Из военных тетрадей. Вступительная заметка, публикация и примечания Татьяны Бек

В архиве Александра Бека среди многочисленных – воспользуемся его собственным воображением – «записных книжек, записных чемоданов и записных шкафов» немалое место принадлежит материалам военных лет.

Это прежде всего дневник 1942 года с беглыми, теперь уже полустертыми карандашными записями, которые фиксировали все, что Беку – в те дни корреспонденту журнала «Знамя» – доводилось увидеть и пережить. Тут и картины военной Москвы, и зарисовки солдатского быта, и дорожные впечатления, и встречи-беседы с героями «Волоколамского шоссе», и размышления о будущей книге – поиски формы, нащупывание нужной интонации.

В дневнике нашли место размышления его автора над сложным переплетением обстоятельств во время войны, или, как он сам это определил, «сил организации и сил распада». По этим записям видно и то, как силы организации побеждают, как с честью выходит подавляющее большинство из этих величайших испытаний.

В день объявления войны Бек, связав бечевкой огромные пачки записей, набросков, черновиков, которые он предполагал положить в основу трех задуманных им еще в 30-е годы романов, спрятал их на даче, где тогда работал, и первым поездом уехал в Москву. Через две недели Бек с группой писателей-добровольцев вступил в Московское народное ополчение, в Краснопресненскую стрелковую дивизию… В 1942 году все рукописи на даче сгорели. «Эти утраты я пережил как настоящее горе», – вспоминал писатель в 1964 году («Страницы жизни»). Дневник обнажает и то, как тяжела была эта потеря для Бека, и то, как тревога за судьбу страны и все более увлеченная работа над новым характером дали ему силы «восстановить себя».

Кроме дневника, публикуемою здесь с небольшими сокращениями, мы приводим наиболее интересные выдержки из тетради, на титульном листе которой Бек крупными буквами вывел: «Разные беседы». Сюда он записывал все свои разговоры с участниками подмосковного сражения, эпизоды фронтовых будней, наблюдения над психологией человека на войне, словечки солдатского лексикона и т. д. Сравнивая эти записи с окончательным текстом «Волоколамского шоссе», можно порою проследить интереснейший путь от случайного, казалось бы, наброска до художественно обобщенного образа, от небольших, в два-три слова, сценок до центральных узлов и сюжетных линий романа.

 

11.2.1942. Начинаю опять военный дневник. Опять ставлю себе задачу – писать каждый день (а опять не выполню? – нет, врешь!).

Коротко запишу «обстановку»:

1. Я закончил месяц назад рукопись «Восьмое декабря» ¹. <…> Надеюсь, через месяц (фу, как долго) появится в журнале. Из всех отзывов меня наиболее задел один:

Вещь понравилась, очень правдиво, но в этом ее порок. Я не сомневаюсь, что все так и было, как вы пишете, но писать об этом нельзя. Нельзя писать, что не было разведки, что полезли в лоб, несмотря на приказ и т. д.

Словом, это была декларация антиправды. Это глубоко враждебно всей моей натуре. Но, в общем, вещь идет.

П. Положение на фронте мне не совсем ясно.

Кажется, оно таково: мы окружили московскую группировку немцев, перерезали дорогу Вязьма-Смоленск, перерезали Варшавское шоссе и т. д. Но немцы сидят в окружении крепко и, кажется, даже не выражают желания уходить. В общем, мы забили два клина в их расположение, но они двумя (или больше) клиньями остались в нашем. Теперь идут как будто тяжелые истощающие бои. Мы бросаем новые силы (в частности, мою 9-ю), и они бросают. Исход сражения – неясен.

III. Мой план. Начинаю писать хронику битвы под Москвой. Материал есть, подъём есть. Но хотелось бы съездить еще в 9-ю гвардейскую, которая будет главным действующим лицом в первой части. Хочется дать бойцов, душу нашего бойца. А этого я еще не повял. Может быть, завтра поеду дней на пять-восемь.

1. Злоба дня в Москве – продовольствие. Дают хлеб (500 в 400 гр.) и больше почти ничего. На рынке очереди за мясом, которое стоит 150 – 200 рублей кило, за картошку – 25 – 30 рублей и т. д. Сахара, масла нельзя достать ни за какие деньги.
2. Погода мягкая, февральская. 5 – 10° мороза.

