К 100-летию со дня выхода первого номера «Колокола»
ИЗ МАТЕРИАЛОВ «КОЛОКОЛА»
Исполнилось сто лет со дня выхода первого «листа» знаменитого «Колокола», издававшегося А. И. Герценом и Н. П. Огаревым в Лондоне1 Сто лет назад с берегов Темзы донесся в Россию мощный голос вольной русской печати, вступившей в новый важнейший фазис своего развития и роста. На смену выходившему раз в год альманаху «Полярная звезда» пришла первая русская бесцензурная газета, способная, как сказано в «Предисловии», ловить события «на лету, обсуживать тотчас».
«Колокол» смело вступил в единоборство с самодержавием, он повел «революционную агитацию» (В. И. Ленин, Соч., т. 18, стр. 13). Газета быстро стала средоточием чаяний демократической России, ее борьбы против царизма и крепостничества. Если редакция состояла в первые годы только из самих издателей «Колокола», которые и в дальнейшем играли в ней главную роль, то сотрудниками газеты стали представители самых широких общественных кругов, от революционеров-разночинцев до разного рода фрондеров, которые впрочем, как и либералы, вообще, отходили от Герцена по мере того, как он изживал свои либеральные иллюзии.
Думается, что никогда не удастся установить сколько-нибудь полный список сотрудников «Колокола»; недаром Герцен строго соблюдал редакционную тайну, представлявшую собой в данном случае и тайну революционную, требовавшую строгой конспирации. Но независимо от этого, «Колокол» воспринимается как живая летопись политической борьбы, сквозь напряжение и грохот которой слышатся голоса ее участников, их подкрепленный бесчисленными фактами негодующий протест против самодержавия и крепостничества, их мнения и споры, и, покрывая все это многоголосие, – «крик русского народа, битого полицией, засекаемого помещиками».
Разнородный материал кратких, но жгучих сообщений об «убийствах, засеканиях, ужасах помещичьей власти», подробных информации о тех или иных сторонах правительственной деятельности, выступлений по основным политическим вопросам нередко с критикой позиций самого издателя «Колокола» – все это объединено, подчеркнуто, заострено пронизанной страстным лиризмом публицистикой Герцена, его саркастическими вопросами, эпиграммами в прозе, заглавиями и концовками, его политическими и теоретическими объяснениями и программными декларациями.
В «Колоколе» отозвалась вся Россия – от императорской столицы до глухой деревушки; газета эта – своего рода политическая карта огромной страны. Изучение «Колокола» – благодарнейшая задача для историка русской общественной мысли и литературы. Между тем материалы этой газеты, за исключением произведений самого Герцена и отчасти Огарева, еще в очень малой степени введены в научный оборот. Номера «Колокола» и особенно полные комплекты его – в настоящее время большая библиографическая редкость.
Поэтому, стремясь подчеркнуть необходимость всестороннего исследования «Колокола», мы перепечатываем из него следующие материалы:
- Две корреспонденции, относящиеся к злодеяниям помещицы Клопотовской, показывающие, что голос «Колокола» доходил до крестьян, будил их протест и толкал «к мысли самим приняться за хождение по своим делам».
- Сценку «Деятели прошлого царствования в России», очевидно, полученную Герценом от лица, хорошо знавшего закулисный порядок III отделения, которое возглавлял А. Х. Бенкендорф. Автор сценки иронически рисует жандармских воротил с их циническим всевластием, хищничеством и произволом.
За последнее время поставлен вопрос о фототипическом переиздании «Колокола». Редакция «Вопросов литературы» всемерно приветствует это начинание, полагая вместе с тем, что речь должна идти о тщательно комментированном издании. До осуществления же последнего нашим издательствам следовало бы подготовить сборники избранных материалов «Колокола», так же как и «Современника», «Русского слова» и других органов русской революционной печати. В этом есть насущная необходимость.
Сноски под текстом даны в «Колоколе».
Материалы подготовил к печати Д. Муравьев.
I
ПИСЬМО К ГРАФУ СТРОГОНОВУ,
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРУ НОВОРОССИЙСКОГО КРАЯ2
Граф,
Судьба дала вам в руки исполнительную, а отчасти и судебную власть в целом огромном крае. Весь край почему-то верит, что вы серьезно желаете исполнять свою обязанность, что вы, сколько вам позволяют средства, боретесь со взяточничеством и со всеми неправдами, делаемыми вашими подчиненными. Но таково положение каждого в безгласном государстве, что все его стремления к добру остаются бесплодны: каждое ваше благое распоряжение извращается, проходя чрез руки чиновников, до того, что польза, которую можно бы ожидать от него, пропадает вся, а выходит из него распоряжение, похожее на все распоряжения – льготы богатым, поощрение ворам и еще большее притеснение несчастным, на чьи плечи обрушивается все… Единственное средство, могущее помочь вам, правительству, всему стремящемуся вперед в России, – была бы гласность, которой так боятся у нас, которой ничтожные проблески так усердно, так ревниво гасятся всеми, чьи дела боятся света. Эта гласность дала бы каждому возможность открывать те злоупотребления, которых он был бы свидетелем, дала бы ему возможность помогать правительству.
