История начинается – история продолжается

Потом выходи на улицу и смотри.

Вот лучшая школа в твоей жизни,

(Хосе Агустин Гойтисоло, «Архитектурная мастерская», 1977)

«Умереть в Мадриде» – лет десять тому назад весь мир обошло это название документального фильма, сделанного Фредериком Россифом. Название казалось образом, формулой долгой эпохи испанской истории. «Сейчас в Мадриде жить интересно», – сказал мне один из испанцев-друзей в шумные предвыборные дни июня семьдесят седьмого года.

Да, интересно, неожиданно, нелегко. Неожиданно для тех, кто знал по газетам и книгам, по личным впечатлениям франкистскую Испанию. Как было тогда представить себе двухсоттысячные митинги и манифестации, стенды, оклеенные плакатами левых партий, «Интернационал», гремящий над мадридскими улицами? В аллее чинного парка Буэн-Ретиро студенты разыгрывают балаганное представление на злобу дня. В великолепном барселонском выставочном зале Фонда Жоана Миро открыта выставка политического плаката времен гражданской войны. В залах много молодежи, несколько пожилых людей переходят от плаката к плакату с возбужденными восклицаниями, горящими глазами…

В театрах идут пьесы, прежде годами не допускавшиеся на сцену. «Двойная история доктора Вальми» Антонио Буэро Вальехо была написана в 1964 году, напечатана в 1967, переведена и поставлена в Англии. А на родине маститого драматурга, недавно избранного в Испанскую Академию, семь режиссеров безуспешно пытались протолкнуть эту пьесу через цензурные рогатки. Теперь «Двойная история доктора Вальми» показана уже несколькими труппами. Я видела спектакль режиссера Альберто Гонсалеса Верхеля в Новом комическом театре: спектакль сдержанный, сухой, даже аскетичный. Никакой зрелищный эффект не отвлекает от текста, от столкновения этических позиций. История, которую рассказывает со сцены врач-психиатр Вальми, – это история обыкновенного, среднего человека, попавшего в поле зрения тоталитарной власти, нуждающейся: в винтиках и шестеренках самого разного калибра. Однако «средний человек» – всего лишь абстракция, за которой скрываются обыкновенные, но не одинаковые люди. Даниэль Барнес, его жена и мать – все они обыкновенные люди, радующиеся уютному дому, семейному благополучию, долгожданному ребенку. Но если Даниэль, человек, «не способный выбирать», дает себя перемолоть чудовищной машине подавления, позволяет превратить себя в палача и жертву одновременно, то его жена Мари сохраняет совесть и достоинство выбора, а тем самым внушает надежду на неистребимость человеческого сопротивления.

Пьеса Хосе Мартина Рекуэрды «Узницы монастыря святой Марии Египетской» (написана в 1970, опубликована в театральном журнале «Пример акто» в 1974, а поставлена на сцене только весной 1977 года) идет уже несколько месяцев в Театре комедии при переполненном зале, два спектакля каждый вечер. Предание о Мариане Пинеде, казненной в Гранаде в 1831 году за участие в антимонархическом заговоре, было драматизировано еще Федерико Гарсиа Лоркой в его «народном романсе»»Мариана Пинеда». Рекуэрда обрабатывает туже фабулу в духе романтического театра: в его пьесе много звучных монологов, эффектных противостояний и поворотов, персонажи одномерны, но живописны. Режиссер Адольфо Марсильяч подчеркнул театральность пьесы обилием скульптурных мизансцен, игрой света и тьмы, а главное, песней и танцем. Песня и танец предшествуют слову и венчают его. Каждый акт открывается балладой-рассказом, напоминающей брехтовские зонги, но исполненной как андалузская песня-танец в стиле фламенко. Вновь танец взрывается всякий раз, когда напряжение на сцене переходит какую-то внутреннюю границу, когда не хватает уже слов, самых звонких слов, чтобы выразить ярость и решимость умереть, но не покориться. И такой это отчаянный, самозабвенный танец, что он не кажется ни неуместным, ни фальшивым в грязном и мрачном монастырском карцере, где под присмотром монахинь-тюремщиков томятся женщины, объявленные непотребными (святая Мария Египетская считалась покровительницей «падших» девушек), а на самом деле заподозренные в связях с заговорщиками-республиканцами. Голодные, избитые, затравленные, разделенные сословными и имущественными перегородками; но вот они объединяются в бешеном сапатео, предвещающем восстание, в пляске, которую хотелось бы назвать ликующей, не будь она в то же время страшной. Что же, это театр.

