Культура древней Руси
Д. С. Лихачев, Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого (конец XIV – начало XV века), Изд. АН СССР, М. – Л. 1962, 172 стр.
Одному из важнейших периодов в истории русской культуры – концу XIV-началу XV века, времени национального подъема и становления Русского государства, – посвящена книга Д. Лихачева «Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого», вышедшая недавно в научно-популярной серии Академии наук СССР. Новая работа крупного исследователя древнерусской литературы отличается широтой кругозора, богатством фактического материала и присущим Д. Лихачеву тонким литературным вкусом. Написанная простым и доходчивым языком, она привлечет внимание не только специалиста, но и широкого читателя, интересующегося искусством и литературой древней Руси.
Автор ставит своей задачей «охарактеризовать культуру этого периода в его общих чертах, наиболее характеристических явлениях, показать русскую культуру этого периода в ряду культур других европейских народов» (стр. 4). Очень хороши страницы введения, дающие законченное представление об исторической обстановке XIV-XV веков, когда набирает силы поднявшаяся из пепла пожарищ Русь, «возникают новые центры экономической и политической жизни» (стр. 5), крепнет идея единства русского народа, и московские князья начинают свой долгий и упорный труд по собиранию мелких княжеств в сильное централизованное государство.
Обращаясь в последующих главах к явлениям духовной культуры эпохи, автор ищет в них те черты Предвозрождения, которые, по его мнению, связывают русскую культуру этого периода с культурами других европейских народов. Более того, Д. Лихачев считает, что «многие черты этого предвозрожденческого движения сказались на Руси с большей силою, чем где бы то ни было» (стр. 15), Останавливаясь на наиболее значительных явлениях культурной жизни Руси XIV-XV веков, автор неоднократно возвращается к своей мысли о наличии элементов Предвозрождения, отмечая, что «на эти черты не было обращено до сих пор должного внимания» (стр. 4).
Мы находим в книге много ценных наблюдений, свидетельствующих о глубоком знании автором истории русского и европейского искусства. Однако его основная мысль о русском Предвозрождении не представляется достаточно убедительной.
Обратимся к самому понятию «Возрождение», чтобы установить, есть ли у нас основания говорить об эпохе русского Предвозрождения сравнительно со временем раннего Возрождения в Западной Европе.
Как «величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством» определил Энгельс эпоху Возрождения1. Гуманисты и художники Возрождения обращаются к новым источникам – изучению природы и античности, открывая в античной мысли ее интерес к внутреннему миру человека, многообразным движениям его души. Времени Возрождения предшествовал начавшийся кризис средневекового религиозного мировоззрения, проявившийся в еретических движениях XII-XIII веков. Смелые критические и еретические тенденции нашли свое отражение в философии и литературе, знаменуя первые попытки личности выйти из-под абсолютного контроля господствующей церкви. В искусстве библейские и евангельские сюжеты наполняются новым содержанием, герои христианских легенд становятся носителями чисто земных чувств.
Таким образом Предвозрождение, развивающееся еще в рамках религиозного мировоззрения и культуры средневековья, подготовило появление гуманистической идеологии Ренессанса, основной чертой которой был индивидуализм, осознание ценности человеческой личности самой по себе, со всеми ее хорошими и дурными сторонами. «Предвозрождение, – пишет Д. Лихачев, – резко изменило культурное лицо средневековья и принесло огромное тематическое обогащение средневековому искусству» (стр. 13).
Однако это справедливое положение автора не находит достаточного подтверждения в фактах культурного развития Руси XIV-XV веков. Поэтому и употребление термина «Предвозрождение» применительно к явлениям русской культурной жизни XIV-XV веков кажется неоправданным. Правильнее было бы говорить об эпохе подъема, связанной с освобождением от монголо-татарского ига, начавшимся объединением русских земель, бурным ростом национального самосознания, что и нашло свое отражение в литературе и искусстве.
