Карта станет точнее

А. Н. Лурье, Поэтический эпос революции, «Наука», Л. 1975, 207 стр.

Есть особая привлекательность в работах, построенных на обильном фактическом материале, когда, по модной нынче терминологии, количество битов информации в определенном отрезке текста намного превышает норму. Обычно эти работы трудно читаются: каждый факт нужно осмыслить, переварить. Но зато велика их научная отдача.

К таким книгам принадлежит работа А. Лурье «Поэтический эпос революции» – итог многолетнего добросовестнейшего изучения поэм, созданных в 1917 – 1929 годах.

Около семисот поэм – или, точнее, крупных стихотворных произведений – было им изучено, многое впервые введено в научный обиход. Естественно, что в книге объемом 11 авторских листов обнаруживается лишь «надводная» часть этого труда. Но магистральные обобщающие выводы, подкрепленные обширным материалом поэтического эпоса тех лет, дают возможность каждому в дальнейшем уже более целеустремленно обращаться к тем или иным произведениям, именам, изданиям.

Но это не лоция в море поэм. Лоция представляет собой лишь систематизированное описание. Перед нами же плотно состыкованное, тщательно выверенное и соразмеренное исследование, выросшее из долгих изысканий, раздумий, предварительно ограненных «блоков».

А. Лурье удалось успешно преодолеть главную трудность, встающую перед исследованиями литературы того или иного периода: как совместить, не смазывая качественные отличия, анализ наиболее значительных произведений, о которых, естественно, уже существует целая литература, и всего огромного массива произведений, обычно оставляемых в стороне, но, тем не менее, помогающих расширить наше познание литературного процесса, увидеть диалектику ведущих тенденций и индивидуальных творческих устремлений.

При всем том, что А. Лурье сознательно поставил перед собой задачу не углубляться в анализ произведений, уже всесторонне освещенных в критике («Двенадцать», «Хорошо!» и т. д.), мы четко ощущаем в конкретном анализе истинное значение творческого опыта А. Блока, В. Маяковского, С. Есенина, Б, Пастернака и реальный масштаб произведений второго плана, позволяющих тем не менее прочертить приметные линии развития поэмы на протяжении первых двенадцати – тринадцати лет советской эпохи.

В целом успешно преодолел А. Лурье и другую трудность подобного рода работ: как совместить проблемный и хронологический принципы рассмотрения материала. И хотя в книге обнаруживаются обычные для таких исследований огорчительные последствия, – творчество одного поэта «разорвано» по нескольким главам, появляются некоторые повторы, проскальзывает известное невнимание к собственно поэтическому строю, – успех, приносимый подобным анализом, неоспорим.

Внутренняя конструкция глав, аргументировано выделяющих три хронологических этапа – первые годы советской власти, начало 20-х годов, вторая половина их, – подчинена затем рассмотрению главных творческих проблем, которые решала поэма и которые в своем непрерывном движении отражали, воплощали общее развитие литературы. Среди них на первый план выдвинуты прославление героики и величия революции, осмысление национально-исторического бытия России, социально-философская проблематика взаимоотношений личности и общества, становление положительного героя, формирование подлинной эпичности.

Разумеется, круг идейно-художественной проблематики в поэмах 20-х годов намного шире, но, пожалуй, именно эти проблемы наиболее резко и полно обозначили новаторство советской литературы в главном течении: новое видение и новое художественное воплощение взаимосвязей общества – истории – личности.

Рассмотренные на материале поэм начала 20-х годов способы творческого воссоздания этих взаимосвязей сохраняют свою актуальность и для нашего времени, на новом этапе выдвинувшего с новой остротой и в новом аспекте проблему человека, его социальной детерминированности и личной ответственности.

Столь же актуальна и остра проблема апокалипсических мотивов в утопических и фантастических поэмах начала 20-х годов («Грядущий потоп» А. Ярославского, «Рупор над миром» С. Спасского и т. д.) и объективная художественная полемика с ними в поэмах В. Маяковского и других поэтов: это позволяет видеть существенные аспекты той реальной идеологической борьбы, которую вела и ведет советская литература против проявлений пессимизма, неверия в исторический прогресс.

И хотя кое-где проблемное рассмотрение опускается до тематического, такой подход оказался необычайно плодотворным, позволив с большой эффективностью концентрировать зыбкий, разнородный поэтический материал, давать емкие, лаконичные, целеустремленные характеристики множеству произведений. В немалой мере успех такого метода вызван и тем, что автор очень точно выбирает главную черту, главную проблему произведения, находит образные характеристики: «Поэтическая мысль в «Ладомире», будучи единой и романтически целеустремленной, дробится на отдельные эскизные наброски, как будто мы имеем дело с несмонтированной кинолентой, где кадры дублируются и варьируются, но еще не отобран окончательно ни один вариант».

