Личность Грибоедова

«А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников», М., «Художественная литература», 1980, 448 с.

Постоянный интерес исследователей к личности Грибоедова, его биографии – явление вполне закономерное: ведь известная скудость сведений о жизни писателя нередко самым болезненным образом отражается на изучении его творчества. Отсюда – то огромное значение, которое приобретает каждое свидетельство мемуаристов о жизненном пути выдающегося драматурга. В 1929 году вышли в свет два сборника воспоминаний о Грибоедове – «А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников» и «А. С. Грибоедов. Его жизнь и гибель в мемуарах современников».

Эти издания, ставшие первыми сводами мемуарных источников для изучения биографии и творчества писателя, давно уже превратились в библиографическую редкость. И теперь, спустя более чем 50 лет, появилась еще одна, более полная книга воспоминаний о Грибоедове, подготовленная С. Фомичевым и П. Красновым. Помимо уже хорошо известных документов (некоторые из них печатаются с дополнениями), она содержит ряд новых публикаций. Так, здесь впервые целиком опубликованы воспоминания Д. Харламовой, содержащие любопытные сведения об отношениях Грибоедова и Нины Чавчавадзе; по автографу печатаются интересные воспоминания о писателе Н. Сахно-Устимовича, секретаря канцелярии при Главноуправляющем в Грузии. С восстановлением хронологической последовательности документов опубликовано следственное дело Грибоедова. В известные воспоминания А. Муравьева и Д. Смирнова внесены исправления и уточнения по автографам (соответствующие исправления в мемуарах В. Лыкошина и А. Колечицкой сделаны по копиям записок, сохранившимся в библиотеке Н. Пиксанова). Об уровне текстологической подготовки сборника свидетельствует хотя бы тот факт, что некоторые уточнения внесены даже в текст мемуаров Александра и Петра Бестужевых, в свое время образцово изданных М. Азадовским.

Вынесенный в оглавление список имен мемуаристов далеко не покрывает реально представленные в книге источники. Ценнейшие эпистолярные документы (некоторые из них опубликованы впервые) вобрал в себя обширный комментарий. Особый интерес представляют письма С. Бегичева В. Одоевскому (стр. 344) и А. Жандру (стр. 334), письмо В. Пушкина П. Вяземскому (стр. 337). Мемуары и письма, в которых нередко сталкиваются различные мнения о том или ином событии, взаимно корректируют друг друга и в своей совокупности позволяют более отчетливо вырисовать отдельные эпизоды жизни Грибоедова.

Мемуары в книге расположены в соответствии с хронологией жизни писателя (напомним, что в обоих сборниках 1929 года материалы располагались по иному принципу – «по значимости»), дополнения же, включенные в комментарий, освещают с различных позиций «синхронные» срезы отдельных этапов биографии драматурга. Такое построение сборника позволило дать целостную и максимально объективную картину жизни Грибоедова.

За многообразием противоречивых фактов автор вступительной статьи и комментаторы стремятся увидеть единую линию социального поведения человека, вписавшего яркую страницу в историю русской культуры. С. Фомичев в предваряющей сборник статье решительно возражает против бытующего до сих пор истолкования «эволюции» Грибоедова: «Сначала вольнолюбивые идеалы юности, дружба с декабристами, творчество – потом трезвый расчет, чины и награды, дружба с Булгариным, творческое бесплодие… Перевал – 14 декабря 1825 года, Следственный комитет и «очистительный аттестат». Такова схема, которая нередко определяла беглые замечания и пространные суждения о Грибоедове. Убогая схема!» (стр. 9).

С. Фомичев стремится разрушить установившуюся легенду об индифферентном, скептическом и даже циничном Грибоедове. Для него Грибоедов – прежде всего человек дела («деятельный ум» – стр. 11, «деятельная натура» – стр. 17), Именно счастливое сочетание деятельности и внутренней свободы определяло, по мнению исследователя, «грибоедовский стиль повседневного поведения» (стр. 12). И деятельному характеру своей натуры Грибоедов остался верен до конца (здесь автор статьи активно полемизирует с художественной концепцией Ю. Тынянова, в известном романе которого Грибоедов после 1825 года – усталый и опустошенный человек).

