М. Н. Катков и крушение эстетики либерализма

Развитие русской общественной мысли и критики в XIX и начале XX века шло весьма сложными путями. Прогрессивные, демократические идеи прокладывали себе дорогу в ожесточенной борьбе с силами реакции и буржуазного либерализма. В этой борьбе оттачивалось идейное оружие революционной демократии и позднее – марксизма. Марксистская методология, принцип историзма требуют от нас, наряду с исследованием прогрессивных тенденций в развитии общественной мысли, анализировать и явления, которые им противостояли.

Наши идейные противники за рубежом поднимают на щит иных реакционных философов и критиков, выдавая их за подлинных выразителей «русского духа» и умонастроения народа. В таком искаженном свете нередко предстают М. Катков, К. Леонтьев, В. Розанов, Н. Бердяев, Л. Шестов и др. Их сочинения истолковываются на Западе односторонне и тенденциозно. Советская наука, отвергая идеологические спекуляции зарубежных недругов, должна обстоятельно разобраться в литературной деятельности тех людей, которые противостояли революционному лагерю, были его оппонентами или находились с ним в сложных и противоречивых идейных отношениях. Это позволит глубже выявить некоторые аспекты развития общественной мысли и той борьбы «двух культур», которая происходила в различных областях эстетики, критики и литературы.

Марксистско-ленинская методология дает возможность правильно решать все вопросы истории общественной мысли, помогает вскрыть объективный смысл реакционных идейно-эстетических концепций, показать закономерность неизбежного их крушения.

Мы публикуем статью о М. Каткове, в которой прослеживается его идейно-эстетическая эволюция от сторонника либерализма до идеолога и ревностного защитника самодержавия. На этом пути М. Катков обнаружил себя активным противником социального прогресса и потерпел, естественно, полный крах.

В. КАНТОР

М. Н. КАТКОВ
И КРУШЕНИЕ ЭСТЕТИКИ ЛИБЕРАЛИЗМА

Либерализм как явление русской общественной мысли и культуры впервые начал проявляться в царствование Александра I, но окончательно сформировался он в середине 50-х годов прошлого столетия, перед крестьянской реформой. Попытка самодержавия направить Россию на буржуазный путь развития, направить так, чтобы не затронуть при этом всей сложной системы идеологических, социальных и культурных связей, оказалась безуспешной. Капитализация привела к кризису идеологии самодержавного государства, к разрушению традиционных феодальных, религиозных и патриархальных отношений. Идейным выразителем капитализирующейся России стал русский либерализм. «Либералы, – как отмечал Ленин, – отличаются от консерваторов (черносотенцев) тем, что представляют интересы буржуазии, которой необходим прогресс и сколько-нибудь упорядоченный правовой строй, соблюдение законности, конституции, обеспечение некоторой политической свободы» ¹.

Казалось бы, интересы буржуазно-либерального направления совпадали с потребностями развития России, выходившей из полуазиатского варварства бюрократически-крепостнических стеснений, медленно и настойчиво преодолевавшей свою выключенность из культурной жизни Европы. Но Россия избрала иной, отличный от буржуазно-либерального, путь приобщения к мировой цивилизации – путь пролетарской революции. Буржуазия не могла стряхнуть остатки самодержавия и крепостничества, и тем самым совершенно неизбежно историческая инициатива в деле революционной перестройки России и ее дальнейших культурных преобразований переходила к рабочему классу. В статье «О нашей революции» Ленин писал: «Что если полная безвыходность положения, удесятеряя тем силы рабочих и крестьян, открывала нам возможность иного перехода к созданию основных посылок цивилизации, чем во всех остальных западноевропейских государствах? Изменилась ли от этого общая линия развития мировой истории? Изменились ли от этого основные соотношения основных классов в каждом государстве, которое втягивается и втянуто в общий ход мировой истории?

