Литературы советского Востока глазами зарубежных друзей и недругов

Всем нам известны слова великого немецкого поэта:

Wer den Dichter will verstehen,

Muss in Dichters Lande gehen!

– кто хочет понять поэта, тот должен отправиться в его родную страну.

Нам хотелось бы, перефразировав слова Гёте, сказать, что тот, кто желает узнать страну и судить о ней, должен познакомиться с творчеством поэтов и писателей этой страны. Наша эпоха, во много раз сократившая расстояния между отдельными странами и целыми континентами, как будто бы должна особенно благоприятствовать такому взаимному ознакомлению. Действительно, народы, еще недавно совсем мало известные даже близким соседям, начинают привлекать к себе все более пристальное внимание со стороны многих народов мира. Это выражается и в постоянно растущем интересе читателей и исследователей к ряду прежде почти неизвестных литератур. На сцену мировой литературы выходят теперь, занимая свое законное место, поэты и писатели освобождающихся стран Африки и Азии, причем многие из них, еще недавно писавшие на языке своих угнетателей, начинают обогащать, а часто и вновь создавать литературные языки родных народов.

Естествен тот большой интерес, который проявляется к художественному творчеству народов Советского Союза – и в особенности тех народов, которые обрели письменность лишь после Октября, но уже выдвинули из своей среды подлинно талантливых и самобытных писателей. За этими успехами следят не только доброжелательные глаза друзей, но и настороженные взгляды недругов, всячески пытающихся извратить истинное положение вещей и все-таки очень часто вынужденных сквозь зубы признавать факты.

А ведь еще сравнительно недавно, после выхода в свет книги Луи Арагона «Советские литературы» (1955), парижский буржуазный еженедельник «Экспресс» высокомерно заявлял, что «за тридцать восемь лет, прошедших после революции, национальные меньшинства Советского Союза не создали ни одного значительного произведения» и что «вне русской литературы в СССР существуют лишь местные, периферийные литературы, значение которых невелико» («Express», 1956, 17.1). Надо заметить, что это безапелляционное суждение было высказано лишь на основании чтения книги Арагона: как писали об этом сами авторы статьи, они не прочитали еще ни одного из произведений, о которых так смело высказывались!

Подобное «неведение» было характерно тогда не для одних наших недоброжелателей, но очень часто и для друзей. Вряд ли мы ошибемся, если скажем, что еще совсем недавно не только литературы ряда народов, населяющих Советский Союз, но и сами эти народы представляли собою terra incognita для подавляющего большинства читающей интеллигенции Запада. Чтобы не быть голословными, приведем некоторые факты.

Профессор Ренэ Эрмитт, лингвист и переводчик, писал в парижском журнале «Пансэ»: «Мой личный опыт повседневной работы убедил меня в том, что не только старшие ученики лицеев, но и их преподаватели становятся в тупик, когда от них требуется объяснение, что за народы узбеки, буряты, коми и т. п.».

Развивая эту тему, Эрмитт продолжал: «Свойственный нам, европейцам, эгоцентризм в исторической науке и, в частности, в лингвистике привел к поразительному факту: многие из наших соотечественников и не подозревают, что в Закавказье и Средней Азии созданы были блестящие литературные произведения величайшего значения, которые ни в чем не уступали произведениям современной им европейской литературы. И каково же бывает их удивление, когда они узнают, что, например, язык азербайджанцев настолько же отличается от языка их соседей – грузин, насколько, скажем, французский – от арабского» («Pensee», 1956, N 67, V-VI).

В одном яз следующих номеров этого журнала о том же пишет другой автор – Ж. Л. Лесеркль в рецензии на книгу К. Лордкипанидзе «Заря Колхиды»: «Сколько есть образованных французов, которые не сумели бы назвать ни единого имени грузинского писателя!

А между тем этот народ обладает одной из самых древних в Европе литератур и еще в XII веке имел крупных поэтов. Сейчас он присоединяет и свои снопы к богатому урожаю советских литератур, однако мы до сих пор ничего не знаем о современной литературе Грузии». Лесеркль приветствовал благородное начинание Арагона, задавшегося целью восполнить этот пробел, знакомя обоих соотечественников с выдающимися произведениями писателей народов СССР («Pensee», 1956, N 70, XI-XII).

О том, что не иначе обстоит дело и в Италии, писал римский журнал «Контемпоранео». В одной из статей, в которой приветствовалась работа журнала «Дружба народов», мы читаем: «Этот журнал дает нам возможность знакомиться с литературной продукцией, представляющей для нас двойной интерес. Во-первых, это творчество тех народов, которые по укоренившейся традиции обычно оставались за пределами нашего внимания и потому вообще нам неизвестны, как узбеки, казахи, абхазцы, буряты, монголы, грузины.

Эти народы принадлежат к совершенно различным историческим формациям и находятся на различном культурном уровне – некоторые из них всего еще несколько десятков лет тому назад обладали главным образом устной литературой.

Во-вторых, – и в этом сходство между всеми ними! – речь идет о литературной продукции, свидетельствующей об их общих исканиях во имя одной и той же цели: создания социалистической культуры, которая бы соответствовала глубоким преобразованиям, выявившимся во всех областях жизни за сорок лет существования советской власти» («Contemporaneo», 1957, N 6, 9. II).

