Живые нити Заметки о литературной науке в Саратове

Набережная Волги сейчас в лесах. Скоро берег оденется в бетон, на всем протяжении его украсит бульвар. Исчезнут знаменитые саратовские «взвозы» – кривые улички, вздымавшиеся от Волги. Они заменятся многоступенчатыми лестницами и стройными улицами.

Для прогулок по набережной сейчас не время. Всюду подъемные краны, бетономешалки, лебедки, штабеля кирпичей, строительный мусор. Но как не побывать на Волге, посетив Саратов? Где-то здесь, чуть повыше, параллельно набережной – вся в зелени улица Чернышевского и на ней дом его. Сюда, на Волгу, выходят окна и балкон того мезонина, где жил Чернышевский – учитель словесности саратовской мужской гимназии. Та же Волга, тс же заволжские дали, сады и острова открывались перед ним, тогда задумавшим уже свой подвиг.

Сейчас исчезают последние приметы приволжских трущоб, отделявших дом Чернышевского от великой реки, исчезают улицы, прославившиеся своими ночлежками, набитыми бурлаками, «крючниками», городской беднотой. Одна из этих улиц колоритно описана в «Первых радостях» К. Федина. Фильм по этому роману снимался еще с натуры, но это был 1955 год. Сейчас пришлось бы производить павильонные съемки, так как»»натура» снесена с лица земли.

Исчезают последние приметы глухого провинциального города старой царской России, и все ярче горит слава великого саратовца Чернышевского, призывавшего «любить будущее», «стремиться к нему», «работать для него». Когда здесь, на родине Чернышевского, думаешь о Чернышевском, с разительной ясностью представляешь: он шагнул прямо к нам из губернской глуши прошлого. Имя Чернышевского присвоено Саратовскому университету. Как же работают те, кто приближен к его памяти, к его жизни этим домом, где он родился и жил, этой Волгой, которой он любовался, те, кому выпало на долю изучать русскую литературу в ее историческом развитии и растить новых ее исследователей здесь, на родине Чернышевского?

* * *

Пятьдесят лет своего существования отмечает Саратовский университет в октябре этого года. Филологический же факультет – ровесник Октября. История факультета – это история поисков, постижений и открытий, это история упорных трудов дружного коллектива ученых, Все принципы и все достижения саратовских филологов рождались в русле советского литературоведения, так же как и в русле новой, социалистической культуры, но деятельность их имеет свои особенности, свои приметы.

Как же определились пути литературной науки в Саратове? Было время, когда такие, казалось бы, нейтральные и мирные темы, далекие от грохотавшей на улицах Саратова революции, как творчество Гоголя и Белинского, Тургенева и Гончарова, Достоевского и Толстого, вызывали ожесточенные споры.

В «Известиях» Саратовского горсовета 9 октября 1919 года писали, что в стенах филологического факультета «происходила та же гражданская война, что и во всей России».

Потом начались поиски новых путей, и саратовское литературоведение болело теми же болезнями, какие были свойственны части нашего литературоведения. Оно отдало дань поверхностному социологизированию с его пренебрежением к особенностям литературной формы (так один из курсов в программах именовался «Историей русской литературы в эпоху торгового и промышленного капитала»); не избежало оно и абстрактного формализма, игнорировавшего идейную сущность литературы.

Начало работ факультета отмечено энергичной деятельностью ряда ученых. В научной жизни его сыграли большую роль Н. Пиксанов, В. Жирмунский, Б. Соколов, Г. Ильинский, Н. Дурново. О них с благодарностью вспоминают нынче саратовцы.

Единогласно и убежденно главой саратовских филологов называют Александра Павловича Скафтымова. Он пришел на факультет в 1921 году. Это было время, когда основательно изменился состав студенческой аудитории. Университет заполнила рабочая и крестьянская молодежь. И здесь определилась основная черта деятельности и личности Скафтымова. Одновременно с талантом исследователя проявился его талант педагога. Блистательный лекторский дар позволял влиять на формирование сознания, морали, эстетического чувства молодежи. О чем бы он ни читал, о «Войне и мире» Толстого или «Вишневом саде» Чехова, каждая его лекция говорила о высоких нравственных качествах народа, о красоте и величии русской литературы, О многолетней деятельности Скафтымова в литературоведении нельзя говорить бегло, о сделанном им надо писать специально и много. К пятидесятилетию Саратовского университета выпущен сборник статей Скафтымова, куда вошли его наиболее яркие работы, отразился пройденный им путь.