Европейское Предвозрождение было лишь переходной ступенью к Ренессансу. В России, как признает Д. Лихачев, Возрождения не наступило. Какие бы причины не были тому виной – княжеские усобицы середины XV века, развитие единого централизованного государства, падение независимости Новгорода и Пскова, господство ортодоксальной церкви, – искусство XVI-XVII веков продолжает оставаться в сфере религии, значительно уступая художественному наследию предшествующих столетий.
В главе, посвященной состоянию просвещения, Д. Лихачев рисует широкую картину просветительской деятельности на Руси XIV-XV веков, отмечает высокий уровень грамотности, книжности, интенсивное накопление эмпирических знаний и практических навыков. Автор справедливо заключает, что «умозрительное начало и теоретическая мысль не получили в русской жизни решительного преобладания. Все силы русского народа были собраны для разрешения практических, насущных задач создания русского национального государства» (стр. 29).
Подробно рассматривая факты южнославянского и византийского книжного влияния – изменение графического оформления рукописей, состава алфавита, появление нового литературного стиля «плетения словес», изменения в литературном языке, увеличение числа переводов с греческого, – Д. Лихачев останавливается на особенностях стиля второго южнославянского влияния в России. «Для определения сущности второго южнославянского влияния в России, – пишет он, – большое значение имело бы выяснение философского смысла проникшей на Русь евфимиевской книжной реформы…» (стр. 48).
Учение исихастов, связанное с мистическими течениями XIV века, оказало, по мнению автора, большое влияние на литературу и живопись Руси этого периода. Но если мы обратимся к сущности учения исихастов, значение которого для русской культуры XIV-XV веков так подчеркивает Д. Лихачев, то вряд ли найдем здесь те элементы гуманистического мировоззрения, которые были характерны для эпохи раннего Возрождения в Европе. Исихазм, проповедовавший бегство от мира, созерцательное отношение к жизни, общение с богом путем особой «умной» молитвы, предельный мистический индивидуализм, был далек от гуманистического индивидуализма художников и писателей раннего Возрождения. Бесспорно, учение исихастов противостояло официальной идеологии церкви, но оно было явлением далеко не столь прогрессивным даже по сравнению с некоторыми другими мистическими течениями XII-XIV веков.
В литературе исихасты создали богатый риторикой панегирический стиль, ставя своей главной задачей прославление идеализированного героя, далекого от реальной жизни. «…На Руси, в Сербии и в Болгарии… – отмечает Д. Лихачев, – возникает своеобразное и единое, литературное направление. Вырабатывается жанр витиеватых и пышных «похвал»… (стр. 47).
Можно только приветствовать обращение автора к творчеству замечательного русского агиографа Епифания Премудрого, произведения которого заслуживают всестороннего и глубокого изучения. Однако слово «О житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича», и сочинения Епифания, и Русский Хронограф, написанные в новом стиле «плетения словес», – все это произведения, лежащие в русле церковной литературы, в которых, при всем желании, мы не видим того нового отношения к человеку, его внутреннему миру, на котором настаивает Д. Лихачев. Тот факт, что писатели начала XV века много пишут о себе и своем отношении к герою, «впервые, хотя еще примитивно и схематично… толкуют о психологических переживаниях своих героев, о внутреннем религиозном развитии святых» (стр. 17), не является еще убедительным доказательством наличия элементов Предвозрождения в древнерусской литературе XIV-XV веков. С интересом к внутреннему миру героя и его переживаниям мы уже сталкиваемся в полном глубокого лиризма»Сказании о Борисе и Глебе» – произведении, написанном на рубеже XI-XII веков.
Как признает Д. Лихачев, «индивидуальность человека по-прежнему ограничена прямолинейным отнесением ее в одну из двух категорий – добрых или злых, положительных или отрицательных» (стр. 64), что вполне соответствовало ортодоксальным взглядам церкви. Далее сам автор считает нужным отметить, что «все психологические состояния, которыми так щедро наделяет человека житийная литература конца XIV-XV века, – это только внешние наслоения на основной, несложной внутренней сущности человека – доброй или злой, определяемой решением самого человека встать на тот или иной путь» (стр. 65).