Погоду записывать каждый день. Пригодится для будущих книг.

14.2.1942. Почти оттепель, с крыш капает – и вчера оттепель.

Начинаю писать «Волоколамское шоссе». Принялся было вчера, но, сев за стол, раздумался: как-то выйдет, да и выйдет ли вообще, не лучше ли работать в газете. Очень задерживается выход журнала, выход книги. Плохо с полиграфией – типографии заморожены. И все-таки дело кое-как движется.

И решил: напишу, а там видно будет. Просижу дней двадцать, подойдет весна, может, выйдет книга², опять поеду в 9-ю гвардейскую.

Как ни говори, а битва под Москвой – мировая тема. Сейчас нет темы выше и больше ее. И может быть, за всю войну не будет.

За работу. Писать строго, чисто. Писать так, чтобы нельзя было оторваться.

15.2.1942. Вчера стало холоднее. Сегодня морозец. Раздумывал вчера о своей работе. Взят очень широкий план (это отлично), но узкого плана нет. Получится публицистика. Нужен узкий план – как бы рассказ об одной дивизии или об одном батальоне, и словно бы мимоходом, словно случайно (так, будто сам автор не вполне это сознает) – картина всей битвы за Москву. Думаю опять поехать в 9-ю гвардейскую и, быть может, даже там и писать. Думаю дать несколько небольших, законченных в себе вещей. Тема первой – «28-я прибыла на фронт». Там прекрасно уместится два плана.

А сегодня напишу очерк «Рокоссовский» ³. Не знаю, для газеты или для журнала.

Хочется писать в газету – скорее выходит, а для журнала надо писать полнее, писательски. Посмотрим, как выйдет.

28.2.1942. Вернулся с фронта. Начинаю писать о битве под Москвой.

9.3.1942. Писал. Начинал одно, брался за другое. Было подавленное настроение. Что-то тяготило. Понял – нельзя сейчас писать большие вещи, нельзя базироваться на «Знамени».

Два месяца назад сдал книгу, и до сих пор она не появилась. Если появится через месяц, буду благодарить судьбу. А потом – вряд ли будут выходить книги и журналы.

Решил работать в газетах. Задача – сработаться с «Красной звездой». Стать нужным, полезным, постоянным сотрудником. Весна. Солнце. Сегодня сменил валенки на ботинки.

16.3.1942. Три дня жуткой метели. Даже в Москве заметало. Остановились троллейбусы, трамваи, раньше времени закрылось в какой-то день метро. Не было года.

А каково в эти дни в поле? Наверное, машины не ходили даже по шоссе. Вчера первый раз в сводке новая формулировка: «Ничего существенного не произошло». Это тоже метель. Зима повернулась против нас. Против нас до известной степени будет и распутица – нельзя наступать. Но нельзя будет наступать и немцам. Будет напряженное затишье перед грозой. А может быть, и будут операции. Может быть, пустим конницу.

В метелицу ходил в «Красную звезду» (улица «Правды»). Впервые видел Москву пешую. На больших перекрестках, у светофоров, стоят люди, бросаются к останавливающимся машинам, втискиваются. Я тоже поехал до Белорусского – там пошел пешком. В темноте натыкался на людей. Они шли со мной и навстречу. Подумалось – скоро это станет бытом. Будем ходить пешком. Но на следующий день трамвайное движение восстановилось. Однако в нашем районе, в нашей квартире току нет. Вечерами – в темноте. В Москве очень тяжело с продовольствием. Очередь красноармейцев, получающих по аттестатам. Старик – предлагает бритву за кусок хлеба. Тяжелое зрелище. Но пока хлеб выдают, пока нельзя сказать, что Москва голодает.

Но неорганизованность иногда мучает.

Вчера вечером сидел у Рыкачевых. Много говорили. Обсуждали военное положение, внутреннее положение, перспективы. И вот какие мысли у меня сложились. Хочется их записать. Весной (т. е. в мае) немцы нанесут нам страшный удар – такой, какой они смогут, собрав все силы.

Цель операции – покончить с нашей армией. Поэтому разговоры о том, что они не пойдут на Москву и т. д., – ерунда. Они постараются выйти за линию Волги, вероятно, двумя или тремя клиньями, с тем, чтобы оставить Москву за собой.

