Кое-что о детских играх (Полемические заметки)

Есть такая веселая игра – «испорченный телефон». Суть ее ясна каждому, кто сохранил воспоминания о невозвратимой поре детства. Тогда эта игра доставляла немало бесхитростного удовольствия.

Совсем не то у взрослых людей. Как известно, с возрастом мы меняемся; жизнь неумолимо заставляет нас соблюдать роковую пропорцию между делом и потехой; суровое понятие пользы властно вторгается в мотивы наших действий.

Поэтому наступает время других забав. Приходит черед иным потехам.

Игра перестает быть, как в детстве, чистым искусством. Она ведется нередко ради серьезных целей. Она теряет непринужденный и легкий характер.

Ибо детские игры взрослых людей не всегда безобидны.

* * *

Не так давно, в феврале этого года, я прочел в «Литературной газете»»Реплику Юрию Герману» писателя Ивана Багмута. В ней говорилось:

«Можно ли делать заметки на полях рукописи (чужой, разумеется)? Этот вопрос поставлен в статье «Пустяки?» Ю. Германа («Литературная газета» от 25 и 28 января), в которой он осуждает редакторов, позволяющих себе эти заметки… Однако история литературы знает много случаев, когда известные писатели оставляли следы своего карандаша на полях чужих произведений, и это не вызывало возмущения. К примеру, можно назвать А. С. Пушкина. Вот некоторые из его заметок на полях статьи П. А. Вяземского «О жизни и сочинениях В. А. Озерова»:

«Переход несчастливый, да и ненужный».

«Да говори просто – ты довольно умен для этого…»

Конечно, будь рукопись… измарана такими редакторскими пометками, как «Прекрасно!», «Замечательно!», «Блестяще!», может быть, Ю. Герман и не выступал бы за чистоту полей рукописи…»

Можно считать, что И. Багмут убедительно опроверг необоснованные претензии Ю. Германа к редакторам – тем более что сам Пушкин, как оказывается, свидетельствует против таких претензий. Можно так считать. Но – при условии: если не принимать во внимание а) того, что писал в своей статье Ю. Герман; б) того, что это за пушкинские «заметки на полях».

Если же попробовать все-таки принять во внимание эти моменты, то получится вот что:

а) И. Багмут, – возможно, не до конца поняв «предыдущего оратора», – не вполне верно сформулировал (выражаясь академично) «вопрос», поставленный Ю. Германом в статье «Пустяки?». Ю. Герман вовсе не ставил вопроса о недопустимости редакторских пометок вообще: приписывать ему постановку такого вопроса – значит обвинять его, мягко говоря, в некомпетентности. Ю. Герман поставил – и правильно поставил – вопрос о редакторской этике, в частности о безобразной манере некоторых редакторов «резвиться» на полях авторской рукописи, вести между собою на них более чем непринужденную переписку и испещрять их хамскими примечаниями. Против такой постановки вопроса, мне кажется, возражать было довольно трудно…

б) Свои заметки – кстати, предельно корректные – на полях статьи Вяземского Пушкин делал специально для него – вероятнее всего, по его же просьбе – и приложил к статье свое заключение, в котором, в частности, говорилось: «Лучше написать совсем новую статью, чем передавать печати это сбивчивое и неверное обозрение». Ясно, что такие пометки не могли вызвать у Вяземского «возмущения», хотя Пушкин и не «марал» полей статьи замечаниями: «Прекрасно!», «Замечательно!» и пр. И. Багмут, привлекая в союзники великого поэта, видимо, просто не разобрался в характере пушкинских заметок… В результате мы имеем пример игры в «испорченный телефон».

Как видим, даже при разборе столь безобидного примера нетрудно наметить классификацию видов этой игры. Можно играть только с оппонентом (не считая, разумеется, читателей) – смотри интерпретацию И. Багмутом мыслей Ю. Германа. Можно привлекать и третье лицо – покойного классика и путем передачи его мыслей по испорченному телефону представлять его своим убежденным сторонником – смотри толкование И. Багмутом характера заметок Пушкина. Этот вид игры имеет то простое преимущество, что покойник, в отличие от живого оппонента, не может написать письмо в редакцию с жалобой на искажение его точки зрения играющим. Можно, наконец, сочетать оба эти способа, что и сделано в упомянутой реплике. Можно и еще что-нибудь придумать. Но меня в данном случае интересует именно тот вид игры, когда в нее вовлекается классик. Этот вид – в разнообразии известных мне способов – я и хочу исследовать в форме, так сказать, практического школьного занятия или семинария. Для наглядности.

Итак, начнем.

ПЕРВЫЙ СПОСОБ. Один пример его только что был приведен. Я назвал бы этот способ способом отстранения. Суть его состоит в том, что цитирующий, не меняя в цитате ни слова и вообще не производя над ней, как правило, никакого физического насилия, «отстраняется» от всего, к чему цитата имела и может иметь отношение, и относит ее к вещам, к которым она никакого отношения не имела и иметь не может. Этот способ игры можно также назвать «в огороде бузина, а в Киеве дядька».

Не знаю, кем был изобретен этот способ. Но, раскрыв N 1 журнала «Молодая гвардия» за этот год, я был готов признать, что повторилась известная ситуация Ломоносова и Лавуазье, независимо друг от Друга сделавших одно и то же открытие. Ибо разница во времени между появлением реплики И. Багмута и выходом в свет номера «Молодой гвардии» со статьей Л. Крячко «Железобетон» и «изящная критика» измеряется буквально днями.

Судя по этой статье, Л. Крячко весьма сильно гневается на тех критиков, которые склонны к бескомпромиссности в вопросах художественного мастерства и не склонны, соответственно, делать скидки «на тему», «на молодость» и т. д. Ее сердит, что «свирепые критики» слишком часто и настойчиво докучают писателям требованием «высокого уровня». По ее мнению, эти злостные требования мешают высказывать то, что накипело у писателей на душе.

Эти мои выводы не голословны и не субъективны. Черным по белому литературный критик Л. Крячко пишет: «Нужно ли, как «свят-свят», твердить про дважды два(!) о роли мастерства в искусстве? Это уже усвоено».

…Преодолев легкое потрясение от этого пассажа, не можешь удержаться от желания задать хотя бы самый безобидный вопрос: кем усвоено? Отвечать на этот вопрос в своей статье Л. Крячко считает, видимо, излишним. А зря!.. Ее собственная стилистика позволяет предполагать, что «свят-свят» еще далеко не всеми «усвоено» и что «твердить про дважды два», пожалуй, все-таки нужно… Впрочем, не в этом дело. Дело в том, что для доказательства своего новаторского тезиса и в целях устрашения «свирепого критика» Л. Крячко привлекает – что? Цитату:

«…Еще Горький писал: «Частенько бывает так, что техническая маломощность автора рассматривается как идеологическая его невыдержанность». Напомнить об этом совсем не вредно».

Итак, в ход идет Горький. Писатель, который, как никто, был бескомпромиссен в вопросах художественного мастерства. Писатель, который не только «твердил про дважды два о роли мастерства», но и требовал его от каждого, кто претендовал на звание литератора.