Если для создания социализма требуется определенный уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков именно этот определенный «уровень культуры», ибо он различен в каждом из западноевропейских государств), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы» ². Однако для идеологов либерализма отказ от их понимания русской культуры, от их пути, от их способа приобщения к европейской цивилизации означал отказ от культуры вообще. Объясняя уже после 1917 года бессилие либерального направления в России, причины несостоятельности его как реальной силы русской культуры, идеологи этого направления утверждали, что Россия, вследствие невежества ее народа, вообще не способна к восприятию и развитию высших духовных ценностей мировой общечеловеческой культуры, «чистого» искусства и «чистой» науки. Они утверждали, что только либеральное направление было единственным защитником культуры в России и в этом качестве противостояло как самодержавию, душителю всякой культуры, так и невежественному народу, погруженному в «первобытный коллективизм», во главе с «интеллигентами-нигилистами», врагами цивилизации и культуры³. Гибель этого направления была якобы трагедией для России, для ее приобщения к «подлинной» цивилизации. Что же касается апелляции великих русских писателей к народу, то «вера в «народ» всегда была малодушием и бессилием русских мыслящих людей, боязнью возложить на себя ответственность и самим решить, где истина и правда» ⁴.

Оставим упреки в несамостоятельности мысли Толстому и Достоевскому на совести их произнесшего, заметим только, что тяжбу либерализма с демократией разрешила сама история. Не случайно, видимо, все крупнейшие русские мыслители и писатели выступали резко против либерализма. В искусстве тенденции буржуазного индивидуализма, проникавшие в русскую культуру, разлагавшие ее общинную структуру, породили в середине прошлого века первое в России эстетское направление: направление «искусства для искусства». Однако влияние его на русское искусство и литературу было невелико. Большим русским художникам, духовным выразителям русской культуры, был чужд эстетский индивидуализм; характерно, что буржуазно-либеральная элита начала нынешнего века «обвиняла» и Толстого, и Достоевского в «народопоклонстве», а метафизические свойства «русской народной стихии» объявлялись главной причиной «гибели культуры» в Октябре 1917 года. Обратить анализ на самого себя либерализм оказался не в состоянии.

А между тем анализ этот необходим, поскольку причины слабости русского либерализма коренились, разумеется, не в субъективных отрицательных качествах и намерениях его выразителей, а в той объективной культурно-исторической ситуации, при которой либерализм на русской почве не играл и не мог играть сколько-нибудь значительной прогрессивной роли, не мог стать решающей идейной силой в перестройке русского общества.

Для понимания этих причин необходимо, как нам кажется, внести здесь некоторые уточнения, показывающие существенное отличие русского варианта либерализма от варианта западноевропейского. В анализе идейных течений надо, на наш взгляд, учитывать не только классовые основы этих течений, но и историкекультурные формы как бытия самих классов, так и идеологий, их выражающих. Диапазон проявлений одного и того же по своей классовой сущности течения может быть чрезвычайно широк, а внешние формы даже противоположны по своему политическому выражению. Социально-классовая суть либерализма – в содействии развитию частнособственнических буржуазных отношений, экономических прежде всего, но отнюдь не везде, не всегда, не при любых обстоятельствах – политических. Если судить по западноевропейскому образцу, то либерализм связан с активной, открытой борьбой за буржуазные политические свободы. В России, как убедительно показал Ленин, эта тенденция приняла мимикрийные формы. И это не случайно. В Западной Европе и Северо-Американских Соединенных Штатах буржуазия сама завоевала свои свободы и какое-то время, до пробуждения «четвертого сословия», была активной и прогрессивной силой. Поэтому ее идеологи, по сравнению с русскими либералами, были более решительными и последовательными. Разумеется, либерализм в России пережил известную эволюцию. В 40-х годах быть либералом значило быть «человеком мысли», значило рисковать если не свободой, то по крайней мере служебным положением. Царизм опасался влияния либеральных идей, ему мерещились призраки европейских революций. Но после крымского поражения и реформ Александра II, пытавшегося этими реформами предотвратить «революцию снизу», либерализм стал выгоден, получил ореол государственной политики⁵. Приобретя некоторые буржуазные свободы в их первичных ограниченных формах из рук самодержавия, русские либералы опасались прогневить «благодетеля» и именно от царского правительства ждали очередных милостей. Характерно, что в период русских буржуазно-демократических революций 1905 года и февраля 1917 года не буржуазия, а рабочий класс и крестьянство были движущими силами этих революций. Оценивая позицию русских либералов, мечтавших о прогрессе и сколько-нибудь упорядоченном правовом строе, но не решавшихся за это бороться, Ленин называет русский либерализм даже «не полурабским, а совсем рабьим» ⁶.

