«Мать» Горького как литературный источник повести Чуковской «Софья Петровна»

Я приношу благодарность Марине Рожавин, Летнему Исследовательскому Центру Университета в Урбана-Шампэйн, штат Иллинойс, а также библиотеке Суортморского Колледжа за возможность использования межбиблиотечного абонемента; также благодарю проф. Марину Балину и Эрика Ларсена за ценные рекомендации, предложенные в ходе работы над статьей.

Повесть Лидии Чуковской «Софья Петровна» (далее в тексте — СП), хотя и была известна в сам- и тамиздате в начале 1960-х годов, вошла в российское литературное пространство только в 1988 году, что повлияло как на ее читательское восприятие, так и на последующее осмысление критикой. Данная статья посвящена проблеме связи СП с романом Горького «Мать» (1907), основополагающим произведением социалистического реализма. СП можно понять и оценить, лишь имея в виду следующий факт: мастерски манипулируя стилем и нормами соцреализма, Чуковская заставляет вспомнить горьковский роман, который она неоднократно цитирует и в значительной мере «переписывает». Скрытое использование повествовательной структуры свидетельствует о том, что Чуковская выступает в СП не только как мемуарист-диссидент — свидетель своей собственной и общенародной истории, — но и как художник, переосмысляющий литературную традицию.

Родство между романом «Мать» и СП столь очевидно, что сложно поверить, будто исследователи прежде не обратили на него внимания. Возможно, для русского читателя и критика эта связь настолько прозрачна, что не заслуживает специального упоминания. Хотя скорее дело в другом: длительный запрет на публикацию СП привел к тому, что, когда текст в итоге был напечатан, внимание читателя периода «перестройки» оказалось в такой степени поглощено изображением террора, что вопрос о литературных истоках сюжета не представлялся существенным. Возможно также, что к 60-м годам XX века (и тем более к концу 80-х!) Горький отчасти утратил свою былую значимость, и поэтому вряд ли кто-то мог предположить, что официозный роман «Мать» послужил источником для произведения, стоящего в оппозиции к господствующей идеологии. Во всяком случае, мне удалось обнаружить только одну работу — магистерскую диссертацию 1988 года, — в которой утверждалось, что СП написана в традиции соцреалистического романа, образцом которого является «Мать» Горького[1]¹.

Как отмечает Катерина Кларк в исследовании «Советский роман: история как ритуал», сюжетная формула романа «Мать» оказалась настолько продуктивной для выстраивания произведения как иносказания об исторической реальности, что стала основой сюжетов многих соцреалистических романов. Так что на фоне типологического сходства канонических произведений социалистического реализма читатели прошли мимо индивидуального родства этих двух книг — в характерах и подробностях сюжета.

В Штатах СП пользуется репутацией одного из авторитетных и — в первую очередь — исторических первоисточников, по которым изучают советский период[2]². Восприятие произведения как исторического документа во многом задано самим автором — Чуковская неоднократно подчеркивала ценность повести как исторического свидетельства и достоверной картины из жизни тех лет. В предисловии к парижскому изданию 1965 года Чуковская объясняла: «Я смотрела на нее не столько как на повесть, сколько как на свидетельское показание…» В «Процессе исключения» она писала: «Не мне судить, какова ее художественная ценность, но ценность правдивого свидетельства неоспорима». Чуковская была раздражена политикой парижских редакторов, изменивших заголовок и имена нескольких персонажей, очевидно восприняв повесть как документальное свидетельство. Словно желая защитить автора и ее героев от советских нападок, редакторы напечатали опровержение от лица Чуковской, в котором было сказано, что книга публикуется без ее ведома или согласия. Советские рецензии, появившиеся после первой официальной публикации в 1988 году, также подчеркивали значимость СП как исторического свидетельства[3³]. Один из отзывов 1988 года был озаглавлен «Фантастическая явь» (Нерлер). Период гласности определил острую необходимость воскресить в памяти годы ежовщины, рассмотреть повесть в большей степени как источник исторический, нежели художественный, — именно поэтому документальный аспект отвлек на себя читательское внимание.

