Литературоведение и современность

Пафосом борьбы за художественное освоение современности, за участие литературы в великом деле воспитания нового, коммунистического человека была пронизана работа III Всесоюзного съезда писателей. Речь Н. С. Хрущева на съезде явилась вдохновляющей программой деятельности для всех советских писателей, сказанное в этой речи о литературной критике обязывает к повышению уровня работы нашей критики, эстетики, литературоведения.

Да и как может быть иначе! Все отряды советской интеллигенции активно включились в решение грандиозных строительных задач, живут делами, которые вершат партия и народ. Нельзя, немыслимо стоять в стороне от этих дел, мирно заниматься в тиши кабинетов изучением третьестепенных вопросов, далеких от жизненных нужд и интересов. Деятельность работников литературы и литературной науки должна быть тесно и органически связана с практикой коммунистического строительства, как вообще связана в нашей стране с этой практикой марксистско-ленинская теория.

Такая связь – залог плодотворности и боевой действенности литературоведения, В свете задач строительства коммунистической культуры по-новому раскрывается смысл и направленность литературоведческих исследований, каких бы проблем они ни касались, какие бы этапы литературного развития ни рассматривали. Советский литературовед чувствует свою ответственность за успехи искусства социалистического реализма, и этим продиктована глубокая и целеустремленная работа по изучению закономерностей развития нового творческого метода. Советский литературовед не может терять такой целеустремленности в своей деятельности и тогда, когда он обращается к прошлому: ведь именно мы отвечаем перед человечеством за всю его художественную культуру, за классическое наследие мировой литературы. Мы обязаны по-хозяйски бережно хранить и умножать эти ценности, оберегать их от посягательств буржуазной пропаганды и модернистской эстетики.

Сознание этой высокой миссии определяет и характер научно-исследовательской работы, и сам тип советского литературоведа – не равнодушного летописца, а убежденного бойца партии, деятельного строителя коммунистической культуры. Глубоко и объективно изучая классическую литературу, наше литературоведение призвано сделать достоянием строителей коммунистической культуры все, что является гордостью прогрессивного человечества, может служить благородному делу воспитания нового человека.

Духовное здоровье, моральная чистота и благородство, высокая идейная требовательность, вера в человека, суровая критика всего косного и реакционного, правдивое изображение противоречий жизни, художественное совершенство – вот чем обогащают нас лучшие памятники русской и мировой литературы.

Осветить историю нашей литературы как историю национального характера, как историю человека и народа и их труде, борьбе и росте, в противоречиях общественной жизни – первейший долг советского литературоведения. Взгляд на литературу как на художественное исследование истории народа и человека способен насытить жизненным содержанием труды, создаваемые литературной наукой, и дать верное представление о могучей преобразующей роли искусства слова в народной жизни.

Сделать свой труд насущно необходимым пароду в его борьбе – вот о чем думают сейчас ученые-патриоты.

Наша литературная наука имеет перед собою в качестве великих образцов произведения Маркса, Энгельса, Ленина. В статьях и письмах классиков марксизма-ленинизма, в их высказываниях по вопросам литературы историческая конкретность сочетается с постановкой актуальных общественных вопросов, широта теоретических обобщений – с глубоким эстетическим чувством. В статьях о литературе Ленин-историк, с его глубочайшим знанием русской жизни и анализом классовых корней литературного творчества, неотрывен от Ленина-публициста, гениальные статьи которого превращались в разящее оружие против идеологов буржуазии, против меньшевиков и эсеров, опошлявших наследие великих деятелей русской культуры.

Боевая партийность, активное вмешательство в современную жизнь, политическая принципиальность, умение вскрывать закономерности литературного развития – всему этому учат нас классики марксизма-ленинизма.

Нам дорого также наследие русских революционеров-демократов, чьи работы всегда были связаны с современностью, оказывали могучее духовное воздействие на читателя той поры, формировали его эстетические вкусы. В каждом выступлении Чернышевского, Добролюбова, Белинского о литературе чувствуется, что они говорят о жизненно важных явлениях. Это и придавало их слову патриотический пафос, вес и авторитет.

