Избранное Б. Брайниной
Б. Брайнина, Избранное, М., «Художественная литература», 1982, 640 с.
Книга Б. Брайниной «Избранное» – своеобразная литературоведческая трилогия, в которую входят книги «Федин и Запад», «Талант и труд» и «На Старой Планине», уже получившие широкую, положительную прессу у нас и за рубежом. Но, объединенные одной обложкой, перекликаясь и дополняя друг друга, они очень удачно расширяют и углубляют диапазон исследования, придают «Избранному» новое звучание.
В «Избранном» на широком интернациональном материале решаются самые существенные вопросы науки о литературе: диалектическое единство эстетического и социального, этики и эстетики, национального и всемирного, проблемы традиций и новаторства, гуманистической сущности искусства, животрепещущий вопрос о месте, роли, непосредственном участии писателя в радостях и бедах современного мира.
Константин Федин, Федор Гладков, Ромен Роллан, Стефан Цвейг, Анна Зегерс, Пейо Яворов и многие другие мастера слова, о которых рассказано в «Избранном», неотступно чувствуют кровную ответственность не только за судьбу своей страны, но и за судьбу всего человечества. В книге мощно звучат антивоенные протесты писателей мира. (Особое впечатление производят взволнованно написанные страницы о судьбах, творчестве болгарских писателей – глава «Поэзия – сердце Болгарии».) В «Избранном» они сливаются и создают ощущение ветра, который, по восточной пословице, возникает, когда народ вздохнет вместе. Мы чувствуем этот ветер над планетой – ветер народной воли, народных требований, надежд и ожиданий. В этом плане особое значение приобретают слова Федина, цитируемые в «Избранном»: «Я убежден, что из всех мыслимых целей художника главной – в идейном, моральном смысле – всегда должна быть эта борьба за сохранение мира между народами. Стремлением этим должно быть пронизано творчество писателя, и пока у него есть силы, он обязан отдавать их идее мира».
Б. Брайнина, одна из давних исследовательниц творчества Федина («Переписка моя с Фединым, – пишет она, – началась в 1943 году и длилась свыше тридцати лет»), показала, насколько верно и постоянно служил этой идее и Федин-художник, и Федин – общественный деятель (он был членом Советского комитета защиты мира и принимал участие в работе Второго Всемирного конгресса сторонников мира в Варшаве, а также Конгресса народов мира в Вене и Всемирной ассамблеи в Хельсинки). Опираясь на широкий документальный материал – письма, архив Федина, на собственные воспоминания о встречах и беседах с ним, на воспоминания зарубежных литераторов и близких им людей, на литературные записи самого Федина, – критик интересно рассказала о его дружбе со многими писателями мира и их совместной борьбе против войны. Но важно еще и то, что Б. Брайнина четко проявила, насколько литературные портреты Стефана Цвейга, Леонгарда Франка, Иоганнеса Бехера, Бертольта Брехта, Вилли Бределя, Костаса Варналиса и других, вошедшие в книгу «Писатель. Искусство. Время», пронизаны глубоким интернациональным чувством, полны тонкого понимания индивидуальности писателя, особенностей его национальной культуры.
В этом плане мне представляется наиболее показательной глава «Стефан Цвейг – письма, прощание». В феврале 1942 года, рассказывает Б. Брайнина, из Бразилии пришло известие, что Цвейг покончил жизнь самоубийством. Федин тут же откликнулся на его смерть. Свою прощальную статью он назвал «Драма Стефана Цвейга». В эпоху, когда велась открытая подготовка к войне, писал Федин, Стефан Цвейг полагал, что война невозможна, что интеллигенция не даст себя захватить врасплох. Но действительность разбила иллюзии.
Какое горестное разочарование, продолжал Федин, пережил Цвейг, когда понял, что долгие годы после первой мировой войны были прожиты в иллюзиях, что уверенность в безопасности сделала его и близкую ему часть европейской интеллигенции бессильными перед угрозой войны. «Эту уверенность европейские «оптимисты» считали своим оружием. Они надеялись вынуть оружие из ножен, если будет нужда. Когда же перед ними возник волосатый призрак гитлеровца и они попробовали схватить красивую рукоять своего меча, они обнаружили, что ножны были пусты»… «Но какое чувство вызывает у всех нас старая, разгромленная, поверженная Западная Европа, неспособная и бессильная уберечь даже лучшие таланты от своего поработителя, который гонит, толкает, предает их на погибель!».
Б. Брайнина отмечает, что Федин не только сумел почувствовать трагедию тонкого художника Стефана Цвейга и дал социально-психологический анализ причин, приведших его к самоубийству.
Томас Манн, несравненно ближе знавший Стефана Цвейга и связанный с ним более крепкими социально-историческими и литературно-психологическими узами, также подчеркнул, что Цвейг не хотел жить ни в одной из воюющих стран. Когда узнал, что и Бразилия – его последнее убежище – будет втянута в войну, он ушел из жизни. «В этом есть последовательность, не поддающаяся никакой критике. Нельзя сделать больше, чем то, что его природа и убеждения скрепили смертью». Однако в том же письме Фридерике Цвейг, от 15 сентября 1942 года, откуда взяты эти строки, Томас Манн упрекнул Цвейга в индивидуализме, в том, что он своей смертью предоставил возможность «заклятому врагу» кичиться тем, что «один из нас капитулировал перед его «великим обновлением мира», расписался в своем банкротстве».