К марксизму приходят по-разному. Мне кажется, что Скафтымов пришел к марксизму в поисках метода, способного разъяснить связи между формой и содержанием. Органическая неспособность оторвать форму от содержания наряду с тщательным изучением и знанием эпохи, ее идейного и общественного содержания, широкий диапазон сравнительного анализа, необычайное чутье к индивидуальному стилю писателя и умение соотнести его со стилем литературы в широком смысле слова привели Скафтымова ко всем его научным достижениям.

Работы Скафтымова продолжают его ученики. Назову здесь И. Чуприну, целиком посвятившую себя изучению Л. Толстого. Одна из интересных тем ее работы: «Изображение человеческого характера в творчестве Толстого 70 – 90-х годов», то есть до «кризиса» и после «кризиса». Изучив свой материал, она доказывает, что принципы изображения человека у Толстого изменились в связи с эволюцией нравственно-философских воззрений писателя. М. Уманская продолжает работы А. Скафтымова над русской драматургией, в частности над драматургией Островского.

Одна из прочных черт саратовской литературоведческой традиции – изучение наследия Чернышевского. С некоторого времени постоянной заботой саратовцев, добровольно принятой ими, является забота о том, чтобы наследие Чернышевского выступало в своем правдивом, конкретно-историческом облике.

Над изучением Чернышевского работают студенты всех курсов, ученые всех поколений, работают в разных аспектах, разных жанрах, осуществляя единую задачу.

Труды А. Скафтымова, посвященные беллетристике Чернышевского, появляются в печати с 1926 года. На кафедре русской литературы квалифицированные ученые работают над изучением биографии, литературного творчества и революционной деятельности Чернышевского. Научная работа музея Чернышевского, возглавляемая литературоведом Н. М. Чернышевской, тесно связана с работой кафедры.

В Саратове Чернышевского изучают не только тщательно, но и разносторонне. Изучается как литературное целое не только его беллетристика. Публицистическому стилю Чернышевского посвящены, например, интересные статьи и диссертация Б. Лазерсон («Ирония в публицистике Чернышевского», «Иносказательная роль цитат в публицистике Чернышевского»).

Саратов часто выступает в роли организационного центра по изучению творчества Чернышевского. В 1958 году выпущен сборник исследований и материалов с участием ученых Москвы, Ленинграда и других городов. Кафедрой русской литературы университета совместно с Институтом русской литературы Академии наук в конце прошлого года была проведена научная конференция, посвященная великому саратовцу. И, наконец, вышел двухтомный сборник воспоминаний о Чернышевском.

Работа факультета постоянно обновлялась новыми, свежими силами, деятельностью новых ученых. В 1942 году в Саратов эвакуировался Ленинградский университет. Ленинградские ученые вошли в семью саратовских филологов, распределились по соответствующим кафедрам и много сделали для развития здесь литературной науки.

Особенно заметный след оставила деятельность Григория Александровича Гуковского, связавшего свою научную работу с Саратовом и в послевоенное время. О его лекциях по истории русской литературы осталась благодарная память: их отличали большие масштабы и новизна обобщений, мастерство построения историко-литературной концепции.

В 1947 году на факультете начал свою работу Юлиан Григорьевич Оксман, ученый широкого диапазона, знаток исторической прозы Пушкина, наследия Белинского, журналистики 30 – 40-х годов.

В советском литературоведении сложились разнообразные типы ученых. Немало литературоведов, у которых не только свои темы, но и свой, именно ему присущий «пафос» и свой творческий почерк. Мы в долгу у науки, когда умалчиваем об этом. И в Саратове выявились разные типы литературоведов. Если исследовательский пафос А. Скафтымова проявился главным образом в анализе индивидуального стиля писателя, то Ю. Оксман – ученый другого типа. В поисках новых материалов для историко-литературных сопоставлений и выводов он опирается на текстологические изыскания. Это дает ему возможность иной раз обновить уже несколько окостеневшие жанры литературоведения. Так, созданная им «Летопись жизни и деятельности Белинского» – это не сухое хронологическое перечисление фактов, как зачастую выглядят такого рода книги, – это новый тип монографии; летопись дает целостное представление об эпохе 30 – 40-х годов и о месте в ней Белинского.