Несмотря на то, что документальное значение повести подчеркивалось самой Чуковской (вплоть до стремления избежать эстетических оценок), несколько западных ученых решились рассмотреть СП как литературное произведение. В своих работах, полностью или большей частью посвященных Чуковской, Белла Хиршорн (1987), Бет Холмгрен (1993) и Аннет Юлиус (1995) кратко изложили и объяснили сюжет повести, указав на стилистические и другие связи с каноном социалистического реализма[4]⁴, в отношении которого СП может служить основой для краткого курса. Повесть заставляет даже ни о чем не ведающего читателя становиться соучастником счастья в начале действия, более или менее смутно догадываться о грядущих потрясениях, за которыми последует обескураживающая развязка. Однако значение повести как литературного произведения и как документа, обличающего сталинскую реальность, проступает со всей отчетливостью только при ее прочтении на горьковском фоне.

СП и роман «Мать» связаны во многих аспектах. Композиция выстроена таким образом, что центральные персонажи схожи как с точки зрения общей системы персонажей, так и внутри пар. Мать — главная героиня — находится в центре повествования, но она далеко не самый надежный и объективный свидетель событий[5]⁵. Общий авторский замысел — сохранить некоторую дистанцию между читателем и главной героиней — проявляется в использовании отчества Ниловна или еще более простого обращения — «мать», а также формального — «Софья Петровна».

Каждая из героинь меняется, когда находит работу вне дома: будь то участие в подпольном революционном движении («Мать») или должность в ленинградском издательстве (СП). И та и другая представляют тип «маленького человека»; это простые женщины, но очень смелые и порядочные: Ниловна постепенно берет на себя ответственность за дело революции, а Софья Петровна не избегает родственников арестованных и отваживается открыто заступиться за свою подругу Наташу Фроленко, когда ее несправедливо обвинили. Обе матери, по крайней мере вначале, настаивают на том, чтобы все разговоры велись с оглядкой и уважительностью, беспокоясь, как бы из-за непочтительности к властям молодежь не попала в беду.

Оба сына представляют собой тип соцреалистического героя. Павел Власов высок и суров, но он «красивее всех»; Николай Липатов также «высокий, красивый и одаренный». Ни один из них не пьет и не курит. И та и другая мать отказываются плохо думать о своих сыновьях. Ниловна считает: «Он не сделает худого, он не может», Софья Петровна постоянно утверждает, что ее сын арестован по ошибке и не способен на преступление против Страны Советов. У обоих сыновей нет отцов, хотя постоянно пьяный отец Павла Власова упомянут в начальных сценах. Обе вдовы отдают жизнь сыну, мечтая более о будущем поколении (о невестке и внуках), нежели о реализации собственных романтических устремлений.

В обоих произведениях близкий друг сына является в некотором смысле воспитанником матери. Высокий украинец Андрей Онисимович Находка становится так дорог матери и так умело помогает ей по хозяйству, что Ниловна приглашает его переехать к ним; после его ареста она приносит ему чистое белье и книги раз в неделю. Колин близкий товарищ — Алик Финкельштейн[6]⁶. Как и Андрей, — подкидыш, воспитанный чужими людьми — Алик живет у тетки, которая о нем совсем не заботится. Оба героя внешне непривлекательны[7]⁷, но тем не менее эмоционально они более душевны и открыты, чем сами Павел и Коля. Обе девушки, влюбленные в сыновей, более высокого происхождения, но жертвуют своим социальным статусом ради политических интересов своих возлюбленных. Саша из романа «Мать» аристократического происхождения, но семья отказалась от нее; отец Наташи Фроленко, умерший в 1917 году, был офицером царской армии[8]⁸. Мать в обоих случаях предпочла бы более подходящую партию для сына, хотя чувства Ниловны меняются, когда Павел попадает в тюрьму и она узнает, что Саша хочет ехать за ним в ссылку. Софья Петровна создает в собственном воображении несуществующую невестку Людмилу (Милочку) и не замечает Колиных отношений со своей лучшей подругой Наташей; материнская непрозорливость заранее говорит читателю о том, что, столкнувшись с Террором, Софья Петровна и вовсе потеряет трезвость в оценке происходящего.