В соответствии с таким пониманием жизненного пути Грибоедова (подкрепленным солидным количеством мемуарных документов) С. Фомичев предлагает свое истолкование ряда непроясненных вопросов грибоедовской биографии. Пожалуй, наиболее убедительно проанализированы С. Фомичевым сложные отношения Грибоедова с Ермоловым и Паскевичем. Вплоть до наших дней в научной литературе можно было встретить мнение о карьеристских (или, более мягко, честолюбивых) соображениях Грибоедова, заставивших его остаться на Кавказе в 1826 году и служить Паскевичу, в то время как Ермолов и его единомышленники были удалены от дел. Версия о «ренегатстве» Грибоедова была впервые предложена в тенденциозных «Записках…» Д, Давыдова. С. Фомичев доказывает, что соображения личной карьеры менее всего беспокоили Грибоедова. Суть заключалась в ином: при Ермолове, в котором ум, вольномыслие сочетались с деспотизмом и властностью, Грибоедов не мог найти адекватного применения своим силам. Иначе обстояло дело с Паскевичем: «Паскевичем же можно было руководить. Перед Грибоедовым открывался простор деятельности поистине государственной…» (стр. 16). Таким образом, не карьеристские соображения, а стремление быть максимально полезным России руководило действиями Грибоедова, которые впоследствии будут односторонне тенденциозно истолкованы. Помощь писателя сосланным на Кавказ декабристам делает необоснованными обвинения его в беспринципности, карьеризме и предательстве прежних идеалов.

Однако далеко не все в интерпретации С. Фомичевым жизненного пути Грибоедова выглядит убедительным. К примеру, исследователь полагает, что особенности мировоззрения и жизненной позиции Грибоедова с неизбежностью должны были способствовать самой тесной идейной близости его с декабристами (вплоть до формального членства в тайном обществе). Помимо ссылок на авторитет М. Нечкиной, С. Фомичев апеллирует при освещении этого вопроса к ряду мемуарных документов. Но здесь автору неожиданно изменяет чувство объективности: аргументы, противоречащие его концепции, либо не принимаются им в расчет, либо объявляются недостаточно весомыми. Так, например, С. Фомичев подвергает сомнению достоверность грибоедовской фразы о «ста прапорщиках, желавших перевернуть государственный быт России» (фраза введена в научный оборот одним из первых биографов драматурга – Д. Смирновым). Однако никаких сомнений у исследователя не вызывают приведенные тем же Д. Смирновым слова Жандра о «полной степени участия» Грибоедова в событиях 14 декабря. Между тем, зная, что Смирнов имел очень туманные представления о декабризме и легко, например, путал Северное общество с Союзом благоденствия, к этому его свидетельству следует подходить с должной степенью осторожности. Наконец, нужно учесть, что у Жандра вслед за рассказом об участии Грибоедова в «заговоре» (согласно пересказу Д. Смирнова) шло существенное дополнение, на котором автор вступительной статьи не стал заострять внимание: «Если он и говорил о 100 человеках прапорщиков, то это только в отношении к исполнению дела, а в необходимость и справедливость дела он верил вполне» (стр. 243; подчеркнуто мной. – В. П.). Думается, что как раз эти слова Жандра Д. Смирнов передал точно, поскольку они всего более соответствуют известным нам фактам.

Декабристов, во многом несходных в своих социально-политических, философских, этических и эстетических воззрениях, объединяло одно – стремление реализовать на деле переустройство общества. Но, как следует из слов Жандра (да и из других источников), именно в этом важнейшем пункте Грибоедов с декабристами расходился. Ни одна из форм государственного переустройства, предлагаемых ими, Грибоедова не могла удовлетворить. И этого факта игнорировать нельзя. Поэтому безусловные прогрессивные устремления Грибоедова, его вера в «необходимость и справедливость дела» (свойственная, впрочем, и ряду современников драматурга) не дают еще оснований говорить о чрезвычайной близости его к декабристским тайным обществам.

С сожалением следует отметить, что С. Фомичев, всячески пропагандируя близкие своим взглядам исследования М. Нечкиной, не счел необходимым напомнить читателям о ряде аргументированных возражений, выдвинутых против концепции исследовательницы такими авторитетными учеными, как Н. Дружинин, Н. Пиксанов, А. Гришунин. Не возникает ли в данном случае опасность того, что одна схема, с которой С. Фомичев активно борется, сменится другой?..

Актуально, на наш взгляд, выступление С. Фомичева против мнения о литературном «однодумстве» Грибоедова¹. Трагедия «Грузинская ночь», грандиозные замыслы трагедий «Федор Рязанский», «1812 год», «Радамист и Зенобия» убедительно свидетельствуют о том, что талант поэта не иссяк после создания «Горя от ума». Исследователь обращает внимание на тесную связь этих замыслов с обстоятельствами последних лет жизни самого драматурга, на переплетенность биографии и творчества Грибоедова. Так, очень важно указание на автобиографические реминисценции в образе римского посла Касперия из трагедии «Радамист и Зенобия».

С. Фомичев, желая развеять миф о творческом бесплодии драматурга после 1825 года, преимущественно сосредоточился на поздних произведениях Грибоедова. Однако мемуарный материал (см., например, воспоминания С. Бегичева и П. Вяземского) указывает на то, что было бы непростительной ошибкой игнорировать ранние комедийные опыты драматурга. Самому С. Фомичеву принадлежит принципиально важная работа о комедии «Студент», где рассмотрены темы, мотивы, образы, которые впоследствии были развиты и переосмыслены в «Горе от ума» ².

