Образ жизни, герой, литература

Если окинуть мысленным взором развитие советской литературы за 60 лет, легко убедиться в том, насколько несостоятельны утверждения наших идейных противников о якобы свойственной ей бездумной апологии советского образа жизни. Представляется, наоборот, необходимым подчеркнуть, что именно объективность и правдивость, исследовательский, художественно-аналитический подход присущи произведениям, определявшим на каждом историческом этапе лицо нашей литературы, ее партийность, ее верность социалистическому реализму, Отсюда ее утверждающий и одновременно критический пафос. В этом смысле наши художники слова целиком принимали ленинское понимание перехода от капитализма к социализму не как безоблачную эволюцию определенных общественных форм человеческого бытия, а как «долгие муки родов» ¹ нового социального строя, нового человека. Сама действительность подтверждала это.

Вслед за К. Марксом и Ф. Энгельсом В. И. Ленин не раз подчеркивал неизбежность этих «долгих мук», ибо предстояло совершить коренной переворот в политике и экономике, в структуре общества и производственных отношениях, предстояло осуществить нравственное обновление народа и воспитание новой личности, свободной от темноты, предрассудков и духовного уродства старого мира. «Другого материала у нас нет, – говорил Ленин. – Мы хотим строить социализм немедленно из того материала, который нам оставил капитализм со вчера на сегодня, теперь же, а не из тех людей, которые в парниках будут приготовлены, если забавляться этой побасенкой» ².

Мук истории можно было избежать лишь в утопических предположениях, где действуют сфабрикованные «парниковые» люди. Между тем социализм не есть «нечто мертвое, застывшее, раз навсегда данное, тогда как на самом деле только с социализма начнется быстрое, настоящее, действительно массовое, при участии большинства населения, а затем всего населения, происходящее движение вперед во всех областях общественной и личной жизни» ³.

Едва ли мы ошибемся, если скажем, что именно это движение всего народа вперед, во всех областях общественной и личной жизни, прежде всего, приковало взоры и интересы целой плеяды талантливых передовых писателей революционной эпохи. Изображенные ими «множества», наряду с образами отдельных выдающихся героев, символизировали неукротимую волю миллионных масс к коренному преобразованию жизни и к построению новых, поистине человеческих отношений между людьми. Появились книги, со страниц которых шагнули к читателю невиданные до того литературные герои. С их именами на устах вступали в жизнь современники и ровесники Октябрьской эпохи. Герои эти сопутствовали и последующим поколениям советского общества как неотъемлемый элемент их самосознания и постижения основных закономерностей нового образа жизни и характера нового человека. Чапаев и Левинсон, Кожух и Глеб Чумалов и многие другие – их этический кодекс отвечал высоким нравственным критериям революционного переустройства жизни и быта.

Велика была роль художественной литературы в формировании советского образа жизни, в решении возникавших на всех этапах становления нового мира и характера нового человека проблем. То был действенный, конструктивный вклад художников, которые сами были не только свидетелями коренного перелома во взглядах людей, в их отношениях к окружающему, в их жизни, нравах, в их сложившемся столетиями быту, но и активными участниками борьбы, строителями новых социальных отношений, утверждавшими коммунистические принципы революционного переустройства общества и способствовавшими преодолению мук рождения нового образа жизни.

Перелистайте лучшие книги советской литературной классики первых революционных лет, перечитайте «Разгром», «Неделю», «Чапаева», «Железный поток» и вышедшие позднее «Хождение по мукам», «Тихий Дон», и вы увидите, как в сложном переплетении событий, судеб и страстей, в противоречиях и борьбе, пусть постепенно, медленно, но неукротимо, формируется фундамент нового мировоззрения, овладевающего героями и определяющего их жизненную позицию. Литература проницательно исследовала и правдиво рисовала, как мучительно подчас рождался новый тип человеческих отношений, когда приходилось расставаться с привычным и обретать новое, еще не всегда понятное и ясное, но уже властно пробивающее себе дорогу в революционной жизни.

Беседуя с Кларой Цеткин, Владимир Ильич обратил внимание на этот процесс. «Новые ценности, – сказал он, – выкристаллизовываются медленно, с борьбой. Взгляды на отношения человека к человеку, на отношения мужчины к женщине революционизируются, революционизируются и чувства и мысли. Между правом личности и правом коллектива, а значит и обязанностями личности, проводятся новые разграничения. Это медленный и часто очень болезненный процесс исчезновения и зарождения».

Приведенная мысль Ильича представляется мне исключительно плодотворной. В сущности, «революционизация» чувства и мысли, кристаллизация новых нравственных ценностей, исчезновение и зарождение определенных отношений между людьми и составляют тот реальный и богатый психологический материал, где сфокусированы решающие черты того или иного времени в его движении, которое, собственно, и образует жизнь, ее закономерности, типические обстоятельства и типические характеры. Именно это – хлеб искусства, и ничто иное.

