№2, 1962/Обзоры и рецензии

История французской литературы в научных изданиях периферийных вузов

Среди материалов, опубликованных в вузовских изданиях в 1959 – 1960 годах, французской литературе посвящены десятки статей. Только в периферийных изданиях (не считая московских и ленинградских) их более тридцати. Трудами периферийных вузов мы ограничиваем наш обзор, так как они часто остаются вне поля зрения специалистов»

Круг затронутых в статьях проблем отличается важностью и актуальностью. Речь идет о роли революционных эпох в литературном процессе и творчестве отдельных писателей, о вопросах, связанных с генезисом и развитием реализма, становлением метода социалистического реализма, о русско-французских литературных связях и т. д. Проблемы эти изучаются на материале разных эпох. Обращаясь к разным периодам истории французской литературы, исследователи сосредоточили свое внимание на ее главной линии.

Проблемой, стоящей в центре внимания обозреваемых статей, является проблема реализма. В этой связи не кажется случайным, что работа В. Лозовецкого1, единственная по литературе XVII века, посвящена драматургии Поля Скаррона. Касается она довольно частного вопроса, но этот частный вопрос связан с ролью Скаррона в развитии реализма, с его борьбой против антиреалистической галантной литературы. Статья содержит целый ряд интересных наблюдений, связанных со спецификой скарроновского метода: о двуплановости композиции новелл и драм, об условности сюжетов, характеров, о преемственности, связывающей Скаррона-драматурга и Мольера.

И все же в статье В. Лозовецкого ощутим внеисторический подход к решению существенных вопросов. Она отрывает Скаррона от общественной и литературной жизни XVII века. И совсем не потому, что в статье нет исторических экскурсов: весь «колорит» середины XVII века мог бы только подразумеваться. Исторический принцип нарушается, когда реализм Скаррона оценивается нормами реализма нашего времени. Автор ставит в укор писателю запутанную интригу, роль «случая», недостаточную остроту конфликта и социальную детерминированность действующих лиц. Комедия Скаррона рассматривается вне связи с тогдашней французской комедией.

С проблемами реализма связаны также статьи, посвященные XVIII веку. Это статьи о Дидро: Л. Потемкиной «Роман Д. Дидро «Монахиня» 2 и Э. Дементьева «О некоторых проблемах реализма в «Племяннике Рамо» Дидро» 3. Статья Потемкиной является первой частью ее исследования о художественном методе Дидро в романе «Монахиня». В статье изучается творческая история романа, реальные истоки замысла, соотношение истории прототипа и сюжета романа. Работа привлекает логичностью, обоснованностью рассуждений. Интересны выводы о новаторстве художественного метода писателя в романе, о его жанровых особенностях. Роман «Монахиня» определяется как социально-философский, в котором вместо обычного для философской повести XVIII века вымышленного сюжета, подчиненного философскому тезису, используется реальный жизненный случай из французской действительности того времени. Таким образом, положение, ставшее прописным – об особом месте Дидро в литературе Просвещения, -освещается с новой стороны, благодаря чему яснее становятся нити, ведущие от реализма Дидро к критическому реализму Стендаля и Флобера.

Статья Э. Дементьева, написанная на основе диссертации, также отличается серьезным подходом к наследию великого просветителя. И здесь в Центре внимания – реализм и новаторство Дидро. Новизну метода Дидро в «Племяннике Рамо» автор статьи усматривает в том, что разоблачение феодализма здесь дается через анализ всего общества изнутри, в том, что основой философской повести является не логическое доказательство тезиса, а многогранное изображение характера и через него – всего мира; в том, что характер героя социально детерминирован и изображен в развитии, что стало обычным лишь у писателей XIX века. Все это в статье определяется как большое завоевание реализма Дидро, предвосхищающее реализм XIX века. Но при всех достоинствах работа Э. Дементьева вызывает возражение своим упрощенным толкованием социального смысла конфликта повести лишь как отражения идеологической борьбы между буржуазией и феодализмом. У Дидро все гораздо глубже и сложнее, и в этой глубине и диалектической противоречивости характеров повести – главное проявление её новаторства, которое восхищало К. Маркса и Ф. Энгельса.