Другие персонажи не столь однозначны, их нравственная позиция в большей или меньшей степени амбивалентна. Таков Рубин в романе «Мать», с его естественным крестьянским образом мыслей, и знакомая Софьи Петровны, жена доктора Кипарисова, чьи советы граничат с паранойей и в то же время обусловлены жесткой действительностью — вопросом, как выжить. Позиция Кипарисовой, основанная на вселяющем ужас отказе от доброты и порядочности, проявляется, например, в эпизоде, где она остерегает Софью Петровну посылать что-либо Алику после его ареста, иначе «они» свяжут дело Алика с Колиным, что только усугубит ситуацию[9]##В рецензии Нерлер пишет: «Ее отговорила Кипарисова, объяснив, что дело ее сына могут связать с делом Алика и может получиться «контрреволюционная организация». Разве это не трусость, не предательство верного друга, из-за ее сына попавшего в беду? Нет, все сложнее. Произошла, собственно, переориентация ума на абсурдное, алогичное — и потому верное восприятие этого фантастического мира, и Софья Петровна, еще хранящая рассудок, подчиняется им, инстинктом чувствуя их необъяснимую правоту» (см.: Нерлер П. Фантастическая явь // Октябрь. 1988. № 10.

1. Об этом см.: Stern Lynn. Everybody’s Autobiographer: The Strategy of Self-Effacement in the Memoirs of Lidiia Chukovskaia. МА. Thesis. (Columbia UP). Стерн отмечает, что «создавая характер своей героини, Чуковская использует известную сюжетную формулу соцреалистического романа: мотив «пути к осознанию происходящего», который Максим Горький популяризировал в романе «Мать» «. Она также цитирует работу Кларк «Советский роман» (Чикаго, 1981).[↩]
2. С тех пор, как перевод СП появился в печати, повесть традиционно изучают в курсе истории России. Первый перевод был сделан А. Верт (1967) и по-английски назывался «The deserted house» (он ориентирован на парижское издание). Затем перевод был пересмотрен в 1999 году и «исправлен» Э. Клоуз, получив иное, первоначальное название — «Софья Петровна». В Северной Америке повесть также используется при обучении языку. Об этом см. работу О. Каган и М. Кашпер: Kagan Olga, Kashper Mara. Lidiya Chukovskaya’s Sofia Petrovna (Newburyport, MA, 2002).[↩]
3. Существует анекдотическое свидетельство о реакции на повесть советской читательской аудитории в 1988 году, настолько острой, что, воспринимая события повести как голую неприкрытую правду, читатели не допускали и мысли о литературных источниках.[↩]
4. Холмгрен пишет: «Моя гипотеза состоит в том, что Чуковская противостоит всему направлению социального радикализма: от XIX века до продолжившего его социалистического реализма». Об этом см.: Holmgren Beth. Lidiia Chukovskaia // Russian Women Writers/ Еd. Christine Tomei. New York and London: Garland Publishing, Inc., 1999. Юлиус детально анализирует СП, указывая на то, каким образом изменения, внесенные в парижское издание, сглаживают язык Чуковской и упрощают смысл, приближая повесть к произведениям социалистического реализма.[↩]

5. Чуковская отмечает: «…несчастная, рехнувшаяся Софья Петровна — отнюдь не лирическая героиня; для меня это обобщенный образ тех, кто всерьез верил в разумность и справедливость происходящего». Автор объясняет, почему именно мать становится главным действующим лицом: «В качестве главной героини я избрала не сестру, не жену, не возлюбленную, не друга, а символ преданности — мать».

   По мере развития событий Софья Петровна действует, как Двойник у Достоевского. Она не понимает, что происходит вокруг, но чувствует, что что-то не так.

   [↩]

6. Фамилия Алика — Финкельштейн — реальная и принадлежит мальчику, исключенному из Одесской гимназии в то же самое время, что и Корней Чуковский (об этом Чуковский писал в своих мемуарах «Серебряный герб»). Благодарю Марину Балину за эту догадку.[↩]
7. »Маленький, большеголовый, с торчащими ушами» Алик носит толстые очки. Находка — высок и неуклюж.[↩]
8. Первую революционерку, которая появляется в романе «Мать» (Ниловна рассматривает ее как свою идеальную потенциальную невестку), зовут Наташа, как и Фроленко. Все имена главных героев повести Чуковской есть и в романе Горького.[↩]