Вероятно, такой емкости и точности во многом способствует и то обстоятельство, что о многих произведениях А. Лурье писал прежде подробно, и в книге содержится квинтэссенция уже продуманного, освоенного, изложенного (в некоторых случаях автор прямо отсылает к своим печатным трудам). Особенно выделяются характеристики книги поэм «Путями Каина» М. Волошина и поэм «Первое свидание» А. Белого, «Сердце народное Стенька Разин» В. Каменского.

Изложение в книге движется в очень выверенном ритме: конкретный анализ той или иной поэмы переключается на выявление общих закономерностей, обнаруживаемых в большом количестве поэм, а потом возвращается к концентрированному изучению одного произведения. Такое движение явилось закономерным следствием цельности и стройности всей историко-литературной концепции А. Лурье, выкристаллизовавшейся благодаря широкому историческому взгляду на движение жанра. «Проверка» идейно-художественных качеств достижениями Пушкина, Некрасова, Блока избавила исследователя от неумеренных восторгов, столь часто источаемых литературоведами, изучающими этот период.

Вообще нужно сказать, что, обратившись к сложнейшему периоду нашей литературы, А. Лурье сумел найти верный – уважительный и требовательный – тон по отношению ко всем поэтическим явлениям того времени.

Не затушевывая художественные противоречия творчества многих поэтов – М. Волошина, Б. Пастернака, А. Белого, М. Цветаевой, – автор в то лее время отмечает их роль в общем движении русской поэзии. Точно и убедительно характеризует он и поэтическую слабость многих верных по своему общему идейному пафосу поэм С. Третьякова, А. Безыменского, И. Уткина, Н. Асеева и др. «Поэме Луначарского, – пишет он, например, о «Концерте», – недостает художественной выразительности, она декларативна Но, во-первых, это одна из первых философских поэм в советской литературе, во-вторых, она свидетельствует о том, что проблема личности была существенно важной темой не только для поэтов, чуждых революции, но и для молодой советской поэзии».

Цельность концепции, соразмеренность и одномасштабность требований к любым произведениям – неотъемлемая и значительная черта научного подхода А. Лурье к анализу поэтического массива 20-х годов.

Благодаря этому проблемное рассмотрение – особенно я хотел бы выделить разделы о национальном народном характере на примере поэм о Разине и Пугачеве в главе «Поиски «родословной» революции» и о своеобразии дооктябрьской лирической поэмы в главе «Рождение эпоса» – не выглядит конгломератом, а сохраняет точное ощущение истинной значительности того или иного произведения.

Увлеченность автора тем новым, что приходило в русскую поэзию по мере расширяющегося «сдвига всех сил», как названа им первая глава книги, способствовала успеху избранного им проблемно-хронологического метода.

Несколько ослабленными оказались наблюдения над жанровым многообразием поэм того времени.

В полемике с В. Кожиновым, Г. Гачевым и другими исследователями жанра поэмы А. Лурье определяет поэму как целостную художественную структуру, в которой проявляется «особый тип художественного мышления«.

«Философско-историческое и социально-психологическое осмысление действительности, не скрытое за жизнеподобным, а как бы предшествующее последнему, т. е. открытая концептуальность, прямая и непосредственная постановка проблемы, которую решает автор, – решает единолично или вместе с героями и на их жизненном примере, – это едва ли не главнейший признак советской поэмы в ее двух основных жанровых тенденциях – эпической и лирической».

Умные, тонкие, напористо-полемические наблюдения А. Лурье в теоретических разделах над жанром поэмы, над особым характером сочетания в ней объективного и субъективного существенно дополняют конкретный проблемно-хронологический анализ.

Но все-таки разговор о жанровом многообразии структуры и изобразительных возможностях поэмы не достиг той плотности обобщений, какой добился проблемно-исторический подход.

Как во всяком большом труде, отдельные выводы и наблюдения представляются спорными, недостаточно аргументированными. Таково, в частности, утверждение о том, что генетически структура поэмы Б. Пастернака «Девятьсот пятый год» восходит к «Двенадцати» Блока, Вообще в книге несколько завышено воздействие поэмы А, Блока на самых разных поэтов: здесь, по-моему, происходит смещение роли первой поэмы советского периода, открывшей новые сферы, и реального ее воздействия на творчество других поэтов.

Можно было бы отметить еще некоторые частности, спорные тезисы, торопливые утверждения. Но они все-таки не могут заметно умалить значение сделанного А. Лурье.

В результате этого исследования наша поэтическая карта 20-х годов, столь сложная по своему рельефу, станет гораздо подробнее, точнее, А по отношению к этому периоду далеко не каждому исследователю удается сделать такой вклад.