Важному вопросу о связи творчества отдельных писателей с предреволюционными и революционными эпохами посвящена статья Т. Занадворовой «Утопический роман Мерсье «2440-й год» 4, Она дополняет сведения о Мерсье, которые имеются в «Истории французской литературы», изданной АН СССР. Характеризуя Мерсье как просветителя предреволюционной эпохи, автор статьи обращается к его утопическому роману «2440-й год». Совершенно обоснованно роман анализируется как предреволюционная ступень просветительной мысли руссоистского толка с ее идейными противоречиями (оправдание революции и идеализация мудрого монарха). Но все же статья Т. Занадворовой заставляет задуматься о тех пороках, которыми часто страдают наши литературоведческие опыты. Как будто все в статье правильно, аргументированно, логично, но нет в ней живого представления о писателе, который считался «экстравагантным литератором».

Анализ романа «2440-й год» подчинен сухой схеме – перечню идейных и художественных особенностей, из которого мы не узнаем даже, есть ли в романе сюжет, герои. Такой анализ заставляет забыть о том, что речь идет о художественном произведении, как бы это ни декларировалось исследователем.

Больше всего статей посвящено литературе XIX века. При всем разнообразии тем исследований главным и здесь остается изучение явлений, связанных с основными путями в литературе – прогрессивным романтизмом и реализмом, причем особое внимание уделяется проблеме метода. Таковы работы И. Волисона – «Литературно-эстетические взгляды В. Гюго тридцатых – шестидесятых годов» 5 и М. Кардо-Сысоевой – «Особенности прогрессивного романтизма В. Гюго в эпоху Июльской революции» 6. В этих статьях делается попытка дать более или менее общие выводы о своеобразии творческого метода писателя.

В статье И. Волисона интересно стремление по-новому, в развитии рассмотреть эстетические принципы Гюго. Полемизируя со сторонниками мнения о стабильности эстетической программы Гюго, автор статьи использует теоретические высказывания писателя после «Предисловия к «Кромвелю» и на основе их анализа приходит к ценному выводу о том, что «Предисловие» вовсе не было вершиной эстетической мысли Гюго, а поэтому ошибочно им ограничиваться при изучении взглядов Гюго на искусство. И. Волисон убеждает, что трактат Гюго о Шекспире (1864) – крупнейшая теоретическая работа, и недопустимо ее игнорировать. Она дает возможность установить, что усиление элементов реализма в творчестве Гюго после 1848 года связано с новыми тенденциями в его теоретических взглядах, с тем, что его эстетика в эти годы сближается с эстетикой реализма (требование демократизации литературы, насыщенности политической и современной тематикой, конкретизация понятая зла и т. д.) – хотя, как резонно утверждается в статье, все это нисколько не мешает Гюго оставаться последовательным романтиком; и что реалистические элементы – это особенность романтизма Гюго».

В статье М. Кардо-Сысоевой заслуживает внимания попытка определить конкретно, что именно в творческом методе Гюго явилось результатом воздействия революционной эпохи. При этом затрагивается сложный и спорный вопрос о реалистических элементах у Гюго. Статья справедливо протестует против распространившегося с легкой руки П. Когана признания Гюго «реалистом но существу и романтиком по приемам». Но нам кажется, что сложный метод Гюго рассматривается в статье несколько упрощенно – как механическое соединение реалистических и романтических элементов и «черт», которые, кстати сказать, определяются весьма субъективно. Например, юмор, ирония, сатира, сарказм рассматриваются как бесспорные свидетельства реализма. Но разве это так?

Много внимания нашими литературоведами уделено становлению творческого метода Стендаля. Статья А. Розенберг «Драматические опыты Стендаля» 7 привлекает малоизученный материал ранних драматических набросков писателя, начинающихся «Гамлетом» и завершающихся «Летелье». Исследователь задается целью показать, как постепенно в процессе творческих исканий вырабатывался метод зрелого Стендаля, как через преодоление традиций французского театра XVII и XVIII веков он шел к реализму. К сожалению, в статье нет четкого определения, что же дали Стендалю драматургические опыты для последующего творчества. Статья не связывает с ними даже «Расина и Шекспира» и драматургические опыты 20-х годов («Ланфран, или Поэт» и др.), от которых Стендаль переходит к созданию романов, где, безусловно, отразился его опыт драматурга.