Наш союзник – наши пространства. Мы можем отходить, если не допустим развала, если хватит сил, – организаторских и моральных, – сохранить армию и государство при глубоком отходе. Я верю в партию и думаю, что хватит.

Немцы не могут идти за нами бесконечно – такая растянутость коммуникаций невозможна. Но наш противник – Япония. Я не в курсе, что произошло, что делается на японском фронте. Но Рыкачев определил так: Япония – полный хозяин в Азии. Нет силы, которая могла бы ей противостоять. Она может обрушиться на Китай, на Индию, на нас. Неизвестно, что она предпочтет.

Таким образом, весенняя и летняя перспективы, по-моему, – дальнейший отход в глубь страны. <…> Борьба будет поистине беспримерная, титаническая.

Теперь о себе. Последнее время я был глубоко неудовлетворен своим положением. Не была спокойна совесть. Не то я военный, не то не военный, не то писатель-фронтовик, не то самозванец. Особенно плохо я чувствовал себя в писательском клубе. Угнетало то, что ничего не появляется в печати. Теперь это усугубилось новым обстоятельством. Военный отдел Информбюро задержал, не пропустил мое «Восьмое декабря». Значит, и эта вещь не появится в печати. Впрочем, это не слишком огорчило, ибо номер журнала, в котором она должна была бы появиться (в N 11 – 12 за прошлый год), выйдет, вероятно, через месяц-полтора (а может быть, совсем не выйдет). Очень тягостно ждать, работать впустую, не видя результатов.

Опять появились мысли о том, что надо работать в газете. Решил добиваться этого. Сходил в «Красную звезду», договорился о темах, написал очерк «Рокоссовский». Сдал, но прошло уже три дня, а редактор еще не прочитал. Вчера звонил ему. «Позвоните через пару дней».

Пишу другой очерк – «О бесстрашии», в проекте еще «Белобородов», а также другие. Но не знаю, возьмут ли меня военным корреспондентом и расставаться ли мне со «Знаменем».

В случае, если с «Красной звездой» не выйдет, решил так: прикрепиться от «Знамени» в какой-либо военной части и существовать там постоянно в качестве корреспондента «Знамени», там жить и даже там писать. Посмотрим, как все сложится. Но пока ясно – надо что-то менять, надо быть фронтовиком.

20.3.1942. <…> Все эти дни холодно – 15, 20, 23 градуса мороза.

Осложнения с военным редактором, с полковником – Г-м. Он задержал мое «Восьмое декабря».

Говорили с ним. Он сказал: «Я человек с флюсом. Я смотрю только так: полезно или вредно. Только с этой точки зрения».

Пришлось несколько переделать, что, кажется, в общем и целом не испортило вещь. Но конец написан заново в духе примитивнейшего очерка, «ура-победы». От этого неприятный осадок. Но разрешения пока нет. Только сегодня будет ответ.

27.3.1942. Вчера, в четверг 26 марта, выехал из Москвы. Гораздо легче на душе. В Москве было тягостно.

Отъезду предшествовало следующее: Г-в рукопись пропустил.

Он посмотрел на меня и спросил:

– Ну что же с вами делать?

Я молчал. Он продолжал:

– Ну, ладно. Печатайте.

И написал на первой странице: «Г-в».

Все, казалось, кончено. Готовлюсь ехать в 8-ю## 8-я Гвардейская стрелковая дивизия, которой командовал И. В.

1. »Восьмое декабря» – документальный очерк о 9-й Гвардейской дивизии генерала А. Белобородова, которая участвовала в ноябрьском контрнаступлении. Вышел отдельной книжкой в 1943 году, а в дальнейшем, дополненный и исправленный, печатался под названием «День командира дивизии». Примечателен следующий факт из истории этого очерка, не приведенный в дневнике: «…Я рискнул поехать к Белобородову с очерком. Тот просмотрел, а потом велел принести печать дивизии и написал: «Все правильно, так командовал, как здесь написано» – и печать приложил» («Журналист», 1967, N 2, стр. 13). [↩]
2. Имеется в виду «Восьмое декабря».[↩]
3. Этот очерк, названный «Штрихи», напечатан в 1965 году в книге А. Бека «На фронте и в тылу».[↩]