Эта нерешительность и трусость русского либерализма вполне закономерна. Дело в том, что он складывался как течение параллельно с революционно-демократическим движением, выступавшим как против самодержавия, так и против дворянско-буржуазного либерализма. И безусловно, либералы боялись демократического движения масс больше, чем самодержавия, которое старалось изобразить себя представителем всех сословий Российского государства, что на деле означало содействие интересам не только помещиков, но и растущей русской буржуазии. Поэтому, несмотря на уверения идеологов русского либерализма в неприятии самодержавия, буржуазия всегда охотно шла на союз с царизмом, опасаясь революционного движения. Во все кризисные моменты истории русская буржуазия быстро и не задумываясь проделывала политическую эволюцию в сторону самодержавия, в сторону сильной власти.

Эту характеристику, видимо, нельзя безоговорочно отнести ко всем либеральным деятелям культуры. Некоторые из русских либерально настроенных ученых сохранили свое доброе научное и общественное имя. Таков был, например, В. Ключевский. Однако не деятели, подобные знаменитому русскому историку, определяли позицию буржуазных либералов в острые периоды общественной жизни.

В недавно вышедшей книге В. Китаева «От фронды к охранительству. Из истории русской либеральной мысли 50 – 60-х годов XIX века» на примере деятельности К. Кавелина, М. Каткова и Б. Чичерина подробно анализируется динамика развития русского либерализма. Опираясь на ленинские оценки пореформенной России, привлекая малоисследованные материалы (в том числе и архивные), автор показывает, что рассуждения либералов, выступавших за буржуазное развитие страны, о свободе и правах были только словами, не предполагавшими никакого действия. Идея «охранительного либерализма», высказанная впрямую в 1862 году Б. Чичериным, по сути дела, как справедливо замечает автор, «состояла в примирении начала свободы с началом власти и закона» ⁷ и подытоживала теоретически практическую позицию его сотоварищей. Следовательно, историческое своеобразие русского либерализма заключалось прежде всего в том, что он с самого возникновения балансировал между оппозицией и охранительством, начав с оппозиции, пока позволяло самодержавие и не было «красной опасности», и кончив пресмыкательством перед правительством. В. Китаев завершает свое исследование такими словами: «Поворот либерализма к охранительству характеризовался, на наш взгляд, резкой активизацией антисоциалистических и антиреволюционных моментов, которые постоянно присутствовали в системе либеральных идей и заняли в ней доминирующее положение в период наибольшей опасности падения основ существующего порядка» ⁸.

Однако, констатируя переход либерализма к охранительству, произошедший в начале 60-х годов прошлого века, автор, к сожалению (и это не упрек ему, а именно сожаление), ограничивается этими временными рамками. Между тем весьма показательна дальнейшая эволюция бывших либералов к самой агрессивной и махровой реакции, ибо простого охранительства показалось недостаточно перепуганным русским буржуа. И поскольку самодержавие проводило все же буржуазные экономические реформы (хоть и в урезанном виде), поощряя развитие капиталистической промышленности, бывшие либералы, ставшие идеологами самодержавия, целиком и полностью принимали и поддерживали общественно-политическую программу русского царизма, направленную на подавление всяких свобод, в том числе и либеральных. Не случайно, очевидно, что наиболее активные охранители типа Каткова до самого конца своей деятельности выступали идейными проводниками буржуазного предпринимательства⁹. Путь идеологов русской буржуазии вел к принятию самых реакционных тенденций самодержавия.

Но если превращение либерала в охранителя и реакционера в сфере общественно-политической рассмотрено, как кажется (теперь, после выхода книги В. Китаева, это можно сказать), достаточно подробно, подобное же превращение в области литературно-художественной и эстетической не рассматривалось, по сути дела, еще ни разу. Совершенно не касается эстетических концепций русского либерализма и В. Китаев. А между тем в России очень долго именно эстетическая полемика несла на себе печать общественно-политических разногласий; в частности, размежевание революционно-демократического и либерального лагеря прежде всего сказалось как раз в литературно-эстетических спорах. И даже когда царизм разрешил обсуждать крестьянский вопрос и вопросы экономико-философского характера, русская художественно-эстетическая мысль осталась той сферой, где осуществлялся наиболее живой контакт с русским обществом.