О Бальзаке советскими литературоведами написано, пожалуй, так много, как ни об одном другом зарубежном писателе. Много статей посвящено творчеству великого реалиста и в» вузовских трудах. Статьи эти различны по тематике и по достоинствам. Очень интересна работа Р. Резник «О единстве «Философских этюдов» Бальзака» 8. Сложнейшие вопросы бальзаковедения, связанные с «Философскими этюдами», решаются здесь по-новому, на основе очень бережного изучения авторского замысла «Человеческой комедии». Диалектический подход, проникновение во внутреннюю логику бальзаковского метода позволяет Р. Резник говорить о «Философских этюдах», не уклоняясь от самых сложных вопросов, которые часто оказываются обойденными в работах о Бальзаке.

Р. Резник показывает, какой строгой внутренней логике подчинял Бальзак свои «Философские этюды». Тема пагубного действия мысли, интенсивной духовной жизни объединяет их в неразрывное целое, и логику эту нельзя нарушать. Статья убеждает, что совершенно необоснованно наши бальзаковеды обычно замалчивают «Мистическую книгу» как плод грехопадения гениального художника, хотя на деле Бальзак не грешит в этой книге ни против материализма, ни против реализма, а мистика здесь – лишь одежды, поэтический символ, воплощающий очень трезвую мысль о единстве мира, единстве духа и материи.

Интересны мысли автора статьи о специфике творческого метода Бальзака в философских этюдах. И опять-таки трудно объяснить, почему до сих пор многими литературоведами метод Бальзака в философских этюдах называется романтическим или «реализмом с элементами романтизма» только потому, что там «олицетворены чувства и человеческие системы», как определял сам Бальзак, что там есть образы, в которых обобщение дано в условном облике, и внешним правдоподобием пренебрегается ради обнаружения сущности. Традиция романтиков здесь переработана реалистом. Много места Р. Резник уделяет определению жанровых особенностей философской повести. Интересно, например, суждение о том, что в диалогах Дидро и Франса в роли фактических героев выступают мысли, и это не разрушает художественности произведений, потому что в них «выявляется эстетическая ценность мысли». Тонкий анализ философских этюдов Бальзака приводит автора к убеждению, что для них главным является единство идейное, логическое, а не жанровые признаки.

Статья В. Подтынковой «Критика французского капитализма в романе Бальзака «Утраченные иллюзии» 9 не содержит ничего нового, чего бы мы не знали из общеизвестной литературы о Бальзаке. Г. Кирий в работе «Роман Бальзака «Шагреневая кожа» 10 ставит перед собой большую задачу: анализируя стилистическую правку отрывка «Une Debauche» определить некоторые моменты эволюции мировоззрения Бальзака. С этой целью Г. Кирий сравнивает первоначальный журнальный текст отрывка с более поздним, вошедшим в отдельные издания, и с последней редакцией 1945 года. Автор старается показать, что правка целиком определялась стремлением писателя акцентировать политическую остроту проблем, а также углублением реалистического метода. Но все это, к сожалению, мало аргументировано. Приведенные примеры толкуются? произвольно. Несостоятельны попытки автора говорить об идейном содержании романа. Главный смысл образа Рафаэля истолкован как изображение неизбежной гибели героя, ибо он обречен, как дворянин, и даже шагрень не может его спасти.

Толкуя слово «шагрень», Г. Кирий пускается в специальный лингвистический экскурс; сообщаются такие «истины», что французское словом chagrin в романе употребляется не только в значении «кожа-талисман», но и в смысле «огорчение, сожаление», что само по себе безграмотно, так как chagrin – «кожа» и chagrin – «огорчение» – омонимы. Зачем-, то перечисляются все значения и синонимы слова chagrin – «огорчение».

В дополнение ко всему статья, изобилует такими перлами, как: «…Бальзак… в свете Июльской революции 1830 года нарисовал портрет буржуазного общества и судьбу молодого человека, подверженного влиянию буржуазных отношений в обществе» (стр. 31); «Бальзак в положительном свете рисует образ Рафаэля…» (стр. 26); «В этом «сборище типов» одни еще пытаются придать, видимость поклонников гуманизма времен Рабле…» (стр. 19); «Именно так можно предположить ту идейно-художественную заявку, которая стояла перед писателем» (стр. 23).