Ю. Оксман стимулировал у молодых саратовских ученых страсть к разысканиям. Принимая участие в издании ряда академических собраний сочинений, он сумел широко вовлечь в эти работы и ученых Саратова, главным образом молодежь. Сейчас Ю. Оксман работает в Москве, но связи его с Саратовом нерушимы. К пятидесятилетию университета издательство университета выпускает сборник его избранных работ.

Во главе кафедры русской литературы, сменив А. Скафтымова, сейчас стоит Евграф Иванович Покусаев,

Он занимается Чернышевским, Белинским, изучает также Добролюбова, Гоголя, Н. Успенского. Но основной пафос его научной работы сосредоточен па сатире Салтыкова-Щедрина. Ей посвящены кандидатская и докторская диссертации (книга «Творческий путь Салтыкова-Щедрина», 1957). Сейчас сдана в печать вторая монография, посвященная творчеству Салтыкова-Щедрина в 70-е годы.

Благодаря Е. Покусаеву саратовское щедриноведение вышло «на всесоюзную арену». На кафедре образовалась целая группа «щедринистов». Они принимают участие в редактировании академического издания сочинений Салтыкова-Щедрина. Теоретически осмысляя проблемы сатиры в связи с творчеством Салтыкова-Щедрина, Е. Покусаев выдвигает одно чрезвычайно существенное положение. Он возражает против широко бытующего в литературе представления, что гиперболические и гротескные формы сатиры, «смещающие жизненные пропорции», являются чуть ли не единственным способом сатирического письма. Е. Покусаев считает, что сатира осуществляется и в русской классике, и в современной советской литературе (К. Федин, Л. Леонов) в русле углубленного психологического анализа, без гротеска и гиперболы. Он доказывает, что представление о сатире, о ее объекте и границах как раз расширено в русской литературе Салтыковым-Щедриным. Он возражает против сужения возможностей сатирических жанров.

Аспирантка А. Жук творчески развила эти мысли на новом материале. Ее монография, вышедшая в издательстве Саратовского университета, посвящена «Современной идиллии» Салтыкова-Щедрина – произведению, представляющему, как известно, вершину мастерства сатирика. А. Жук раскрывает это произведение как сатирический роман, в котором, как нигде, у Салтыкова-Щедрина проявился «полет сумасшедше-юмористической фантазии» (И. Тургенев), и в то же время как произведение глубокого психологического наполнения. Она тщательно раскрывает психологические характеристики героев, показывая, что они вполне «объективны», а не связаны неразрывно с личностью автора, как это принято приписывать сатире.

Диссертация, подготовленная аспиранткой Т. Усакиной, посвящена раннему творчеству Салтыкова-Щедрина. Это отнюдь не свод уже известного материала. Диссертация основана на новой интерпретации новых фактов. Т. Усакина обратилась к малоразработанной в науке проблеме – эстетике петрашевцев. Изучив все эстетические «манифесты» петрашевцев и, в частности, работы Валерьяна Майкова, она обнаружила большие расхождения между петрашевцами и натуральной школой. Установлена историческая правда об эстетических воззрениях петрашевцев, правдивое освещение получила фигура Валерьяна Майкова, и, пожалуй, впервые удалось разобраться в идейно-художественной сущности ранних повестей Салтыкова.

Интересно, что по ходу своей работы Т. Усакина сделала открытия в области атрибуции. Она обнаружила пятнадцать неизвестных ранее анонимных рецензий Салтыкова-Щедрина (опубликовано в т. 67 «Литературного наследства»), изучила прижизненные публикации ранних рецензий и повестей Салтыкова-Щедрина и их автографы в Пушкинском доме. В результате текст повестей оказался освобожденным от ряда искажений.