Все эти признания в «европоцентризме» приобретают особенный интерес, если вспомнить, что, например, Абай Кунанбаев еще во второй половине XIX века переводил на казахский язык стихотворения Гёте и Байрона, читал произведения западных философов и ученых: Спинозы, Спенсера, Дарвина; что выдающийся поэт народа коми Иван Куратов, умерший в 1875 году, перевел на свой родной язык ряд произведений Гейне, Шиллера, Вернее, Беранже и даже Анакреона; что наш современник, известный поэт Таджикистана Лахути, всю свою долгую жизнь не переставал переводить творения европейских поэтов на таджикский язык и уже тяжелобольной, близкий к смерти, занимался подготовкой к печати своих переводов Шекспира. Список этот можно было бы продолжить до бесконечности.

Однако за несколько лет, прошедших с того времени, к которому относятся цитированные выше высказывания европейской печати, положение заметно изменилось. Европейские читатели познакомились с такими произведениями, как «Бухара» С. Айни, «Абай» М. Ауэзова, с повестями Чингиза Айтматова и еще с целым рядом других романов и повестей писателей Средней Азии и Казахстана.

Эти книги, переведенные на многие языки, вызвали и продолжают вызывать многочисленные отклики критиков – как наших друзей, так и идейных противников. Цель данного обзора – познакомить читателей с откликами на произведения писателей наших среднеазиатских республик.

Первым таким произведением, с которым познакомились на Западе, была «Бухара» С. Айни. Эта книга, получившая во Франции название «Восток», вышла в 1957 году в серии «Советские литературы», выпускаемой парижским издательством Галлимар под редакцией Луи Арагона.

Книга имела большой успех у французских читателей, на нее сразу же откликнулась прогрессивная критика различных направлений. Рецензенты были единодушны в оценке исключительных художественных достоинств и исторической достоверности этой книги, где не в сказке, а в подливной реальности показан мир восточного «средневековья», современником которого пришлось быть автору воспоминаний. В 1958 году в Париже вышла еще одна книга Айни – «Смерть ростовщика», куда вошли четыре повести: «Школа», «Смерть ростовщика», «Бухарские палачи» и «Похождения бедняка таджика».

Отзывы об этих произведениях появились во французских журналах «Эроп», «Эколь е ля насион», «Леттр франсэз» и других.

Мы не станем подробно пересказывать отзывы французских рецензентов о творчестве Айни – все они пишут о его блестящем литературном мастерстве, о его искусстве как бы «одним росчерком пера рисовать характерные человеческие и социальные типы, дающие нам поучительный материал для размышлений и выводов» (Поль Гранжон «Садриддин Айни», «Europe», 1957, X-XI).

Поэт Шарль Добжинский рассказал в «Леттр франсэз» о своей беседе с Луи Арагоном, который придавал огромное значение «Воспоминаниям» Айни, подчеркивая, что «особенный интерес книга таджикского писателя приобретает в связи с проблемами, стоящими ныне перед Северной Африкой, показывая нам пример того, каким образом происходили подобные перемены на родине Айни».

Андрэ Вюрмсер также говорит о том, что в произведениях таджикского писателя, посвященных историческому прошлому, сразу ощущается то острое звучание современности, та Жгучая социальная и человеческая правда, которая делает эту книгу злободневной, – как, например, и доныне остается злободневным Мультатули, – пока будет существовать на свете тсоть одна колониальная или зависимая страна, живущая в условиях, сходных с ужасающей обстановкой Бухарского эмирата.

«Если подсчитать в материальном выражении плоды прогресса, достигнутого ныне прежними царскими или западными колониями, – пишет А. Вюрмсер, – такими, как мусульманские страны Средней Азии, Вьетнам, Китай, сумма окажется несоизмеримо внушительнее доходов, утраченных колонизаторами. И «Бухара» дает много материала для размышлений над этим. Однако отсюда вовсе не следует вывод, будто не ради этих самых доходов угнетенные народы так долго лишены были материального благополучия, процветания, образования. Нет, как раз эти личные прибыли, такие жалкие в сравнении с неиспользованными потенциальными богатствами и в то же время колоссальные по отношению к искусственно создаваемой и насильственно поддерживаемой нищете, -именно они-то и стояли на страже режима, враждебного всякому прогрессу, ибо последний ее, эту нищету, уничтожил бы. Яркое тому доказательство – фантастически быстрое развитие освобожденного Таджикистана или более близкой к нам и недавно еще полуколониальной Румынии». Давая страстную и гневную отповедь любителям «поэтической экзотики» Востока в стиле Лоти и Робино, критик подчеркивает реалистичность творчества Садриддина Айни, который добрую половину своей жизни видел этот Восток «глазами мальчугана с улицы деревни Махалла, глазами нищего парнишки, почти такого же обездоленного, как и любой простой таджик тех времен».

«…»Бухара» – книга реалистическая, – пишет Вюрмсер, – богатая, всякими рассказами, анекдотами и описаниями разнообразных сцен – жестоких, как картины смертных казней, красочных, как описания народных празднеств.