В статьях, посвященных вопросам литературы после Парижской Коммуны, изучается творчество Э. Золя, Г. Мопассана, Р. Роллана, А. Барбюса. Творчество последних рассматривается главным образом с точки зрения их борьбы с реакцией, а также в свете влияния на их творчество Октябрьской революции. При этом авторы статей стремятся исследовать конкретные формы реалистического метода, свойственные новой эпохе. Так, В. Ковский в статье «Эмиль Золя – сатирик» 11 рассматривает различные приемы сатирического изображения действительности. Статья интересна, потому что в известной мере дополняет сложившееся представление о художественных приемах Золя. Но статья В. Ковского была бы ценнее, если бы эти приемы осмысливались в их историко-литературных связях и в зависимости от эволюции творчества самого Золя.

По существу та же тема – сатира – изучается в статье Н. Кондратьева «Роман Мопассана «Милый друг» 12. В разделах, посвященных реально-историческому комментарию романа, собран большой и интересный материал о жизни буржуазной прессы и о колониальной политике Франции 80-х годов13. Стремясь дать исчерпывающий анализ романа, автор подробно говорит о композиции романа, об образах действующих лиц, о языке персонажей и автора и т. д. Однако порой статья не только не дополняет уже написанное о «Милом друге», но, игнорируя давно установившееся понимание романа, превратно толкует его художественную специфику. Так, например, автор утверждает, что «конфликт в романе определяется не борьбой героев из разных лагерей, а столкновением представителей одного и того же лагеря – господствующего класса а буржуазном обществе. Причем это столкновение обусловлено не идейными разногласиями, не какими-то благородными порывами, а единственным стремлением каждого «урвать» от жизни как можно больше материальных благ» (стр. 250). Но ведь на самом деле главный конфликт совсем в другом. Особенность его, на мой взгляд, определена спецификой сатирического произведения, где обычно идеал автора не сформулирован. В таком произведении главный конфликт – это конфликт самого автора с миром, который он обличает. В «Милом друге» этот конфликт выражен прежде всего в оценках автора, в его негодовании по поводу торжества продажности и пошлости, в горечи от сознания гибели всего честного, чистого. Обо всем этом было сказано еще Л. Н. Толстым. Главный смысл романа Мопассана для него в том, что «здесь он (автор. – Н.Д.) как будто отвечает… погибло и погибает всё чистое и доброе в нашем обществе, потому что общество это развратно, безумно и ужасно» 14.

Нельзя согласиться с Н. Кондратьевым и в том, что новаторство Мопассана в «Милом друге» ограничивается разоблачением колониальной политики Франции, как это следует из статьи. О новаторстве же, которое вытекало из отношения Мопассана к буржуазной современности, где не оставалось места для иллюзий, о новаторстве, выразившемся в особой форме сатиры, даже не упомянуто. Поэтому из анализа романа в статье совершенно выпадает проблема жанра, а отмечаемые особенности сюжета, героя (внешность, подчеркнуто шаблонная красивость), а также наблюдения над стилем романа выглядят случайными. Может быть, статью Н. Кондратьева следовало бы рассматривать как опыт изучения частного вопроса: изображения колониальной политики Франции и жизни буржуазной прессы в романе, но отнюдь не как исчерпывающий анализ романа, на который претендует автор.

Ряд статей посвящен теме франко-русских литературных связей, которые с конца XIX века стали особенно плодотворными для французских писателей. Статьи А. Алейниковой «Золя в оценке русских современников» 15 и Н. Куроедовой «И. С. Тургенев и Ги де Мопассан16 интересны своим материалом, вводящим нас в атмосферу литературной жизни конца XIX века. В них собраны интересные факты творческих связей французских и русских писателей.

В статье В. Васильева «К вопросу о связях «Жизни Клима Самгина» М. Горького с зарубежной литературой (связи романа Горького с «Жан-Кристофом» Р. Роллана, новеллами Ст. Цвейга, «Верноподданным» Т. Манна)» 17 факты творческого взаимодействия писателей устанавливаются на основе текстологических: сопоставлений. Однако эти текстологические сопоставления, так же как и выбор произведений, с которыми: связывается роман Горького, весьма произвольны.