Как и другие литературоведы, Т. Усакина уже не ограничивается стенами факультета. Она участвует в комментировании академических изданий Щедрина и Герцена, сделала доклад в институте истории в Москве по одному из спорных вопросов, связанных с Герценом. Молодая исследовательница состоит в постоянной переписке с учеными Москвы, Ленинграда, Казани, Пензы, Тарту, Петрозаводска.

Не одна Т. Усакина и не только научные работники, но и студенты в творческой обстановке факультета заражаются исследовательскими «страстями» и часто вносят свою лепту в науку. Таких примеров много. Приведу одни. Студент В. Смирнов в дипломной работе «Вопросы атрибуции в советском литературоведении» дал не только исчерпывающую картину состояния этой отрасли науки, но и проявил себя как исследователь, Он доказал, что статья «Тип новейшей русской драмы» в «Отечественных записках», приписанная К. Чуковским В. Слепцову, на самом деле принадлежит Салтыкову-Щедрину.

К. Чуковский безоговорочно согласился со своим молодым оппонентом. Письмо его на факультет приложено к дипломной работе В. Смирнова.

* * *

Мне хочется привести пример творческой эстафеты, направленной уже не от одного ученого к другому, а от одного коллектива ученых к другому коллективу. Для этого придется коснуться деятельности кафедры, о которой еще не упоминалось: кафедры советской литературы.

Пользуюсь случаем оговориться: мой скромный очерк не претендует на исчерпывающую полноту освещения работ саратовского филологического факультета. Так, мне не удастся сказать о талантливых его фольклористах и талантливых «зарубежниках». Это потребовало бы специального пространного изложения.

Кафедра советской литературы – самая молодая кафедра. Она возникла в 1958 – 1959 учебном году, но возникла не на пустом месте: изучение советской литературы велось давно на той же кафедре русской литературы. Работали здесь над изучением В. Маяковского, М. Горького, Д. Фурманова, над советским историческим романом, прозой Великой Отечественной войны, над творчеством К. Федина, А. Фадеева, Ф. Гладкова, над советской поэзией. Выпущены были два тома «Ученых записок» факультета, посвященные советской литературе.

Кафедра объединила разрозненные ранее силы. Ее коллектив поставил перед собой ряд интересных задач. Сотрудники кафедры включаются в редактирование академического издания сочинений А. Луначарского, публикуют в московских журналах статьи и новые материалы, принимают участие в жизни саратовских писателей, сотрудничают в альманахе «Новая Волга». Проведена конференция с участием московских, тульских, куйбышевских литературоведов, посвященная творчеству К. Федина – почетного саратовца, связанного с этим городом и собственной биографией и биографиями своих героев.

Очень хорошо, что на кафедру советской литературы пришли люди, сознательно использующие в изучении советской литературы свой опыт работы по изучению классики. Это не может не дать хороших результатов. Скажу об одной из характерных в этом смысле работ кафедры – о книге Е. Никитиной «Поэма военных лет» (1958).

Мне кажется, ей не удалось бы дать такой интересный анализ советских поэм (А. Твардовского, Н. Тихонова), если бы Е. Никитина не учитывала их связи с классической поэмой (Пушкин, Некрасов). Ее опыт показывает, что изучение жанра в единстве традиций прошлого и практики настоящего – верный путь определения и его специфики, и закономерностей его развития. Надо думать, Е. Никитина продолжит свою работу по теории жанров советской поэзии.

На кафедре русской литературы начата и работа Г. Макаровской, посвященная творчеству Алексея Толстого. Уже много лет изучает Г. Макаровская эволюцию работы Толстого над историческим романом, взяв эту тему на широком фоне русской исторической романистики.

Нужно ли доказывать, что достижения саратовских ученых заслуживают широкой всесоюзной популярности? Это очевидно. Но этого решительно не хочет видеть и признавать только… саратовский книготорг. Сделавшийся уже типическим конфликт между качеством литературоведческих книг и их количественным распространением здесь в полкой силе.

«Конечно, – с горечью говорит мне заведующий кафедрой советской литературы П. Бугаенко, – книга статей Скафтымова – это не «Медная пуговица», что и говорить!»