Марсильяч хотел создать на своем спектакле атмосферу народного праздника – раскованности, взлета, удали. Чтобы зритель, входя в зал, уже почувствовал: можно стряхнуть духовные узы, как стряхивают их в грозном танце узницы из монастыря святой Марии Египетской. Стены зрительного зала исписаны лозунгами, как сегодня стены домов и подземных переходов в испанских городах. Актеры протягивают зрителям куски мела. Многие включаются в действие и пишут, конечно, не призывы республиканцев 1831 года, а сегодняшние, настоящие, живые.

И постановщик «Двойной истории доктора Вальми», и постановщик «Узниц монастыря святой Марии Египетской» (хотя два эти спектакля по стилистике кажутся антиподами) опираются на уроки Брехта. Оба режиссера стремятся пробудить гражданскую, интеллектуальную и нравственную активность зрителя, подвергнуть анализу и суду опыт недавнего прошлого. «Двойная история доктора Вальми» требует от зрителя глубокой честности, – говорится в театральной программке к спектаклю. – Публика участвует в судебном процессе, в котором, в конечном счете, все могут считать себя обвиняемыми». Х. -М. Рекуэрда также использовал программку, чтобы обратиться к зрителю: «Я бы не хотел встретиться на спектакле с той Испанией, что тормозила развитие нашего искусства, что отправила меня, обвиненного и осужденного, в добровольное изгнание. Я бы хотел встретиться с сегодняшней Испанией. Существует ли она уже?»

Сценическое действие должно быть продолжено реальным действием зрителя, хотя бы первым шагом к действию – высказыванием, гласным определением своей позиции, своего выбора. Создатели спектаклей добиваются в театре атмосферы участия, так бы я ее назвала. Атмосфера участия – такая новая для Испании, где тридцать пять лет все решалось и совершалось без участия испанцев, где диктаторский патернализм был неприкосновенной государственной доктриной. Теперь этой атмосферой участия можно дышать на улице, в театре, на литературном вечере, на любом собрании.

Этому духовному раскрепощению испанцев единодушно поражаются все, кто посетил Испанию в прошлом году. «Едва я приехал в Барселону на следующий день после выборов и принялся гулять по улицам, просто смотреть на лица людей, слушать обрывки разговоров, крики, приветствия, шутки, мне захотелось как следует протереть себе глаза, – рассказывает Хулио Кортасар. – Перемены невероятны. Это какой-то детский праздник, празднуемый взрослыми, повсюду радостное чувство освобождения от уз. Таким же праздником жил Сантъяго де Чили в 1971. Я не случайно вспоминаю об этом, ведь нужно не терять из виду подлинную реальность… Радость может исчезнуть так же быстро, как она пришла. Жизненно необходимо, чтобы эти ликующие юноши осознали: именно в эту самую минуту правые силы готовят заговор» ¹.

Да, Испанию тяготят еще многие больные экономические и политические проблемы. Дальнейшее демократическое развитие зависит от курса и единства левых сил, от реалистической направленности нынешнего правительства. Зависит и от состояния умов миллионов испанцев: насколько готовы они к глубокой демократизации общества, расстались ли они окончательно с крепко вбитыми в головы догмами франкистской пропаганды. Ведь тот факт, что уже через год после смерти Франко франкизм как политическое явление отошел в историю, еще не гарантирует идеологического изживания франкизма. В стране действуют не только подпольные фашистские террористические группы, но и откровенно франкистские легальные организации типа «Братства бывших воинов Голубой дивизии» или пресловутой «Фуэрса нуэва», лидер которой Блас Пиньяр, претендующий на роль нового каудильо, периодически выступает с истеричными воплями о том, что «Испанию разъедает тройная раковая опухоль: сепаратизм, марксизм и классовая борьба» ². «Бункер» (так в Испании называют верхушку бывшего режима, оказывающую противодействие сегодняшним демократическим преобразованиям) организует всевозможные пропагандистские акции. При мне, например, вышел из печати и обсуждался сборник интервью, собранных журналисткой М. Меридой среди видных сановников, родственников и друзей покойного каудильо, – «Свидетели Франко». Признавая посмертный крах франкистского режима, все эти «свидетели» пытаются спасти диктатора для истории, то есть обнаружить якобы непреложную историческую необходимость его победы и вывести общий позитивный итог его правления.

