспоминаниях современников», где каждому мемуаристу казалось, что он знал Гоголя. Но какого Гоголя? Мистика? Мистификатора? Лжеца? Честнейшего? Тот же С. Аксаков, отказываясь понимать некоторые его поступки, только объяснял их тем, что, видно, все у Гоголя не так, как у всех: и нервы другие, и устроены не так. Так. может, и нам лучше последовать примеру Аксакова, не пытаться разобраться в нем, а просто любить его, многоликого, не допытываясь, какое из лиц – маска, а какое – подлинное. Может, поспешил с выводами Достоевский, когда говорил: «Явилась потом смеющаяся маска Гоголя, с страшным могуществом смеха, – с могуществом, не выражавшимся так сильно еще никогда, ни в ком, нигде, ни в чьей литературе с тех пор, как создалась земля. И вот после этого смеха Гоголь умирает пред нами, уморив себя сам, в бессилии создать и в точности определить себе идеал, над которым бы он мог не смеяться» 1. Может, «смеющаяся маска Гоголя» – это слишком резко? Ведь кроме этой маски было еще и лицо. И смерть от бессилия обрести идеал, да и вся мятущаяся жизнь в тоске по идеалу, и сами эти маски, перевоплощения – не поиски ли это положительного лица? А может, судорожные гримасы?

Мистификация. Она стала натурой. После болезненного урока с неудачной юношеской поэмой он ушел в лабиринт бесчисленных масок. Удар был тем более болезненным, что с надеждами на литературный успех связывалась мечта о материальной самостоятельности. Ведь он, как и тысячи других бедных провинциалов, «пришел в этот город с пустыми руками, но зато- с полным сердцем и непустой головой». И вот эта провинциальная искренность, мечты, восторженность оказались никому не нужными. В столице требовалось иное. Там каждый должен играть какую-то роль и в зависимости от этой роли занимать место в обществе.

  1. Ф. М.Достоевский, Полн. собр. соч. в 30-ти томах, т. 19,. Л., 1979, с. 12.[]

Цитировать

Клеченов, Г. Мистик или мистификатор / Г. Клеченов // Вопросы литературы. - 1994 - №4. - C. 344-349
Копировать