Поэтому, какие бы приметы «абстрактного психологизма» и нового художественного видения жизни в памятниках литературы XIV-XV веков мы ни отыскивали, как бы ни старались связать новую стилистическую манеру писателей этого времени с новым отношением к человеку, русская литература XIV-XV веков, с ее давними традициями статичного изображения героев, остается далекой от литературы европейского Предвозрождения.
Обращению к античности в Западной Европе, по мнению Д. Лихачева, соответствует в России повышенный интерес к «своей античности» – к старому Киеву, старому Владимиру, старому Новгороду. Но, думается, это явления разного порядка. Эпоха Возрождения открывает в искусстве античные нормы прекрасного, основанные на изучении природы, а в античной философии и литературе – ее гуманистическое начало. В России XIV-XV веков обращение к национальной старине было вызвано подъемом освободительного движения, усилением объединительных тенденций, ростом национального самосознания, что и нашло свое выражение в интересе к эпохе домонгольской Руси, времени независимости русского народа и единого русского государства под главенством Киева. Идеи борьбы за национальную независимость, идеи общерусского единства и сильной княжеской власти в союзе с церковью становятся ведущим направлением общественно-политической мысли. В XIV-XV веках складывается былинный эпос, где старые образы киевских богатырей используются для создания произведений, посвященных борьбе с иноземным игом. Летописи, «Сказание о Мамаевом побоище», «Задонщина», повесть «О Московском взятии от царя Тохтамыша»- все эти произведения проникнуты идеей борьбы за независимость. «…Характерною чертою русского культурного подъема, – справедливо признает сам Д. Лихачев, – было особое внимание к государственным интересам страны» (стр. 18). Поэтому наиболее характерным литературным жанром древней Руси стала не житийная литература, в летопись. В главе, посвященной летописанию, автор внимательно рассматривает многочисленные летописные своды русских княжеств, отмечая, что летописание в конце XIV и в XV веке явилось «важнейшим фактором возрождения культурных центров эпохи независимости Руси и собирания русских земель в единое Русское государство» (стр. 107).
В главе, посвященной живописи, спорными представляются параллели, проводимые автором между литературой и живописью XIV-XV веков. «В XV веке живопись явно опережала литературу» (стр. 80), – делает справедливый вывод Д. Лихачев. Поэтому трудно говорить об аналогии между творчеством Андрея Рублева и даже наиболее значительным и самобытным произведением русской литературы XV века – «Повестью о Петре и Февронии Муромских» – или о влиянии нового южнославянского стиля в литературе на новгородские и псковские фрески XIV века. Русская живопись XIV-XV веков, испытавшая влияние византийского искусства, развивалась и достигла выдающегося расцвета на основе искусства киевской и владимирской поры, а поэтому нужно ли связывать ее подъем с учением исихастов только для того, чтобы еще раз подчеркнуть мысль о существовании русского Предвозрождения. Быть может, следовало, бы коснуться и творчества Дионисия, выдающегося преемника Андрея Рублева, чьи произведения достойно завершают эпоху подъема в русской живописи XIV-XV веков.
В главе о зодчестве Д. Лихачев, следуя своей теории, связывает стремление к украшенности в архитектуре XIV-XV веков с появлением нового литературного стиля. Но в таком случае, с каким литературным явлением домонгольского периода можем мы сопоставить узорные рельефы Георгиевского собора в Юрьеве и Дмитриевского собора во Владимире?
Несмотря на то, что в основу книги легло весьма спорное положение о существовании русского Предвозрождения, новая работа Д. Лихачева представляет значительный научный интерес, особенно в тех главах, которые посвящены литературному творчеству XIV-XV веков. Она поможет читателю получить законченное представление о культурной жизни Руси этого периода.
- Ф. Энгельс, Диалектика природы, 1955, стр. 4.[↩]