Испанский журналист Висенте Верду провел опрос и анкетирование в разных слоях городского и сельского населения и пришел к выводу, что практически во всех классах общества множество людей пожилого и среднего возраста еще цепляется за иллюзорные представления о франкистской эпохе. «Они, как правило, не могут определить, что, собственно, связывает каждого из них с Франко. Для многих, по их прямым признаниям, Франко в течение долгого времени был фигурой, приравненной к богу. Он был спасителем родины, победителем, благодетелем, созидателем мира и порядка, главой государства, который изобрел социальное страхование и подарил испанцам пенициллин, телевизор и малолитражный автомобиль. Нельзя в семьсот дней стереть сорок лет тупого преклонения перед «великим чудом» ³.

Да, стереть сорок лет нельзя – их надо осмыслить, переоценить, пересмотреть. Испанской общественной мысли и литературе предстоит еще большая работа по демифологизации недавнего прошлого. И писатели не уклоняются от этой коллективной задачи. Но, прежде чем обратиться к книгам, отражающим духовные искания писателей в последние переломные годы, необходимо отметить некоторые особенности в действии внутренних механизмов испанской культуры, без учета которых трудно правильно понять и оценить происходящие события. Общая для всех стран развитого капитализма внутренняя структура духовного производства⁴, и в частности литературы, в условиях деформированного исторического развития не могла не видоизмениться, иногда за счет возникновения своеобычных социально-культурных феноменов, иногда за счет новых акцентов в явлениях, вообще характерных для современного капиталистического мира и достаточно изученных.

За десятилетия франкистского режима здесь сложился и приобрел немалую популярность особый жанр политического романа. Доступ политической информации к рядовому читателю был затруднен, наиболее острые вопросы в науке, публицистике, критике вообще не обсуждались. А роман, старательно прикидывавшийся документальным, сообщал сведения, зачастую казавшиеся запретными, давал возможность поразмышлять над проблемами, относительно которых в прессе высказывалось лишь однозначное, не допускавшее никаких толкований и колебаний мнение. Роман с его обязательной напряженной фабулой все-таки нуждался в конфликте, в столкновении персонажей, олицетворяющих противоположные идейные позиции. Сохранялась видимость противоборства, и увлеченный этой, давно уже в реальной жизни ему заказанной возможностью самому оценивать общественные силы, соглашаться или отвергать, читатель незаметно для себя проглатывал ту же официальную интерпретацию идей и фактов, только в яркой и нестандартной оболочке.

Политический роман, как ищейка, бежал по следам событий, внюхиваясь в воздух истории. К примеру, в начале 60-х годов участились террористические акты, организованные различными левоэкстремистскими группами. Тут же появился роман Роберто Веласкеса Рьеры «Семь дней, чтобы умереть» (1963). Не то по невежеству, не то намеренно (скорее всего, последнее) автор, изображая террористическую организацию и воспроизводя разглагольствования ее шефа, смешивает анархизм с коммунизмом и внушает читателю уверенность, что в терроризме так или иначе замешаны все левые, подпольщики, оппозиционеры.