Работой, пронизанной чувством современности, не назовешь статью или книгу, в которой декларативно высказываются общие мысли о важности современной темы или механически приводятся в качестве иллюстраций самые последние произведения. Нам нужны труды, в которых подлинный историзм сочетается с проникновением в эстетическую суть произведения, труды, в которых наследие великого писателя выступает как живой элемент нашей духовной жизни. При таком подходе и сумеет исследователь раскрыть глубокие связи, соединяющие жизнь и борьбу прошлого с нашим настоящим.

Создание подобных работ – задача, которую еще предстоит решать нашему литературоведению. Пока что трудно назвать книги, которые могли бы стать образцом для исследователей. И все же нельзя не заметить, что наибольших результатов добиваются именно те авторы, в работах которых живет чувство современности.

Так, книги В. Ермилова, при тех или иных достоинствах и недостатках, прежде всего привлекают читателя страстным истолкованием творчества писателя как духовного достояния советского человека.

Ориентация на современность может принимать самые различные формы – в зависимости от своеобразия творческой индивидуальности литературоведа. В последних работах В. Шкловского, решительно отошедшего от своих формалистских воззрений 20-х годов, постоянно чувствуется стремление анализировать классику под углом зрения уроков, которые могут быть извлечены из нее для обогащения художественного опыта и мастерства советской литературы.

Невозможно требовать от каждого историка литературы, чтобы он непосредственно занимался вопросами современного литературного движения, хотя такое прямое вмешательство в художественную практику в высшей степени желательно. Но какой бы исторической эпохе ни была посвящена работа, она должна раскрывать историческое становление творческих проблем, существенных и для современного художественного развития, воспитывать эстетическое чувство читателя.

Этим требованиям отвечает, например, монография Д. Лихачева «Человек в литературе древней Руси», о которой наш журнал писал в прошлом номере.

Можно назвать ряд примеров, подтверждающих рост наших литературоведческих кадров. Однако современные задачи обязывают к большему, чем сделано до сих пор. В литературоведческих работах далеко не всегда достигается необходимое соединение глубокого историзма и чувства современности, зато сколько еще выходит книг, страдающих недостатком, который часто называют «академизмом». Это, конечно, не научная обстоятельность и глубина, являющаяся признаком подлинно научной, академической работы, это академизм в дурном смысле слова – то есть псевдоученая схоластика, оторванность от жизни, характерные для представителей старой цензовой науки, которая отгораживалась от народа. С методологией такой «науки» советское литературоведение не может иметь ничего общего, ему глубоко чужды мнимо академический объективизм и холодное равнодушие к жизни.

В связи с этим встает еще один немаловажный вопрос – о том, как литературоведческие книги завоевывают своего читателя. К сожалению, у нас еще мало литературоведческих работ, рассчитанных на широкого читателя, написанных темпераментно и увлекательно. А ведь аудитория, интересующаяся книгами, которые живо, ярко раскрывают характеры героев литературы, раскрывают художественное своеобразие, исторические корни того или иного произведения, такая аудитория стремительно расширяется. Достаточно сослаться на сотни организованных по всей стране университетов культуры.

Серьезный недостаток многих литературоведческих работ – серый наукообразный стиль, обилие стертых и пустых выражений, попытки передать богатство художественных образов убогими, примитивными средствами. Примером может служить, скажем, характеристика Вронского в статье И. Успенского, помещенной в сборнике «Творчество Л. Н. Толстого» (изд. АН СССР). Сначала сообщается, что «…женщины и лошади, до которых он был страстный охотник, составляли все духовные интересы этого представителя светской молодежи» (стр. 218), А в сцене скачек Вронский превращается у И. Успенского даже в «скачущего героя повествования» (стр. 265).

Бывает и так, что серьезный ученый пользуется книжными терминами, которые разительно противоречат содержанию данного образа, и это вызывает непроизвольный комический эффект. Так, например, Г. Поспелов отмечает во взглядах Ерошки из «Казаков»»критику национальной исключительности и религиозного дуализма, характерных для идеологии господствующих классов, и его стихийно-материалистическое понимание жизни» («История русской литературы. Эпоха расцвета критического реализма (40- 60-е годы XIX века)», изд. МГУ, 1958, стр. 163).

Высокий литературный уровень, точный и богатый язык – обязательные признаки полноценного литературоведческого труда.