Основной эстетической идеей либерального направления была идея «чистого искусства». И проследить, как менялось отношение либералов к этой идее, какие изменения претерпевала сама эта идея в процессе их политической эволюции, было бы тем важнее, что именно буржуазно-либеральные идеологи более всего твердили о самоцельности и независимости искусства и клялись в неизменной верности этой идее. Иными словами, задача нашей статьи – рассмотреть эстетическую эволюцию русского либерализма. Надо отметить, однако, что не все либералы проделали эту эволюцию. По тем или иным причинам некоторые из них сохранили свою приверженность «чистому искусству» и по сей день считаются наиболее адекватными выразителями этого течения в его «исконной» чистоте. На самом же деле они отразили лишь его незавершенный, ранний этап. Но поскольку нас интересует кризис русского либерализма, его двуплановость и переходность, мы обращаемся к деятелю, всей своей судьбой выразившему динамику процесса перерастания бывшего либерала в идеолога самодержавия.

Ключевой фигурой в данном случае нам представляется редактор-издатель журнала «Русский вестник» и газеты «Московские ведомости» Михаил Никифорович Катков. Дружинин слишком рано скончался (1864 год), чтобы можно было на его примере проследить все стадии эволюции эстетики либерализма, а Боткин и Анненков, по сути дела, всегда были на вторых ролях, выразив своей деятельностью лишь начальный, прекраснодушный момент в развитии русского либерализма. Они всю жизнь так и оставались «людьми 40-х годов», существуя, как говорил Чернышевский, на обрывках мыслей от сочинений Белинского, которого они пытались приспособить к своим мелким нуждам. Катков же, – который начинал едва ли не как самый решительный либерал и защитник принципов «чистого искусства» и искал обоснования этого направления не только в собственно эстетической сфере, но и прямо связывая его с практическими интересами своего класса, с развитием русского общества по буржуазному пути, – очень чутко реагировал на изменения общественной ситуации. Он и взорвал изнутри это направление, усилил его реакционные стороны и, решительно доведя их до логического конца, перешел в итоге не только к политической, но и к эстетической реакции.

Не случайно именно с Катковым связывал Ленин первый этап поворота либеральной буржуазии к самодержавию и реакции. Ленин писал: «Либеральный, сочувствующий английской буржуазии и английской конституции, помещик Катков во время первого демократического подъема в России (начало 60-х годов XIX века) повернул к национализму, шовинизму и бешеному черносотенству» ¹⁰. Ленин неоднократно подчеркивал необходимость учитывать особое происхождение этого типа реакционеров, формировавшихся процессом перехода идеологов либерализма на позиции самодержавия. Считая, что подобная эволюция типична для русских либералов, Ленин назвал три фазы в развитии революционного процесса в России, когда либералы заключали союз с царизмом: «Катков – Суворин – «веховцы», это все исторические этапы поворота русской либеральной буржуазии от демократии к защите реакции, к шовинизму и антисемитизму» ¹¹. Ленин подчеркивал, что смысл проблемы не просто в том, что некто Катков стал реакционером, а в том, что либерал Катков превратился в идеолога самодержавия, указывал на необходимость изучения этого процесса, видя в Каткове, Суворине, «веховцах» выразителей ренегатствующего русского либерализма, представителей массового явления. Упомянув о карьере Суворина и Каткова, Ленин спрашивал: «Разве это не типично для массы«образованных» и «интеллигентных» представителей так называемого общества? Не все, конечно, играют в ренегатство с такой бешеной удачей, чтобы становиться миллионерами, но девять десятых, если не девяносто девять сотых – играют именно такую же самую игру в ренегатство, начиная радикальными студентами, кончая«доходными местечками» той или иной службы, той или иной аферы» ¹². Следовательно, анализ, тщательное изучение идейных и эстетических взглядов Каткова весьма существенны для понимания не только локально-исторических процессов, протекавших в 60 – 80-е годы прошлого века, но и для понимания социально-культурного феномена русского либерализма в целом и его неизбежной эволюции в сторону реакции.