Не вызывает сомнений перспективность анализа в этом ракурсе и других грибоедовских комедий. Логика развития современной науки не только заставляет отказаться от тренирования этих произведений как «безделок», несоотносимых с шедевром русской комедиографии, но к позволяет рассматривать их как важные и органичные этапы творческого пути Грибоедова, по-своему подготовившие появление «Горя от ума». Без изучения этих произведений, связующих Грибоедова с современной ему комедийной традицией, адекватное понимание «Горя от ума» едва ли возможно.

Важнейшую часть научного аппарата издания представляет собой обстоятельный комментарий, подготовленный П. Красновым и С. Фомичевым. Его полнота, тщательность и аргументированность соответствуют лучшим традициям серии «Литературные мемуары». Все содержащиеся здесь сведения, справки, уточнения базируются на новейших достижениях в работах о Грибоедове (среди которых не последнее место занимают работы самих авторов комментария – авторитетных специалистов в области изучения жизни и творчества Грибоедова).

Авторы скромно назвали свой труд «реальным комментарием к тексту». Действительно, собственно «реальная» часть комментария чрезвычайно весома. Но все же ею содержание комментария не исчерпывается: он включает в себя немало материала историко-литературного плана. Очень интересна выразительная параллель между знаменитым монологом Чацкого («В той комнате незначащая встреча…») и антигалломанскими высказываниями Г. Штейна, приятеля одного из учителей Грибоедова (стр. 339). Разумеется, было бы неоправданно искать в выступлениях Г. Штейна непосредственный источник инвектив Чацкого. Близость эта представляет другой интерес: она многое говорит об идеологическом «фоне»»Горя от ума» и в конечном итоге может служить одним ил компонентов для исследования прагматики художественного текста – важной проблемы современного литературоведения.

Заслуживают внимания содержащиеся в комментарии соображения о времени и последовательности работы Грибоедова над «Горем от ума». В частности, отмечена возможность ошибки памяти С. Бегичева, датировавшего начало работы над комедией 1816 годом и указавшего на некоторые особенности системы персонажей раннего варианта пьесы. По мнению комментаторов, Бегичев, очевидно, принял за начальные сцены первого варианта «Горя от ума» комедию «Студент», написанную Грибоедовым совместно с Катениным.

Однако, по нашему мнению, существуют некоторые косвенные подтверждения тому, что Бегичев все же не ошибался. По его сообщению, первоначально в число действующих лиц «Горя от ума» Грибоедов включил жену Фамусова, «сантиментальную модницу и аристократку московскую» (стр. 26). Между тем в романе Д. Бегичева (брата Степана Никитича) «Семейство Холмских», переполненном реминисценциями из русской комедиографии, и в частности из «Горя от ума», действует и жена Фамусова – неотесанная провинциалка с претензиями на «светскость». Д. Бегичев, безусловно, был хорошо знаком со всеми этапами работы Грибоедова над комедией (так, в своем романе он использовал первоначальную версию фамилии главного героя «Горя от ума» – Чадский). И хотя супруга Фамусова у Д. Бегичеве менее всего напоминает «аристократку» (Бегичев вообше нередко подвергал грибоедовские образы переосмыслению), мы все же вправе предположить что в «Семействе Холмских» в какой-то мере отразились следы раннего замысла Грибоедова. Что же касается датировки начала работы над «Горем от ума», то здесь свидетельства мемуаристов достаточно противоречивы, но, во всяком случае, приуроченность ее к 1816 году не представляет ничего невероятного.

Конечно, немало «белых пятен» остается еще в изучении биографии и творчества великого русского драматурга. По многим вопросам ведутся (и видимо, еще долго будут вестись) оживленные споры. Но, несмотря на это, можно с уверенностью говорить, что новый сборник воспоминаний о Грибоедове является важным шагом на пути к прояснению жизненного и творческого облика автора «Горя от ума». Уровень подготовки издания, совокупность вошедших в книгу материалов, их исследовательская интерпретация – все это создает реальные предпосылки для создания научной биографии Грибоедова.

1. Показательно, что даже Н. Пиксанов, сосредоточившийся на изучении «Горя от ума», склонен был недооценивать другие произведения писателя: «В историю литературы Грибоедов вошел только с «Горем от ума», как литературный однодум» (Н. К. Пиксанов, Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума». – В кн.: А. С. Грибоедов, Горе от ума, М., «Наука», 1969, с. 253).[↩]
2. С. А. Фомичев, К творческой предыстории «Горя от ума» (Комедия «Студент»). – В кн. «От «Слова о полку Игореве» до «Тихого Дона», Л., «Наука», 1969.[↩]