Политический роман выдвинул своих профессионалов и своих рекордсменов. Среди самых читаемых писателей испанская статистика в течение полутора десятилетий называла священника Хосе Луиса Мартин Вихиля. Падре действовал исключительно оперативно: едва общественная проблема просачивалась на первые полосы газет, уже рекламировалась очередная книжка Мартин Вихиля под хлестким титулом. Советское правительство приняло решение о возвращении на родину бывших пленных из Голубой дивизии – и у Мартин Вихиля готов роман, изображающий переживания этакого фалангистского одиссея при встрече с родной землей («Смерть уже в дороге», 1956). В, Испании разворачивается левокатолическое движение, а Мартин Вихиль тут как тут с двумя книгами, и названия-то какие: «Смерть священникам!» и «Священники-коммунисты»! В то же время падре не забывал и неизменно популярный в читательских массах половой вопрос. Уже заглавие романа «Пол, считающийся слабым» обеспечивало тиражи, так как сулило уйму сенсационных разоблачений дьявола в юбке.

По мере того как франкистский режим приближался к своему краху, политический роман менял окраску. Ведь смысл существования такого жанра – в чуткости и подвижности, и эти качества не изменяли ему. Сначала исподволь, неопределенно, потом отчетливее зазвучали новые ноты: необходимость обновления, европейская интеграция Испании, диалог между испанцами. Среди положительных персонажей появились бывшие республиканцы, политзаключенные. Умолкли демагогические славословия истинно испанским традициям, с большей осторожностью формулировались обвинения в адрес коммунистов и вообще либералов. Такая реактивность позволила политическому роману пережить крушение франкизма и закрепиться на новых позициях. А, кроме того, в условиях европейской интеграции Испании политический роман как бы прошел литературную переподготовку. Он кое-что позаимствовал из повествовательной техники европейской литературы последних лет, избавился от вульгарной интриги, мелодраматических эффектов, штампованных злодеев и красавиц.

Самую авторитетную в Испании литературную премию «Надаль» в 1977 году получил роман Рауля Герры Гарридо «Необычное чтение «Капитала». Тема – самая что ни на есть обжигающе актуальная: терроризм баскских повстанцев. Они проводят операцию под кодовым названием «Каин»: похищают местного капиталиста с целью получения выкупа, а также устрашения «каинов», то есть буржуазии баскского происхождения, предавшей дело национальной свободы. В подземелье пленник читает «Капитал» и мысленно сопоставляет сугубо экономическое, по его мнению, учение Маркса с практикой похитителей, именующих себя марксистами.

Сработан роман весьма искусно и современно. Внутренние монологи пленника чередуются с магнитофонными записями интервью, собранных неким журналистом на месте событий. Как бы прослушивая эти перебивающие друг друга голоса рабочих, инженеров, родственников и прихлебателей похищенного капиталиста, ветеранов баскского освободительного движения, случайных свидетелей происшествий, переносишься в напряженную обстановку баскских провинций.

Нет, Герра Гарридо не рисует баскских повстанцев кровожадными исчадиями ада. Среди участников похищения есть люди, искренне преданные национальной баскской идее, принесшие жизнь в жертву этой идее. Способ дискредитации подполья совсем иной: хотя благодаря быстроте, отчаянной решимости и готовности к насильственным действиям террористы временно получают власть над жизнью своего пленника, все же моральный поединок всецело выигрывает похищенный капиталист. Потому что он – натура цельная, здоровая, уверенная в своей правоте, а они – смятенные, неуверенные в своих силах, предчувствующие поражение. К тому же некоторые пришли в подполье не в силу идейной убежденности, а будучи одержимы болезненными психическими комплексами. И если бы речь шла о террористах и именно о террористах! Но фигура Лисарраги, владельца крупнейшего металлургического комбината, успешно соперничающего с самой «Юнион стил», должна, по замыслу автора, опровергнуть не только программу баскских националистов, прибегающих к террору, но и любую другую программу, направленную на революционное изменение испанского общества. Истинным революционером в глазах писателя является Лисаррага, ибо основанные им предприятия преображают нищие баскские деревни. Он же оказывается истинным баском и истинным антифранкистом. Ведь Франко угнетал басков и препятствовал развитию промышленности в стране басков; следовательно, создав мощный завод, Лисаррага совершил антифранкистский акт большего значения, нежели все забастовки и манифестации. Для полноты доказательства автор наделяет своего капиталиста всеми общечеловеческими и специфически баскскими добродетелями: он справедлив, смел, фантастически силен и трудолюбив, разрешает рабочим любое вмешательство в заводские дела, кроме забастовки, к тому же дома всегда говорит по-баскски и придерживается старых обычаев. Прямо-таки фольклорный герой…

