Ленинизм и литературная наука
«Наследие Ленина и наука о литературе», «Наука». Л. 1969, 395 стр.
В подготовленном Институтом русской литературы сборнике статей внимание исследователей сосредоточено не только на прямых высказываниях В. И. Ленина о литературе и искусстве, но и на его теоретических суждениях в философских, социологических, исторических, публицистических работах. Их изучение, как справедливо пишет во введении редактор сборника А. Бушмин и как неоднократно доказывают все авторы статей, может «много дать нам не только в общеобразовательном, но и в методологическом отношении, в деле овладения ленинскими принципами анализа общественных явлений» (стр. 6). Такой подход к системе ленинских принципов научного анализа как к основному «источнику формирования широкого философско-методологического кругозора» (стр. 10) современного литературоведа составляет несомненное Достоинство книги.
Справедливо настаивает А. Бушмин на особой важности философских работ В. И. Ленина в связи с общим значением для литературоведения философской проблематики. Ее роль тем более существенна, что для современных литературоведческих исканий характерно стремление к подлинной теоретической глубине и конкретности в противовес как «абстрактно-философическим» рассуждениям, оторванным от специфики литературных фактов, так и эмпирической регистрации этих фактов без достаточно глубокого осознания их общего смысла. Конечно, далеко не всегда глубина и точность современного литературоведческого анализа оказываются неразрывно и органически связанными друг с другом, и в поисках, направленных на достижение их необходимого единства, огромную роль играют философские работы В. И. Ленина.
Сборнику в целом присуща идеологическая боевитость; анализ различных аспектов ленинского теоретического наследия активно нацелен против ревизионистских искажений идей ленинизма, против реакционных тенденций буржуазной науки о литературе.
В открывающей коллективный труд статье Г. Фридлендера убедительно показаны и преемственные связи между эстетическими концепциями классиков марксизма XIX и XX веков и особенно те новые принципиальные положения, которыми обогатили эстетику труды В. И. Ленина. Обоснованная им «неразрывная связь между принципами материалистической гносеологии и эстетики» (стр. 31) позволяет объяснить диалектику объективного и субъективного в процессе творчества, специфику художественного изображения и познания действительности. Несомненный интерес в связи с этим представляет характерная для эстетики ленинизма «новая, более широкая постановка проблемы: искусство и общество… подход к анализу как литературы, так и социальной психологии данной эпохи, учитывающий их обусловленность всей конкретной и сложной, исторически многообразной и в то же время целостной картиной общественной жизни», что дает возможность по-новому «решить и такие важнейшие ключевые вопросы марксистской эстетики, как отношение художника к революции и искусства к народу» (стр. 38, 39).
В той разносторонней характеристике новаторского вклада В. И. Ленина в эстетику, которую читатель найдет в статье Г. Фридлендера, заслуживали, на мой взгляд, большего внимания ленинские идеи об активности познания вообще, и в частности художественного познания, – идеи чрезвычайно актуальные в связи с современными дискуссиями об отражении объективной действительности и творческом созидании художественной реальности в искусстве.
Другая линия преемственных связей эстетики ленинизма выясняется в статье А. Иезуитова, который говорит о том, какую значительную роль в формировании «эстетических воззрений В. И. Ленина сыграло наследие революционно-демократической критики. «К революционно-демократической эстетике и методологии восходит… – делает вывод исследователь, – творчески разработанный Лениным подход к литературе как важнейшему средству познания и преобразования жизни, его умение и способность делать из анализа произведений призыв к революционной борьбе» (стр. 92). Характеризуя эти бесспорные и очень важные связи, автор приводит многочисленные факты использования Левиным тех или иных положений и конкретных оценок революционно-демократической критики. Но порою в этом перечислении отступает на задний план основная в логике данной статьи линия теоретической преемственности между эстетическими концепциями (а не только между отдельными высказываниями) революционеров-демократов и В. И. Ленина. Так, А. Иезуитов хорошо показывает содержательную перекличку статей В. И. Ленина о Л. Толстом с отдельными мыслями Н. Г. Чернышевского (стр. 85 – 86), но этим едва ли исчерпывается связь этих статей с идеями революционно-демократической эстетики.