Я получил из России известие о происшествии, выказавшем во всей ее мерзости всю силу помещичьей власти, под покровом крадущей и все за деньги покрывающей полиции. Публиковать его в России препятствуют мне наши законы, но я считаю долгом своим сообщить его вам, потому что долг каждого честного, хотя бы и частного человека, помогать другому, тоже честному человеку, в преследовании неправды.
Во втором стане Тираспольского уезда, Херсонской губернии, есть деревня Курпино, принадлежащая помещице Аделие Клопотовской. Имение это очень невелико, и помещица, владея им около 16 лет, разорила его совершенно. Хлеб у нее запродавался обыкновенно на корню, потом доставлялся в Одессу или Тирасполь (почему и ценился дороже) в самую распутицу ее крепостными, которые во время таких путешествий, длившихся иногда несколько недель, разорились вконец. Когда все бывало продано, Клопотовская находила новое средство добывать деньги: она продавала – ив большом количестве – девок от 15 до 25 лет. С крестьянами обходилась она с возмутительной жестокостью. Правителем всех дел ее и исполнителем всех ее повелений был и есть до сих пор молодой поляк Ян (фамилии его не знаю), который еще увеличивает тяжесть положения крестьян своею необузданною жестокостию. В декабре прошлого года Клопотовская засекла мужика; через несколько времени Ян в отсутствие барыни высек жестоко мальчика лет 16, ее крепостного; барыня, возвратись домой, узнала об этом и о неудовольствии, какое произвело наказание, и велела повторить его. Мальчик умер через несколько часов после окончания пытки. Священник из села Павловки (князя Абомелека) приобщал его и может, надеюсь, подтвердить, отчего умер он. Несмотря на всю загнанность, на всю апатию безгласного отчаянья, в которой находились крестьяне, жестокость эта возбудила всеобщее негодование. Крестьяне из соседней деревни помещицы Миницкой, бывшие в родстве с убитым мальчиком, и некоторые из крестьян Клопотовской, которые были побуйнее (как называют у нас всякого защищающего свои права против насилия старшего), решились на страшный для них шаг – объявили об этом становому.
Становой принялся за дело грозно. После первых допросов приказчик Ян был закован, Клопотовская струсила, все с надеждой ждали, что дело примет наконец хороший оборот. Казалось бы, теперь, когда правительство само указало в недалекой перспективе крестьянам свободу и избавление от железных когтей крепостного состояния, – помещикам следовало бы понять, что человек, ожидающий со дня на день стать человеком, не может со скотскою тупостью выносить все, и потому они, казалось бы, хоть для своей личной пользы, должны бы обходиться с ними человечнее, а правительство, с своей стороны, должно бы зорко следить за отношениями помещиков к крестьянам. Правительство, правда, и старается об этом, т. е. назидательными циркулярами убеждает помещиков укротить свои привычки, но действует через агентов, а его агенты более всех, быть может, помогают помещикам довести крестьян до топора.
То же укрывательство, что и всегда, нашла и теперь за деньги Клопотовская. Две недели лежало тело убитого мальчика, и только чрез две недели приехал (против всяких законов) производить следствие один становой с доктором. Понятые и свидетели были выбраны по указанию самой Клопотовской; оказалось, после тщетного исследования, что убитый умер от горячки; один из крестьян Клопотовской, выказывавший более других энергии и настойчиво утверждавший при доносе противное, был закован, получив предварительно публично несколько ударов из рук станового, а убийцы и их сообщники разошлись, -‘Одни считать деньги и благодарить бога за хорошее дельце, другие продолжать начатое и постараться поскорее отнять у крестьян, введших их в расход, последний кусок хлеба, хорошо уверенные, что последняя уничтоженная попытка надолго лишит крестьян всякой энергии. И это делается в 1858 г., в ста верстах от Одессы, в ста верстах от вас, граф, и вы ничего об этом не знаете и ничего не узнали бы, если бы не вздумалось неизвестному вам человеку рассказать это вам.
Мне описывал это дело человек добросовестный, слышавший его от очевидцев и лиц, замешанных в него; все помещики и крестьяне в один голос рассказывали ему дело так, как я передаю его вам. И между тем прошло более полугода, он, при всем своем негодовании против такого возмутительного поступка, не решился передать его вам, хотя и считает вас человеком честным, и, вероятно, это дело не дошло бы до вас, если бы я не узнал его случайно и не решился сообщить его вам. Да, граф, как хотите, а это грустный и говорящий факт: вас знают с хорошей стороны, а между тем вам не решаются открыть глаза в деле, которое вам неизвестно… И знаете ли почему это?
- Номер этот датирован 1 июля 1957 года, но отпечатан он был примерно на неделю раньше.[↩]
- Искренно благодарим К. О. за присылку письма и за те прекрасные строки, при которых он его прислал. И<сканде>р. [↩]
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №4, 1957