В последнее время на Западе усиливается интерес к реакционным мыслителям России прошлого века. Именно в консерваторах и либералах – «веховцах» пытаются буржуазные историки культуры найти выразителей «духа», самосознания России. К сонму этих выразителей причисляется и Катков. Закрывая глаза на те реальные результаты, к каким пришла Россия, считая советский строй одной из исторических случайностей для России, буржуазные историки, эстетики и литературоведы поневоле переставляют акценты в развитии русской культуры, по сути дела не могут оценить явление в исторической перспективе, вычленить закономерность его развития в его противоречивой сложности, упрощают его и схематизируют. Это сказывается даже в работах политически нейтральных. Так, Каткова порой просто подверстывают к правому крылу «консервативного национализма» ¹³, совершенно не беря в расчет его сложной эволюции, в результате чего закрывается действительная проблема кризиса русского либерализма. Более того, явление, рассмотренное вне контекста напряженной идеологической борьбы, вне тщательного анализа тех огромных социально-экономических и культурных сдвигов, что переживала в прошлом веке Россия, теряет свою действительную особенность и оригинальность, теряет внутреннюю логику своего развития, и получается, что деятельность, скажем, Каткова можно представить, как это и делает Мартин Катц, практическим приложением и развитием идей немецкой романтической философии и позднего Шеллинга¹⁴. Но, по сути дела, подобный подход есть отказ от обсуждения реальной роли и значения Каткова в истории русской культуры. Искать истоки консерватизма Каткова в его юношеской склонности к шеллингианству и романтической философии, на наш взгляд, столь же неверно, как и вообще объяснять движение русской мысли XIX столетия влиянием немецкой философии. Важно понять причины обращения русских мыслителей к немецкой философии и, следовательно, понять, что сам факт этого обращения был следствием внутренних потребностей и закономерностей русской жизни.

Заявляя о своей неразрывной связи и преемственности с достижениями революционно-демократического направления, утверждая, что именно революционеры-демократы выразили ведущие тенденции русской культуры, мы должны вместе с тем противопоставить всем возможным на этот счет спекуляциям реальное знание всех течений и традиций русской мысли, понимание их действительной роли в развитии русской культуры, в выявлении ее своеобразия. Именно этими соображениями диктуется необходимость обращения к фигуре Каткова, поскольку трудно понять историю литературного и эстетического процесса в прошлом веке, если вычеркнуть наиболее яркого оппонента прогрессивных сил. Именно эволюция Каткова позволяет до конца прояснить причину такого резкого антагонизма революционно-демократического и либерального направлений русской общественной мысли, показать прозорливость ведущих мыслителей революционно-демократического лагеря, увидевших в либеральном течении «чистого искусства» зародыш движения к самодержавию и реакции.

* * *

Первый этап жизни и деятельности Каткова (примерно до 1855 года) есть своего рода увертюра, пролог, в котором наметились темы, получившие развитие впоследствии, когда Катков был уже не просто многообещающим молодым критиком и не рядовым профессором Московского университета, а вождем направления. Беглый обзор этого периода позволит понять, как формировался Катков, ибо к изданию «Русского вестника» он приступил уже совершенно зрелым человеком, сложившись как мыслитель и идеолог.

Катков родился 1 ноября 1818 года в Москве. Его отец, небогатый канцелярский чиновник, выслуживший только личное дворянство, скончался, когда мальчику было всего пять лет. Наследства мальчик не имел, роду был незнатного, но желал пробиться, был при этом даровит и верил в свои силы – классический вариант молодого буржуазного честолюбца. В 1834 году Катков поступил в Московский университет на филологическое отделение. Занимался он столь успешно, что его ответы собирались слушать студенты всех курсов. Ему прочили блистательную ученую карьеру, и он упорно, трудолюбиво ее добивался. Ученая карьера обеспечивала спокойную жизнь в достатке. Однако какие возможности были в тот период в России, чтобы реализовать полностью стремления молодого честолюбца, добиться не только обеспеченности, но и известности, славы, как-то воздействовать на развитие России в духе своих идеалов?

Литература? Катков успешно занимался литературной критикой. «Какая даровитость, какая глубокость, сколько огня душевного, какая неистощимая, плодотворная и мужественная деятельность! – отзывается о первых литературных опытах Каткова Белинский. – Во всем, что ни пишет он, видно такое присутствие мысли, его первые опыты гораздо мужественнее моих теперешних» ¹⁵. На какой-то период Катков по существу отказался от карьеры официального ученого, ввязался в борьбу литературных партий на стороне западников-прогрессистов, примкнув к кружку Станкевича и Белинского, самым молодым членом которого он и стал. Он активно сотрудничает в журналах, пишет статьи, обзоры, ведет библиографию, переводит немецких эстетиков, стихи Гейне и Рюккерта, его перу принадлежит первый полный перевод «Ромео и Юлии» Шекспира. «Отечественные записки», – писал Белинский, издаются трудами трех только человек – Кр[аевского], Катк[ова] и меня»¹⁶.