Так, «Жизнь Клима Самгина» сопоставляется с «Жан-Кристофом». Во всех сколько-нибудь сходных моментах творчества двух писателей, которые могли иметь самые разные причины вплоть до случайности, усматривается или влияние Горького на Роллана, или наоборот. Рассуждение ведется так: ранний Горький – романтик, «Жан-Кристоф» пронизан? романтической символикой, – значит, это результат влияния Горького. Попытки отыскать конкретные примеры этого влияния не убеждают. Так, утверждается, что под влиянием именно горьковского «Буревестника» Роллан использует образы грозы, грома, молнии, бури в «Жан-Кристофе». Но тут же автор оговаривается: «…образы бури у Горького («Песня о Буревестнике») и Роллана – имеют различное содержание: если Горький воплощает в образе бури – идею неизбежной революции, Роллан вкладывает в образ бури идею огромной потенциальной энергии героя» (стр. 13). В таком же духе устанавливается влияние «Жан-Кристофа» на «Клима Самгина»: образ пыли (1) встречается и у Роллана и у Горького, хотя и в разных смыслах; у того и у другого использованы зооморфические средства и т. д.

Выясняя сходные моменты в произведениях Горького и Роллана. В. Васильев все время стремится противопоставить их как писателей разных методов. «Если Роллан, – рассуждает автор, – не нашел до конца – стойкой, прогрессивной силы (Кристоф, являющийся во многом идеалистом, верящий в бога…), то Горький противопоставляет индивидуалистам-мещанам… пролетарских революционеров, людей нового диалектика – материалистического мировоззрения, социалистического характера… Показывая непрочность буржуазной семьи, Роллан не противопоставляет ей прочной семьи, в которой отношения супругов были бы основаны на здоровых нравственных принципах» (стр. 16, 31); Все это в статье объясняется тем, что у Роллана в то время еще не было ясной социальной перспективы.

Стиль статьи отличается наукообразной торжественностью; «массовидный процесс эмансипации женщин», «характерологическая деталь» и т. д.

Ромену Роллану посвящено еще несколько статей. В своих двух работах З. Гильдина рассматривает творчество Роллана в плане эволюции – его взглядов и форм борьбы с империалистической реакцией. В статье «Исторические битвы Ромена Роллана с фетишами буржуазной идеологии» 18 прослеживаются этапы осмысления событий современности Ролланом, начиная со студенческих лет и – кончая последними годами жизни. Особое внимание уделено наиболее важному этапу-30-м годам, когда Роллан освобождается от иллюзий абстрактного гуманизма, от фетишей, созданных буржуазным индивидуализмом («независимый дух», «право личности» и т. д.), когда он понял, что эти фетиши стали покровом для обмана, и начал упорную борьбу против них. Статья написана эмоционально, актуально заострена. В ней используется большой материал писем, мемуаров, статей.

Вторая статья З. Гильдиной «О влиянии Октябрьской революции на Ромена Роллана» 19 ставит в центр внимания отклики Роллана на события Октябрьской революции, его отношение к большевикам, Ленину, первым декретам Советской власти. Подробно освещен сложный период в творчестве Роллана – 20-е годы (дискуссия с Барбюсом, гандизм и т. д.), а также начало 30-х годов – «прощание с прошлым». В заключение подробно анализируется статья Роллана «Ленин. Искусство и действие» (1934), как наивысшее достижение эстетической мысли писателя, как результат усвоения революционного мировоззрения, ленинских идей. К сожалению, вопрос о методах художественного творчества Роллана в 30-е годы здесь не освещается20.

На статьях о современной литературе Франции – их только две – следует остановиться особо. Статья М. Штивельман «Юманите» в борьбе за литературное наследство Франции (1951 – 1985 гг.)» связана с очень актуальным вопросом о роли Французской компартии в борьбе за культурное наследство. М. Штивельман, используя материал «Юманите», прослеживает, как в период 1951 – 1955 годов газета боролась за собирание, изучение и критическое освоение литературного наследия. Автор показывает, что из отдельных статей «Юманите» образуется целостная картина истории французской литературы, освещенная с марксистских позиций.

В статье Н. Макаровой «О некоторых чертах творческого метода Андре Стиля» 21 рассматривается ряд важнейших проблем современности, которые еще недостаточно изучены. Это проблема творческой индивидуальности писателей социалистического реализма и проблема художественной специфики и новаторства социалистического реализма.