Федин, рассказывает Б. Брайнина, болезненно воспринял упрек, брошенный Манном погибшему Стефану Цвейгу. Поэтому, думается, она посвятила немало страниц своей работы тому, чтобы утвердить правильность фединского освещения трагического события.
Истинное человеколюбие – это этика социализма, говорил Федин. Он видел в этом одну из причин, почему слово – Советы «тысячекрат благословлено» лучшими мастерами мировой литературы. «Ни одного дня не прошло в Европе после Октября, – писал Федин, – чтобы она не вспомнила о существовании Советов. Память бывала и злой и доброй, но она не бывала короткой. Она взята в полон советской идеей, советской проблемой, советской революцией. Слово – Советы – одними стократ проклято, другими тысячекрат благословлено». Эти слова взяты эпиграфом к одной из глав «Избранного» – «Боги Антония покидают его», где Б. Брайнина рассматривает роман Федина «Похищение Европы». Полемизируя с другими литературоведами, изучающими творчество Федина, она утверждает, что главная тема этого романа, которая держит всю его композицию, – тема этическая. Этические идеалы Федина были неразрывны с его эстетическим мировосприятием. Идея человеколюбия как этики социализма, идея дружелюбия людей труда всего мира, которые пропагандировались в «Похищении Европы», были близки прогрессивным писателям мира. Тепло отнесся к роману Ромен Роллан. Известно, что он в прессе утверждал, что СССР является очагом пролетарского интернационализма; после посещения СССР писал: «Я знаю, что Советский Союз является самой мощной гарантией социального прогресса и что человеческое счастье находится под его защитой».
Мне представляется интересным наблюдение Б. Брайниной, что Федин не просто создавал творческие портреты своих западных друзей-писателей, но показал их уважение, их веру в страну, строй, представителем которой был. Может быть, поэтому умирающий Леонгард Франк пишет последнее в своей жизни письмо именно Федину (их дружба росла, крепла на протяжении тридцати лет): «Надо бы быть моложе – настолько молодым, чтобы вкусить еще нового мира – мне, человеку, который в мире старом был обманут столь во многом и все-таки не сдался, а в малую меру своих сил сделал, что мог, для победы социализма».
«Избранное» Б. Брайниной оснащено ценными историческими документами, большинство из которых печатается впервые. Письмо Ромена Роллана к Федору Гладкову, письма Ромена Роллана, Стефана Цвейга, Леонгарда Франка, Анны Зегерс к Константину Федину, письма Федина, Гладкова, Элисаветы Багряны, Доры Габе к автору «Избранного», биографические заметки Федина, Гладкова, Георгия Джагарова, Павла Матева. Интересны и путевые заметки самой Б. Брайниной, и ее воспоминания. Особо хочется выделить страницы, рассказывающие о ее работе в 1918 году во Внешкольном отделе Наркомпроса, которым ведала Н. К. Крупская. Заметки посвящены Надежде Константиновне, двум встречам автора с В. И. Лениным.
Весь этот богатый материал, безусловно, повышает научное и политическое значение книги, делает ее предельно достоверной.
В предисловии к новой своей работе Б. Брайнина пишет: «Книги, объединенные в «Избранном», едины и по идейно-эстетической концепции и по методологии. Критику-литературоведу приходится быть не только научным исследователем, но в какой-то мере публицистом и беллетристом. Особое значение для меня имеет мемуарный материал. В предлагаемом читателю «Избранном» осуществлен именно такой синтетический метод». Так называемый «синтетический жанр» в науке о литературе завещан великими классиками Белинским и Добролюбовым. Усвоение классических традиций, естественно, обогащает научно-исследовательскую работу.
В статье о книге Б. Брайниной «Федин и Запад» немецкий литературовед Хайнц Плавиус справедливо отметил, что «порою исследование обретает черты мемуарной литературы, порою напоминает эссе, а некоторые фрагменты близки художественной прозе. Думаю, это закономерно – что литературоведение и критика в плане многообразия стилевых средств следуют тому процессу, который протекает в литературе. Только так может возникнуть то необходимое партнерство литература – критика, то плодотворное взаимодополнение, которого мы от них требуем» 1.
Своим «Избранным» Б. Брайнина еще раз весомо подтвердила плодотворность нового «синтетического метода», который она настойчиво внедряет в нашем литературоведении и в критике.
Не удивительно, что книги Б. Брайниной привлекают внимание не только отечественных, но и зарубежных литераторов. В них художественные произведения изучаются в контексте мировой литературы, а это сейчас особенно необходимо. Сложная диалектика притяжений и отталкиваний, согласий и несогласий (чем произведение талантливее, тем это больше ощущается) помогает автору не только лучше, полнее раскрыть индивидуальные особенности писателя, особенности национально-психологические и социально-эстетические, но и найти то общее, что объединяет подлинных мастеров слова всех стран и народов.
Федин много работал на европейском материале, неотделимость его творчества от процесса развития прогрессивной мировой литературы Б. Брайнина прослеживает на всем протяжении фединского писательского пути.
Федин писал, что существование художественного слова, его бытие есть энергия межнациональная. А Стефан Цвейг в своем слове к 60-летию М. Горького назвал литературу «незримым парламентом человечества». «Избранное» Б. Брайниной активно участвует в работе этого парламента.
- »Новый мир», 1981, N 2, с. 260. [↩]