К портрету Фриче (Из воспоминаний)

Не только современники А. И. Герцена, но и несколько последующих поколений его читателей ничего не знали – или знали только по противоречивым слухам и намекам – о мучительной семейной драме, искалечившей его жизнь. Лишь несколько человек из ближайшего окружения Герцена (среди них были И. С. Тургенев и П. В. Анненков) получили возможность после смерти автора «Былого и дум» ознакомиться с главами, посвященными мрачнейшему периоду его жизни. Эти жгучие страницы, из которых, по собственному признанию Герцена, выросла его грандиозная автобиографическая эпопея, появились в печати в 1920 году – через три четверти века после воссозданных в них событий, – и новый мир гениально воплощенных образов, глубоких чувств и трагических переживаний впервые открылся перед читателями книги Герцена. Именно об этих главах «Былого и дум» И. С. Тургенев говорил в свое время, что они написаны «огнем, слезами и кровью» ¹.

В 64-м томе «Литературного наследства» около двадцати лет назад (1958) мною была опубликована и прокомментирована обширная серия писем Герцена к известному немецкому революционному поэту-эмигранту, автору прославленных боевых стихотворений «Песни живого» Георгу Гервегу за 1848 – 1850 годы, а также сотни писем к Гервегу Н. А. Герцен. Автографы всех этих документов в 1930-х годах поступили в Отдел рукописей Британского музея (Лондон) от сына Гервега Марселя. Микрофильм с них был предоставлен редакции «Литературного наследства» по распоряжению внука Герцена, французского историка Эдуарда Моно-Герцена. Эта публикация дала обильный материал для изучения взаимоотношений Герцена и Гервега в период апогея их дружбы и интеллектуальной близости, а также после разрыва; выяснились бесчисленные детали злополучного увлечения Натальи Александровны Гервегом и катастрофические последствия этого увлечения.

В Отделе рукописей Британского музея, как мне стало известно, хранится еще одна часть архива Гервегов – документы, связанные с семейным конфликтом, главным образом переписка супругов Гервег и письма к ним разных лиц из герценовского окружения. Фотокопии с этих документов к нам в свое время не поступили, так как на них не распространялись права Э. Моно-Герцена. Приступив к работе над той частью второго тома «Летописи жизни и творчества А. И. Герцена», в которой освещается семейная драма писателя, я обратился в Отдел рукописей Британского музея с просьбой предоставить мне возможность ознакомиться и с этим фондом. Дирекция музея, на основании специального постановления Ученого совета, прислала мне огромный микрофильм с недостававшими материалами. Среди них были и те письма К. -Э. Хоецкого к Г. Гервегу о Герцене, которые опубликованы мною на страницах «Вопросов литературы» в 1975 году (N 4). Я ознакомлю читателей журнала с некоторыми документами этого микрофильма, причем гораздо более подробно, чем в уже вышедшем из печати втором томе «Летописи жизни и творчества А. И. Герцена», где мною цитируются только отдельные строки.

* * *

30 января 1851 года Георг Гервег, выдворенный Герценом из его дома и переехавший в Геную, сообщал своему приятелю Адольфу Колачеку:

«Вот уже три недели, как я покинул Ниццу. Неизбежная катастрофа в конце концов разразилась. Чем это кончится, что произойдет со мной – не знаю <…>. Герцен и я отныне – amis mortels²<…>. Я стою между жизнью и смертью <…>. Куда направлю я свои стопы – и с кем?» ³

Он все еще, однако, не терял надежды на примирение и несколько раз писал Герцену. Пыталась исправить непоправимое и жена Гервега Эмма. В ответ на ее первое письмо Герцен потребовал полного прекращения переписки. Он резко пресек ее попытку провести аналогию между нею как женой неверного мужа и им как мужем неверной жены, назвав это издевательством. «Нет, сударыня, – заявил он, – различие неизмеримо велико… Ибо я люблю ее любовью, полной достоинства и гордости, ибо я знаю, что ее любовь ко мне велика, и потому что она остается. Вы же не избалованы в этом отношении. Сударыня, сказанное – жестко, но то говорит поруганная честь» ⁴.

Получив (21 января) ответ Э. Гервег, Герцен сжег его, не читая.

В «лондонской коллекции» сохранилась копия этого уничтоженного письма. Вот отрывок из него:

«В моем молчании вы можете быть уверены, однако отвлекать внимание, измышляя какие-то причины нашего разрыва, я вам не обещаю <…>.

Да, со времени своего возвращения из Цюриха я знала о любви Г[ерорга] и утаивала это от вас. Не мне подобало делать вам подобное признание; как и вы, я была жертвой, – однако речь шла о жизни человека, которого я решила спасти любой ценой, однако речь шла о чести двух семей, которую я считала своим долгом спасти <…>. Если вы полагаете, сударь, что я не слишком-то избалована в отношении люб: и, и хвалитесь тем, что лучше меня наделены в этом отношении, то я, со своей стороны, считаю, что недостойно и невеликодушно попрекать бедняка его бедностью и еще менее – выставлять напоказ свои богатства» ⁵.