Наиболее привлекательны в этом аспекте те художественные полотна, в которых исследуется и воплощается путь героя в создавшей его (и создаваемой им) жизненной среде на протяжении такого исторического срока, который позволяет проследить эволюцию характера в различных срезах времени и обстоятельствах образа жизни. Удачным примером такого решения задачи художника мне представляется трилогия Константина Федина. Беря героев из гущи реальных событий, из толщи народной жизни, писатель рассматривает их в свете высоких этических критериев. Моральная требовательность не навязана извне, она составляет как бы внутреннюю позицию художника, определяет его подход ко всем многообразным проявлениям живой жизни. Он стремится показать, как в самой реальной действительности, в практике коммунистического строительства, в преодолении препятствий, в борьбе рождаются новые общественные отношения, новые нормы человечности.

Средствами своего искусства отвечает писатель на вопрос, как формируется миросозерцание революционера-гуманиста, как растет его самосознание. Жизненный путь героев К. Федина почти на протяжении тридцати – сорока лет предстает перед нами в их каждодневной жизненной борьбе. Это было и в Саратове в дореволюционную пору («Первые радости»), и на фронтах гражданской войны в 1919 году («Необыкновенное лето»), и в эпоху социалистического строительства, и во время войны против фашизма («Костер»).

Постепенно, в практике самого жизненного процесса, складываются, например, в сознании Кирилла Извекова нравственные понятия, которым он безраздельно следует. Это не теоретические положения, взятые из книг, это принципы, рожденные и оплодотворенные самой действительностью, испытанные и проверенные в труде; они исходят из насущных интересов самого революционного бытия, которое ежечасно, ежеминутно подвергает жестоким испытаниям их истинность и крепость. Кирилл помнил слова своего старшего товарища по партии Рагозина: «Вот мы радуемся, что идем к цели, которую хотим достичь. Думаю, радость станет еще больше, ежели мы нашу цель, которую предстоит достичь, хотя бы отчасти, что ли, отыскали в том, что уже нами достигнуто… Ты умей найти такого человека, в котором немножко будущего есть. В труде его, в службе народу, еще в чем. И на нем учись».

Романтическое мироощущение составляет необходимый элемент образа жизни коммуниста. Извеков, по словам К. Федина, «никогда не удовольствовался бы тем, что может жить лучше других. Целью его была лучшая жизнь именно для других». Но Извеков не аскет. Он жаждет лучшего образа жизни для всех, в том числе для себя. Без эгоизма и без жертвенности. Писатель тщательно анализирует философию бытия своего героя, в которой общественные идеалы органически сплавлены с личными устремлениями. И все это в непрестанно развивающейся, меняющейся жизни. Отлично сказано в романе об Извекове: «Его шаги ступали вослед событиям, и где находился он, находилась сама современность – он создавал ее совершенно так, как она – его».

Нет, не безмятежным и гармоничным было это движение. Но и противоречия и дисгармония преодолевались в стремлении укрепить и утвердить воистину гуманистический коммунистический образ жизни. В диалектическом взаимопроникновении и взаимодействии складывались реальные отношения образа жизни и героя – ее творца. Отсюда размышления Извекова о «большом стратегическом заходе» в строительстве новой жизни и о «допотопных коромыслах» быта, которые препятствуют этому.

Мысль о необходимости совместить созидание нового с удовлетворением нужд каждого, о соединении всеобщего блага с добром по отношению к отдельному человеку – свидетельство гуманистической устремленности и диалектичности ума Кирилла Извекова. Трилогия Константина Федина утверждает советский образ жизни как неисчерпаемый источник человечности, рождающей героев, которые укрепляют ее трудом и высокой социалистической нравственностью.

Как мы видели, уже первые шаги лучших, передовых представителей пооктябрьского искусства были связаны с революционным преобразованием действительности. Но, может быть, никогда так остро не вставала перед советским художником слова проблема активного, деятельного участия в строительстве новой жизни, новых общественных отношений, новых нравственных норм, как в то время, когда партией и народом был взят курс на социалистическую индустриализацию страны и коллективизацию сельского хозяйства. Романы и повести, поэмы и пьесы о людях Магнитки, Кузбасса, Турксиба, Днепрогэса, Комсомольска-на-Амуре символизировали не только грандиозные свершения трудового человека в области создания материальных ценностей, но обозначили и великие вехи в духовном развитии народа. И «настоящих людей будущего», говоря словами Ф. Энгельса, наши писатели видели там, где их единственно и можно было найти.

Постепенное углубление исследовательского взора писателя в эмоциональную сферу жизни приобретает все большее значение в развитии литературы. Этого требовал от своих товарищей А. М.

1. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 33, стр. 185.[↩]
2. Там же, т. 38, стр. 54.[↩]
3. Там же, т. 33, стр. 99 – 100.[↩]