№6, 1995/В творческой мастерской

Изнутри и откуда-то со стороны. Стихи последних лет

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

В бумагах покойного отца я нашел два неотправленных письма 45-го года. Вот выдержки из них: «После получения Вашего письма меня уже тревожит не только судьба молодого поэта Александра Межирова…

Что суждено этой молодой, не лишенной талантов (не знаю точно, в каких областях) шеренге человечества, хлебнувшей в свои юные годы так много горя и трагически дезориентированной ?» Последние два слова отец зачеркнул бледным карандашом по лиловым чернилам.

Второе неотправленное письмо кончалось цитатой из Герцена: «Дикая, свежая мощь распахнется в молодой груди юных народов и начнется новый круг событий и третий том всеобщей истории… Социализм разовьется во всех фазах своих до крайних последствий, до нелепостей. Тогда снова вырвется из титанической груди революционного меньшинства крик отрицания, и снова начнется смертная борьба, в которой социализм займет место нынешнего консерватизма и будет побежден…» И. Герцен был вычеркнут отцом. Может быть, в итоге купюры лишили смысла отправку писем.

Дом, в котором я родился и рос, и теперь стоит на берегу Москва-реки, окнами на Кремлевскую набережную и Лебяжий переулок. На другом берегу-Замоскворечье, Болотный рынок, Кадашевские бани, купеческие особняки в тихих переулках, особый, еще не разбавленный замоскворецкий говорок. Помню старый Каменный мост, его деревянные пролеты, Храм Христа Спасителя, в который вводила меня няня, боясь оставить на мраморных плитах площади. В этом храме она совсем тихо подпевала хору, по-своему молилась. Помню, как Храм взорвали. Видел с крыши котовского доходного дома, еще ничего не понимая. Помню, как на противоположном берегу начали строить большой серый дом. Когда строили, он загорелся. Пожар был дымный, тяжелый. Его погасили довольно быстро. Но долго не покидала берега реки конная милиция. Потом в этом сером, хмуром доме (правительства) появился детский кинотеатр. Там я впервые увидел живого поэта. Это был Владимир Луговской. Могучим голосом он читал что-то ошеломляюще прекрасное. Неожиданно няня, сидящая рядом со мной, сказала: «Хорошо поет, должно, из Храма перешел…»

Еще помню войну. Вмерзший в лед блокированный Ленинград. Окопы на Пулковских высотах, блиндажи и землянки в железнодорожных насыпях, рубежи под Синявином, в болотах, где землянки рыть нельзя, потому что под снегом незамерзающая вода. Костры и шалаши. Засыпая у костров на снегу, мы во сне инстинктивно ползли к огню и вскакивали, когда загорались шинели. Помню разведку боем под дер. Коколево, хотя не хочу вспоминать о ней. «Дай оглянуться, там мои могилы» (И. Эренбург).

Конечно, на войне было тяжело. Но в 42-м году Сергей Наровчатов написал стихи о том, что после войны нам будет тяжелей. Его никто не услышал. Он же, еще раньше, на Финской, писал:

Но кажутся кривые сучья сосен

Вопросами – зачем и почему?

Зачем все это… Он погиб. Погиб значительно позже.

В нашей коммунальной квартире была прикухонная комнатушка. В ней жил монтер Ромашкин с большой семьей. Все они спали на нарах. В 47-м году отец рассказал мне, что, когда я был на войне, Ромашкина на несколько часов арестовали. Началась первая бомбежка Москвы. Было темно. Ромашкин выскочил в переулок и начал кричать: «Где же они, соколы Железкина (так он называл Сталина)? Я-то знал, – кричал Ромашкин, – что у Железкина самолетов только на Тушинский парад, чтобы иностранцев напугать…» Его схватили прямо в переулке. Повезли в тюрьму. Но в нее попала бомба. Ромашкин вернулся на нары. Странная это история. Особенно если сравнить ее со стихами самых крупных поэтов тех времен. Ромашкина после войны я почему-то на Лебяжьем не встречал. А теперь все умерли и спросить о нем не у кого.

И еще помню свои литературные читательские пристрастия. Конечно, они были субъективны, возбуждены к произрастанию особливостью вкуса. В силу особливости этой мне казалось, что на русскую и мировую поэзию оказала влияние исключительная глубина ритмического дыхания Маяковского, свойство великих поэтов, а не отклик Сталина на письмо покойной Л. Брик. Но о вкусах не спорят.

Что же сказать о себе самом? Не знаю.

Вся в снегу моя сторожка.

Ветром родины клубим,

Снег летит в мое окошко,

Выбитое мной самим.

Лето 1995. США

 

Цитировать

Межиров, А.П. Изнутри и откуда-то со стороны. Стихи последних лет / А.П. Межиров // Вопросы литературы. - 1995 - №6. - C. 245-258
Копировать