Равнодушию к современности, к запросам общественной жизни, к идеологическим битвам наша наука противопоставляет позицию страстной борьбы за передовые идеи. Тем важнее усиление этой идейной, общественной активности в наши дни. Литературоведам нужно еще более наступательно бороться с буржуазной идеологией, ревизионизмом, всеми и всяческими проявлениями идеализма, субъективизма, «очернительских» тенденций.

Такая борьба не всегда велась с должной остротой и принципиальностью. Чем же иначе объяснить появление работ, в которых вопреки научном объективности односторонне рассматривались произведения таких, скажем, советских писателей, как И. Бабель или И. Катаев, игнорировались реальные противоречия их творчества. Нет нужды говорить о том, что серьезный литературовед-марксист никогда не должен утрачивать верных критериев научного анализа сложных явлений искусства, поддаваться литературным «веяниям».

Успешному развитию нашей науки мешают рецидивы таких взглядов, несостоятельность которых доказана уже давно. Встает вопрос о соблюдении классового, политического подхода к фактам истории литературы, о чем начинают забывать отдельные исследователи, ограничиваясь абстрактно-либеральными декларациями о времени «вообще», народе «вообще».

Советское литературоведение отточило свою методологию в борьбе с вульгарным социологизмом, теорией «единого потока», формализмом и другими ошибочными концепциями. Справедливо были опровергнуты упрощенческие, вульгаризаторские представления о том месте, которое писатели занимают в идейной борьбе эпохи. Но при этом в некоторых (особенно «юбилейных») работах мировоззрение писателя стало иногда отрываться от его классовых корней. Все более или менее выдающиеся писатели XIX века стали рассматриваться как сторонники передовых идей, как представители самого последовательного реализма, обладающие притом непоколебимой верой в творческие силы народа. Автор одной работы о Сухово-Кобылине поставил его как сатирика рядом с Щедриным, в другой работе отношение Писемского к народу было отождествлено с отношением подлинно передовых писателей того времени.

Теория «единого потока» ведет к затушевыванию идейных колебаний, проявлявшихся у того или иного писателя. Так, Е. Смирнова-Чикина в статье «Легенда о Гоголе» пытается доказать, что Гоголь в последние годы своей жизни был сторонником передовых литературно-общественных взглядов, хотя мистические настроения, владевшие писателем в это время, – неопровержимый факт.

Надо отметить и тенденцию к замалчиванию противоречий в творчестве некоторых советских писателей, как это мы видим, например, в работах А. Колоскова о Маяковском, в которых поступательное развитие творчества поэта искусственно выпрямляется.

Вульгарный социологизм был плох вовсе не тем, что он исследовал историческую обстановку, в которой жил и творил писатель, а тем, что он об этой обстановке давал совершенно превратное представление, «замыкая» писателя в специально для него придуманную «классовую прослойку». Устанавливалась она на основе «анкетных» данных о происхождении и быте художника и его героев. Вульгарный социологизм ограничивал мировоззрение художника «психоидеологией» специально сконструированной прослойки, вроде, например, какого-то фантастического среднего интеллигентного дворянства, живущего в своих усадьбах и якобы определившего своим бытием характер творчества Короленко. Такой «историзм» вовсе снимал вопрос о связях творчества писателя с современностью, ибо самое содержание этого творчества непомерно суживалось.

Марксистско-ленинская методология требует от историка литературы конкретного анализа тех подлинных и неизбежно сложных классовых отношений и конфликтов, в которых возникли воодушевлявшие писателя идеи, сложилось его мировоззрение и творчество.

Между тем и сейчас, порой делаются попытки механически и навечно «запереть» творчество того или иного большого писателя то в какой-либо слой дворянства, то в идеологию либерализма или даже реакции. Так, в получившей шумную, но нелестную известность статье В. Архипова «К творческой истории романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» утверждалось ни более ни менее, что этим романом «Тургенев, как бы это горько ни звучало, выковал для борьбы с демократами оружие, сильнее которого либералы не придумали, и оно поступило на постоянное вооружение либерализма» («Русская литература», 1958, N 1, стр. 133).

Автор статьи доказывал, что такой оценкой тургеневского романа он выступает против «забвения ленинского принципа партийности литературы» и стремится «критические замечания партийной общественности в адрес некоторых писателей» распространить и на литературоведов, якобы допускающих аналогичные ошибки. Таким образом, В. Архипов полагал, что его выступление служит современности.