Однако позиция Каткова отличалась от позиции Белинского. Он – западник, но далеко не демократ. Он защищает буржуазную европейскую культуру с ее традицией личной независимости, самодеятельности, для него, как и для Белинского, совершенно неприемлемы идеи «официальной народности», но и социалистические идеи всеобщего равенства проходят вне поля его зрения, хотя и рождены в Европе. Культурное зрение избирательно, каждый видит свое. Катков в восторге от петровских реформ, принимает их целиком. В идеализации Петра как просвещенного монарха, сверху (а следовательно, и минуя революционный путь) перестраивавшего Россию на европейский лад, явственно проглядывает оппозиция Каткова конкретно-исторической форме русского самодержавия – николаевскому режиму. Катков в принципе не против монархии, он либерал умеренный и боится революций, он только хочет, чтобы монархия не препятствовала самодеятельности индивида, допускала ее в «разумных пределах».

Скрыто полемизируя с идеологами и апологетами николаевской политики обособления России от Западной Европы, он пишет: «Только с Петра возникла Россия, могучее, исполинское государство; только с Петра русский народ стал нациею, стал одним из представителей человечества, развивающим своею жизнию одну из сторон духа; только с Петра вошли в его организм высшие духовные интересы, только с него начал он принимать в себя содержание развития человечества. А до Великого у нас не было ни искусства, в собственном смысле этого слова, ни науки» ##»Отечественные записки», 1839, т.

1. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 21, стр. 472.[↩]
2. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 45, стр. 380 – 381.[↩]
3. »За весь этот ужас, за всю эту тьму народную ответственность лежит прежде всего на классах командующих и интеллигентных. Одни не хотели просвещать народ, держали его в принудительной тьме и рабстве; другие идолопоклонствовали перед народом и несли ему новую тьму вместо света, тьму полупросвещения и интеллигентского нигилизма. И в самый страшный и ответственный час русской истории за элементарные блага государства и культуры, за национальное достоинство стоит у нас лишь очень тонкий, немногочисленный культурный слой. Слой этот легко раздирается и под ним обнаруживается зияющая бездна тьмы», – писал Н. Бердяев («Русская мысль», 1918, кн. I – II, стр. 104). [↩]
4. «Русская мысль», 1918, кн. I – II, стр. 102.[↩]
5. «По счастливому стечению обстоятельств, – язвил К. Леонтьев, для которого и самодержавие было уже недостаточно самодержавным, – русскому либерализму не представлялось никакой нужды быть началом оппозиционным. Напротив, при освобождении крестьян, равно как и при последующих реформах, так называемые «либералы» являлись вполне правительственною партиею)» (К. Леонтьев, Собр. соч., т. 7, СПб. 1913, стр. 172).[↩]
6. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 23, стр. 194.[↩]
7. В. А. Китаев, От фронды к охранительству. Из истории русской либеральной мысли 50 – 60-х годов XIX века, «Мысль», М. 1972, стр. 241.[↩]
8. Там же, стр. 279.[↩]
9. Как отмечает В. Твардовская, полуофициальные органы печати, поддерживавшие самодержавие и самодержавием поддерживаемые, такие, как «Русский вестник» и «Московские ведомости», издаваемые «страстнобульварским изувером» Катковым, даже в 80-е годы выражали не только интересы дворянства, но и выступали «за капитализацию страны, за ускоренную индустриализацию» («Вопросы литературы», 1972, N 9, стр. 218).[↩]
10. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 22, стр. 43 – 44.[↩]
11. Там же, стр. 44.[↩]
12. Там же, стр. 43.[↩]
13. Edward C. Thadden, Conservative Nationalism in Nineteenth – Century Russia, Seattle. 1964, p. 38 – 59.[↩]
14. Martin Katz, Mikhail N. Katkov. A political biography. 1818 – 1887, Mouton, The Hague – Paris, 1966.

    Катц следующим образом заключает свое исследование: «В значительной степени парадокс Каткова есть парадокс личности и мысли, которая была под влиянием романтического идеализма… По первому впечатлению может показаться, что публицист повернул к материализму или эмпиризму и отказался от своего романтического взгляда. Ничего не может быть ошибочнее. Катковские «обращения к практической пользе» и «поиски реальности» находились внутри того же самого романтического мировоззрения» (р. 180).

    [↩]

15. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. XI, Изд. АН СССР, М. 1955, стр. 405,[↩]
16. Там же, стр. 557.[↩]