Несмотря на этот горький упрек, она выражала благодарность Герцену за «доказательства подлинной дружбы в прошлом».

Письмо это, оказывается, было написано при непосредственном участии Гервега: на одном из черновиков его рукой набросаны основные тезисы. Э. Гервег использовала текстуально ряд его выражений, выпустив, однако, заверение, что Герцен может быть уверен в ее молчании, «потому что Георг этого требует», и характеристику Герцена как «богатого философа, который всегда со своей кафедры трактовал материальные невзгоды как сущие пустяки». Не включила она в свое письмо и заключительные строки Гервега о том, что она будто бы «силой увезла из Ниццы своего мужа», желавшего расплатиться с Герценом «своею кровью».

18 февраля 1851 года Эмма Гервег обратилась к жене Герцена с длиннейшим посланием на тридцати одной странице, настойчиво требуя, чтобы та немедленно покинула Герцена и ушла к Гервегу, дабы «дать ему благополучие». Вначале она процитировала свое неотправленное письмо к Н. А. Герцен, написанное несколькими неделями ранее. В нем она заявляла, что никак не могла поверить в любовь «там, где видела с одной стороны лишь эгоизм и с обеих – безграничное легкомыслие». Н. А. Герцен и Гервег уверяли ее, будто между ними «только дружба»; она же сомневалась «в подлинности и чистоте чувства, для поддержания которого необходимо столько ежечасных уловок» со стороны подруги и «постоянное бесчестие, предательство по отношению к самому себе, к своему единственному другу А[лександру]» (то есть Герцену) и к ней, Эмме, со стороны Гервега.

Далее она подробно охарактеризовала историю взаимоотношений всего «четвероугольника»:

«[В 1849 году] А[лександр] отправился [из Парижа] в Женеву. Тебе известно, как огорчил Г[еорга] этот отъезд и как страдала от него я, тем более, что отъезд А[лександра] состоялся в тот момент, когда я была слишком измучена, слишком поглощена мелкими житейскими невзгодами и ничем не могла быть полезна Г[еоргу]; я вела в то время непрерывную переписку со своей родней, стараясь устроить наши дела, принявшие после революции [1848 года] совсем иной оборот, и я предвидела тогда, что пребывание Г[еорга] в Париже отнюдь не будет для него отрадным и не принесет мне облегчения <…>. Вот почему я сделала все, чтобы убедить его присоединиться на несколько недель к А[лександру] – как для его собственной пользы, так и для моей, ибо Париж тогда, помнишь (после Июньских дней), стал столь небезопасным, что лучше было заставить забыть о себе на несколько месяцев, нежели подвергать себя грубым посягательствам <…>.

Что же касается интереса к тебе Г[еорга], то я обратила на это внимание дня за два до вашего отъезда – после прогулки в Сен-Клу. Меня это сильно поразило, и в ту же ночь я спросила со слезами на глазах: «Скажи, Г[еорг], не влюблен ли ты в Н[атали], скажи мне об этом откровенно». Он ответил, целуя меня: «Возлюбленная моя глупышка, я нахожу ее очень любезной, и она мне нравится, вот и все». Вы уехали, а я со своей стороны делала все от меня зависевшее, чтобы получить возможность присоединиться к вам, но мои родственники, вместо того чтобы помочь мне, держали меня в состоянии полнейшей неопределенности, так что в течение трех месяцев я оставалась без гроша, лишенная возможности двинуться с места и предчувствуя ужасную катастрофу, которую не имела возможности предупредить своим приездом в Женеву <…>.

Меня глубоко огорчали письма Г[еорга] и твои – хотя в твои! письмах шла речь лишь о любви сестры к юному брату, а в его письмах- о великой дружбе с вами обоими. Но я чувствовала, что это был уже не прежний язык [Георга] в его обращениях ко мне, и это меня так сильно, так сильно огорчало, что я буквально сходила с ума – ибо любящее сердце обмануть нельзя…

И твои письма оскорбляли меня – я писала тебе об этом;

1. И. С. Тургенев, Полн. собр. соч. и писем в 28-ми томах, Письма, т. XI, «Наука», М. -Л. 1966, стр. 203.[↩]
2. Смертельные друзья (франц.).[↩]
3. »Zeitschrift für Slawistik», Bd. VII, H. 2, Berlin, 1962, S. 214- 215. [↩]
4. А. И. Герцен, Собр. соч. в 30-ти томах, т. XXIV, Изд. АН СССР, М. 1961, стр. 157.[↩]
5. Все цитируемые письма написаны по-французски и по-немецки и на русский язык переведены мною. – Л. Л.[↩]