Глубокую поучительность для теории литературы ленинского философского анализа, его логической стройности, целеустремленности и последовательности демонстрирует в своей интересной работе А. Бушмин. Важными представляются его выводы из утверждаемого в «Материализме и эмпириокритицизме» единства объективности и коммунистической партийности: «Эстетический идеал, художественная правда, народность и партийность литературы, партийность науки о литературе – все эти высокие и необходимые понятия марксистского литературоведения обесцениваются, теряют свой марксистско-ленинский смысл… если они трактуются вне связи с объективной истинностью художественного и научного познания действительности» (стр. 114).
Одной из основных идей, объединяющих статьи сборника, является мысль о том, что только на основе диалектико-материалистического метода оказывается возможным подлинно научное разрешение коренных литературоведческих проблем. И следует согласиться с Е. Купреяновой, которая пишет о том, что «еще не приложено должных усилий для творческого освоения и применения тех неисчерпаемых методологических богатств и возможностей, которые заключены в диалектической сущности марксистско-ленинской теории отражения» (стр. 135). В этой интересной статье идет речь о необходимости «диалектической обработки… истории литературно-художественного сознания» и справедливо подчеркивается важность изучения внутренних закономерностей историко-литературного процесса, где на первый план выступает «диалектическая связь каждого из его звеньев с предшествующими и последующими. Разлагая историко-литературный процесс на его дискретные точки и изучая преимущественно то, что отличает одну точку от другой, мы тем самым уничтожаем… самое понятие литературного процесса, подменяя изучение его исторических закономерностей изучением типологии возникающих в ходе этого процесса явлений» (стр. 146).
Здесь едва ли справедлива характеристика типологических исследований (см. также стр. 148). Ведь как раз для лучших из них (см., например, ряд работ в сборнике «Проблемы типологии русского реализма», «Наука», М. 1969) характерно стремление уловить динамическое единство сходств я различий, диалектическую связь и логику в процессе литературного развития. Такая типология уже не «сводится к перечислению… постоянных, неизменных… статичных признаков» (стр. 148).
Вполне соглашаясь с Е. Купреяновой в том, что «классицизм, романтизм, реализм должны изучаться… прежде всего в аспекте их диалектической связи, переходов одного в другое как в свою собственную противоположность» (стр. 148), я хотел бы только подчеркнуть чрезвычайную сложность такого анализа, которому должна быть органически чужда прямолинейность и который требует целостного и строго исторического взгляда на каждое литературное явление. Эти трудности сразу же обнаруживает, например, краткий экскурс Е. Купреяновой в историю русского реализма, где лермонтовский «социально-психологический реализм предстает собственной противоположностью развитого романтизма, его диалектическим отрицанием, удерживающим и развивающим все идейно-художественные открытия и завоевания романтического искусства» (стр. 161). С позиций этого «синтеза» здесь же дается следующая характеристика пушкинского реализма: «При всем величии гения Пушкина его творчество, даже и в его наивысших реалистических достижениях, было исторически ограничено уровнем унаследованного им аппарата художественного мышления и степенью… развитости классовых отношений в России того времени. В силу этих и некоторых других причин национально-исторический реализм преобладает в творчестве Пушкина над реализмом социально-психологическим» (стр. 160). Но ведь с иной ( и на мой взгляд, исторически более основательной) точки отсчета именно пушкинский реализм, являясь исходным пунктом последующего развития, носит принципиально синтетический характер, по отношению к которому «социально-психологический» реализм Лермонтова воспринимается как естественное и необходимое в новых исторических условиях обособление и развитие отдельных сторон этого синтетического единства. С другой стороны, разве автору песни про купца Калашникова, «Бородина», «Думы» не присущ и реализм «национально-исторический»?.. Здесь невозможно входить в подробное обсуждение этой проблемы, и я хочу лишь сказать, что и в этом, и в ряде других случаев в конкретных примерах, которыми авторы сборника иллюстрируют весьма содержательные общие положения, хотелось бы видеть большую аналитическую точность.