«Не ходко», «не расходится», «убыточные издания», – уныло вещают деятели книготорга и холодной рукой выводят на сборнике статей А. Скафтымова: тираж 5 тысяч экземпляров. Литературоведческими книгами не умеют торговать. Спрос на них большой, но не там, где его видит книготорг. Ему недосуг подумать, недосуг заняться этими вопросами, нет достаточно подготовленных кадров, которые сумели бы разобраться в этом. И в результате, с одной стороны, штабеля нераспроданных книг, на которые не без злорадства указывают деятели книготорговли, а с другой – большой неудовлетворенный спрос.

«Книги московских литературоведов, – говорит мне Е. Никитина, – мы не покупаем, а «достаем» по особому знакомству». – «Так же, как и мы ваши», – отвечаю я.

Но достаточно ли указать только на организационные мероприятия, которые могли бы этот конфликт снять? Нет ли здесь и другой стороны дела? Не должны ли сами авторы литературоведческих книг и статей больше думать о читателе, больше учитывать его потребности и возможности? Это также не только саратовская проблема, это проблема всесоюзная: язык и стиль наших книг и статей иной раз отталкивает читателя своей стилистической затрудненностью, сложной терминологией.

Приведу пример, характеризующий отсутствие ориентации на читателя у некоторых молодых саратовских ученых. 6 июня, в один из дней моего пребывания в Саратове, областная газета «Коммунист», имеющая большой тираж и массового читателя, вышла со статьей, посвященной 160-летию со дня рождения А. С. Пушкина. Автор статьи – М. Уманская, кандидат филологических наук; я уже упоминала о ней как об одной из способных учениц А. Скафтымова. Статья «Наш Пушкин» во многих отношениях вполне доброкачественная статья. Но вот я дохожу до следующего абзаца:

«Пушкин – родоначальник новой русской литературы, впервые завоевывает для поэзии и прозы мир русской действительности, восстановленной в ее эстетических правах». О стиле этой статьи я вспомнила, зайдя с одну из саратовских аптек. На видном месте там висит большой плакат, обращенный к публике: «Рецепты с готовыми лекарственными формулами заказывать здесь». Да простит мне товарищ Уманская, но эти «лекарственные формулы» сродни ее «эстетическим правам». И там и здесь – непродуманное щеголяние «ученостью», затемняющее смысл дела.

И еще одно замечание. Если мы претендуем на широкое внимание общественности к нашим изданиям, в них не должно быть страниц, которые не только ничем не обогащают читателя, но просто ничего ему не говорят; прочитав их и преодолев при этом все специфические трудности науки, – читатель недоуменно спросит: ну и что, зачем это написано?

Передо мной последний «Научный ежегодник за 1955 год» (тот самый, который вышел в 1958 году!). В нем статья С. Бах «К вопросу о строении вопросо-ответных конструкций в драмах А. П. Чехова». Эта статья состоит из двух несоединимых и поэтому несоединяющихся «стихий». С одной стороны, идут схоластические построения автора, с другой – живейший, талантливейший язык чеховских драм, не имеющий к этой схоластике никакого отношения. Мне даже почудилось, что чеховский текст получил новую функцию, он как бы разоблачал авторский монолог (Чехов так не любил книжную мертвечину!).

Цитирую: «Нас будут интересовать вопросо-ответные конструкции, в которых связь между репликами осуществляется при помощи повторения одних и тех же слов. В драмах Чехова большую группу составляют вопросо-ответные конструкции, во второй реплике которых мы находим повторение в той же самой форме слова из первой. Первая реплика представляет собой вопрос, вторая – ответ, причем вопрос требует утверждения или отрицания высказанной в вопросе мысли».

Дальше идут примеры из чеховского «Медведя»:

«Попова. Позвольте, так кто же, по-вашему, верен и постоянен в любви? Не мужчина ли?

Смирнов. Да-с, мужчина!

Попова. Так?

Смирнов. Да, так…»

Снова соображение автора: «Причем утвердительные или отрицательные частицы не всегда присутствуют в ответе». Далее примеры из «Иванова», «Вишневого сада», «Трех сестер»:

«Саша. …как хорошо собака нарисована! Это с натуры.

Иванов. С натуры…

Любовь Андреевна. Продан вишневый сад?

Лопатин. Продан.

Варя. Фирса отвезли в больницу?

Аня. Отвезли.

Ирина. Что за шутки. Все сгорело?