Я потому и причислила книгу Герры Гарридо к политическому роману, что этот жанр определяется не «уровнем письма» и не уступками общественным настроениям и политической ситуации дня, но принципиальным отношением к действительности. Суть испанского политического романа – конформизм, противодействие реальным и глубоким изменениям общества, апологетическое отношение к буржуазному миру и буржуазному образу жизни. Если уж ход событий не позволяет, не рискуя потерять массового читателя, ревностно охранять конкретный сегодняшний режим (как это было на исходе франкизма), то роман этого типа все равно выполняет охранительную функцию – он охраняет основы буржуазного общества, охраняет его систему ценностей.

В этом, собственно, корень пресловутой «массовой литературы», разновидностью которой может считаться испанский политический роман. Процветают в Испании сейчас и другие жанры массовой литературы (или «паралитературы», как ее называют), вплоть до самых тривиальных. Испания даже выступает в роли поставщика на мировой рынок так называемых «женских», или «розовых», романов. Автор их подписывается псевдонимом Корин Тельядо. Продукция Корин Тельядо переводится на многие языки и часто анализируется в качестве эталона паралитературы. Вот тоже результат европейской интеграции Испании!

Изучение массовой литературы строится сейчас, как правило, на основе схемы, предложенной американским социологом Д. Макдональдом. Он разделил современную культуру на элитарную и массовую, а массовую в свою очередь на два уровня: средний («midcult») и низший («masscult»). Почти все проведенные в последние годы исследования охватывают именно низший уровень массовой литературы, в то время как гораздо более сложный и неоднородный средний уровень остается практически не изученным.

Сегодняшний, «усовершенствованный», политический роман в Испании прочно расположился на этом среднем уровне. В конце 60-х – начале 70-х годов (в эпоху так называемого «испанского экономического чуда») у него появился двойник – своего рода капиталистический производственный роман. И этот жанр уже знает свои звездные часы. В 1971 году Национальную литературную премию Сервантеса (!) получил роман Анхеля Паломино «Торремолинос», отель высшего класса». Здесь подробно описаны всевозможные удовольствия, которые могут позволить себе на знаменитом андалузском Солнечном берегу очень богатые люди. Соответственно показаны также удовольствия не столь роскошные, но вполне приятные, которые могут позволить себе все работящие и бережливые члены «общества потребления». Есть также зарисовки быта отставных королевских семейств Европы, смачные детали нравов хиппи, еще кочующих в этом райском уголке Средиземноморья. Но это все антураж, необходимый для поддержания читательского интереса. Главное – демонстрация механизма капиталистического предприятия в действии. Центральная фигура романа, а по прозрачной мысли писателя, и современного мира вообще – менеджер, управитель. Крупное предприятие, вроде отеля «Торремолинос», принадлежит, естественно, акционерному обществу. Члены директорского совета собираются на свои годичные собрания где-то далеко, в столице, утверждают финансовые отчеты, но в деле они ничего не смыслят. Все колесо крутит управитель отеля. От него требуется широкое образование (языки, экономика и пр.), бесконечный такт, фантастическая энергия.

1. J. Lebedev, Julio Cortazar: el boxeo, la politica, los escritores, «Plural», México, 1977, noviembre, n. 74, p. 37.[↩]
2. »Cuadernos para el diálogo», Madrid, 1977, 10 – 16 diciembre, n. 241, p. 19. [↩]
3. V. Verdu, Huérfanos de Franco, «Cuadernos para el diálogo», 26/XI – 2/XII, 1977, n. 239, p. 37.[↩]
4. См., например: В. Б. Кувалдин, Место и роль писателя в современном капиталистическом обществе, в кн.: «Современный революционный процесс и прогрессивная литература», «Наука», М. 1976.[↩]