Ряд очень перспективных положений о роли и методологическом применении ленинской теории русского исторического процесса к изучению литературы XIX века высказан в статьях Б. Мейлаха и Н. Пруцкова. Б. Мейлахом хорошо показана возможность плодотворного историко-литературного применения ленинской трактовки категорий «общественная формация» и «социальный организм». Н. Прудков в своей богатой по материалу статье, исходя из содержания введенного Лениным понятия «эпоха подготовки революции», намечает пути научной разработки проблемы: русская классическая литература и революция. Весьма актуальны соображения авторов обеих статей о важной роли социально-психологических факторов в историко-литературном процессе, о значении ленинских оценок духовной атмосферы в России в разные исторические периоды.
Для сборника в целом характерно пристальное внимание к мало изученным в нашей науке проблемам, находящимся на стыке между литературоведением, и социальной психологией. Так, например, в статье Ю. Андреева, рассматривающего актуальные проблемы социалистического реализма в свете ленинской теории отражения, подчеркивается, что необходимо «ясное и глубокое понимание роли чувств как в самом процессе художественного творчества, так и в восприятии произведений литературы и искусства» (стр. 256). Развивая идеи марксистской гносеологии о единстве рационального и эмоционального в процессе познания, автор выясняет важную роль социальных эмоций в становлении метода социалистического реализма. Рассмотрение коренных художественно-гносеологических проблем связей социалистического искусства с революционной действительностью, конкретно-исторического содержания и социальной направленности чувств художника, – сочетается в этой статье с обоснованной критикой авангардистских теорий развития искусства XX века. К сожалению, в этой критике Ю. Андреев оставляет в стороне ущербность авангардистского понимания «формы» и потому, по-моему, недооценивает роль подлинного эстетического новаторства в области художественной формы как формы содержательной, не сводимой к механическим заменам «старых» приемов «новыми». Когда Ю. Андреев просто говорит, что изменения формы произведения являются вторичным и неважным признаком, что определяющими и ведущими являются яркие классовые чувства и помыслы художников, независимо от того, традиционалисты они или разрушители традиций (см. стр. 260 – 261), то остается непроясненной теоретическая неправомерность самой этой альтернативы: традиционалисты или разрушители традиций. В настоящем искусстве, в том числе в богатом опыте эстетического новаторства писателей социалистического реализма, неизменно обнаруживаются разные формы диалектической связи и качественного обновления художественных традиций, к которым лучше всего «подключается» тот, кто делает следующий исторически необходимый шаг в их развитии.
Большое место в сборнике уделяется анализу ленинских идей о роли культурного наследия – идей, которые позволяют найти пути решения многих острых вопросов современного литературного развития. Именно на этой основе в разделе «О национальных традициях в советской литературе» (авторы: Л. Ершов и А. Хватов) подробно рассматриваются сегодняшние споры о народности литературы, о соотношении национального и интернационального в искусстве.
Высказывания В. И. Ленина о народе и народном творчестве служат почвой для очень интересных размышлений В. Гусева о методологии и методике социологического изучения фольклора. Хочется поддержать призыв автора к более тщательному и дифференцированному изучению трудов ученых (литературоведов, искусствоведов, фольклористов) 20 – 30-х годов, и в частности относящихся к тому времени опытов социологического исследования искусства.
Должна быть специально отмечена опубликованная посмертно небольшая статья П. Беркова, где дается оригинальный анализ понятия «европеизация», как оно трактуется в трудах Ленина; это истолкование проливает свет на ряд проблем истории русской культуры, литературы и книжного дела.
Интересный материал о плодотворном воздействии идей В. И. Ленина на развитие русистики в Болгарии, Венгрии, ГДР и Чехословакии приводит в своей статье А. Григорьев. Полезна составленная Н. Желтовой и помещенная в конце сборника библиография работ на тему «В. И. Ленин и литература» (1961 – 1968 годы).
Как видно из сказанного, в книге «Наследие Ленина и наука о литературе» не только успешно обобщается уже накопленный опыт в изучении ряда важных сторон ленинского теоретического наследия, но и выдвигается ряд новых поисковых тем и проблем. Все это делает коллективный труд ИРЛИ АН СССР заметным явлением юбилейного литературоведческого года.
г. Донецк