Федотик. Все дочиста. Ничего не осталось».

Снова «наблюдение» автора: «В ответе повторяется то слово, на которое в вопросе падает логическое ударение».

Хватит, пусть читатель этого очерка поверит мне, что вся статья написана в таком же духе. Выводы статьи? Но в качестве выводов повторяется сказанное автором вначале: да, реплики повторяются, да, логическое ударение падает. Только прибавлено, что это «типично для Чехова». Типично для Чехова? В таком случае я разрешу себе предложить вниманию читателя еще одну «вопросо-ответную конструкцию». Вот она.

Вопрос. Нужны ли кому-нибудь и зачем-нибудь такого рода статьи?

Ответ. Нет. Никому не нужны.

Как видим, все на своих местах. Надо лишь добавить, что такого рода схоластические «разработки» художественных текстов ничего не разъясняют и разъяснить не могут. Они одинаково не нужны не только широкому читателю, но и самой «узкой» науке, хотя бы потому, что они не научны.

Подобные статьи навряд ли помогают ликвидации конфликта между читателем и авторами литературоведческих трудов. А то, что они могут появиться в «Научном ежегоднике», означает, что есть еще какие-то академические тупички в Саратове, до которых не дошел свежий ветер творческой науки.

И в заключение еще раз о высоких традициях прошлого и о молодых ученых.

Когда в разговоре с аспиранткой А. Жук я пожаловалась, что еще мало видела Саратов, я услышала неожиданный ответ: «Но самое прекрасное вы уже видели: это здание нашей научной библиотеки», В первую минуту эта реплика показалась мне чрезмерно восторженной. Но потом я вспомнила факты. Вот они.

Пятьдесят лет назад, в 1909 году, библиотека только что основанного университета помещалась в одной небольшой комнате на Никольской улице. В 1910 году университет снял двухэтажный дом, принадлежавший купцу Замоткину, в котором три комнаты заняла библиотека… В 1957 году закончено новое здание научной библиотеки, имеющее девять тысяч девятьсот квадратных метров площади, в нем размещено более полутора миллионов книг. Среди них много редких и редчайших.

Здание построено с учетом «последнего слова» библиотечной техники. Здесь имеется лаборатория по реставрации книг, в частности редких, переплетные мастерские, лаборатория по микрофильмированию книг (оно производится по заявкам читателей).

Огромную работу ведет коллектив библиотечных работников под руководством бессменного директора, энтузиаста своего дела В. А. Артисевич. Приведу только одну поразившую меня цифру: за один 1958 год организовано 735 выставок.

Библиотеке удивляются не только саратовцы, не только москвичи. Вот польский профессор университета М. Кюри-Складовской пишет: «Я восхищен всем, что тут увидел. Я передам нашим библиотекарям, что они должны приехать и поучиться, как надо строить и организовывать библиотеки». А объехавший весь мир чехословацкий турист пишет: «Много ездил и видел библиотек, но такой красивой и целесообразно устроенной библиотеки не видел». Новое здание научной библиотеки поразило меня торжественностью и легкостью архитектуры, количеством пространства и света. Я прошла анфиладу белых читальных залов. Они были полны молодежью.

Образ Чернышевского сопутствовал мне в Саратове, и я внезапно его глазами взглянула на это здание, на эти залы, на этих молодых людей. Разве передо мной не была частица того будущего, о котором мечтали герои Чернышевского и которое приблизил он своим подвигом? Именно это – разительность и закономерность всех происшедших перемен – нужно было иметь а виду для того, чтобы сказать с такой убежденностью, как сказала моя молодая собеседница, что это здание прекрасно.

Вот эту черту молодых ученых Саратова и хочется подчеркнуть. В их сознании жива преемственность высоких традиций русской жизни, жив Чернышевский сейчас, когда исполнились его пророчества, выросло новое общество, люди нового духовного облика. Этому способствовало все направление нашей советской культуры. Но живые нити от славного прошлого к сознанию новых поколений, которым принадлежит будущее науки, протянуты неустанными трудами талантливых саратовских ученых. Бережно и любовно донесли они к ним великую воспитательную силу русской литературы, ее героизм, ее великие идеи и прочно связали ее с современностью.