Для анализа творческого метода А. Стиля взята трилогия «Первый удар», которая, как подчеркнуто в статье, «посвящена тому, что было главным в национальной жизни Франции конца 40-х – начала 50-х годов – борьбе народа за мир, независимость я свободу от американской оккупации» (стр. 247). Работа выясняет, какими средствами воспроизводит Андре Стиль картину современности. Так, характерное для романа социалистического реализма эпическое решение темы современности через жизнь народа, всей нации у Стиля передается через картины повседневной, будничной жизни рабочих, новеллистически разорванным повествованием о многих героях. Но «мелочи жизни» Стиль умеет связать с проблемами классовой борьбы, «большой политики».

Новаторство писателя вытекает из стремления овладеть новой реальностью, определяющим в которой является то, что «народ не стал еще хозяином жизни, но непрерывно идет могучий процесс вовлечения в политику больших масс людей, где политическая борьба, борьба за мир и независимость родины, стала грандиозным всенародным делом, где… самая большая политика современности вершится непосредственно теми самыми «массами в действии», которым посвятил стиль свой роман» (стр. 253 – 254). Автор статьи не закрывает глаза на то, что Стилю не всегда удается яркое и полнокровное изображение жизни.

В своем обзоре я рассмотрела лишь наиболее интересные и характерные статьи.

В заключение мне хочется остановиться на некоторых вопросах, возникающих при анализе работ периферийных литературоведов. Совершенно естественно, что при всей широте охвата эпох и проблем французской литературы основное внимание авторов статей оказалось сосредоточенным на творчестве крупнейших романтиков и реалистов XIX века. Но все же мне кажется несправедливо обойденной эпоха Средневековья и Возрождения, о значении которой, хотя бы только для формирования реализма, говорить излишне. Еще более неправомерно слишком малое внимание к современности; (только две статьи).

И еще нельзя не заметить, что, хотя проблематика работ довольно разнообразна, большинство литературоведов проблемы эти решает недовольно ограниченном материале. Так, романтизм изучается лишь в творчестве В. Гюго и Ж. Санд, реализм XIX века – лишь в творчестве Бальзака, Стендаля, Золя и Мопассана, а литература XX века – в творчестве Роллана и Барбюса. Безусловно, это имена крупнейших писателей Франции, творчество которых включается в учебные программы вузов, поэтому особое внимание к ним оправдано. Но не оправдано то, что работы об этих писателях нередко повторяют общеизвестное, избитое, ставшее обязательным штампом. А во французской литературе столько еще «белых пятен», неразработанных проблем. В той же литературе XIX века, о которой больше всего написано, их множество. Взять хотя бы сложнейшую и еще не решенную проблему генезиса и эволюции французского романтизма (здесь и вопрос сложного взаимодействия с классицизмом, с просветительской эстетикой и с народным творчеством, и многообразие течений и оттенков внутри самого романтизма и т. д.). Тут уж нельзя ограничиться изучением Гюго и Ж. Санд. Необходимо обратиться к – множеству забытых и полузабытых у нас писателей, связанных с разными течениями и этапами романтизма, например, к Констану, Сенанкуру, Нодье, Виньи, Ремюза, Жанену, Дюма, Сент-Беву, Готье, Сулье, Сю и т. д. А литература 60 – 70-х годов? Мы в ней знаем Гюго, Ж. Санд, Флобера, Золя, Э. Потье и еще немногих, остальные почти неизвестны и ждут своих исследователей.

«Зарубежники» периферии могли бы внести значительный вклад в решение многих задач, стоящих перед нашим литературоведением. Что же этому мешает? Прежде всего, как мне кажется, разобщенность и отсутствие творческих контактов, совместного обсуждения научных проблем и т. д.

Если специалисты по русской литературе составляют целую кафедру и работают в коллективе родственных специалистов, то «зарубежник» в небольшом городе, вроде Мурома или Пензы, как правило, один. И чувствует он себя порой Робинзоном. Вся работа такого «зарубежника» поневоле ведется в одиночку, часто кустарно.

У специалистов по русской литературе в Сибири, Поволжье и в других областях стало хорошим обычаем регулярно встречаться на межвузовских конференциях, где обсуждается и планируется научная и методическая работа. Среди «зарубежников», к сожалению, подобные конференции не практикуются; А ведь было бы полезно и специалистам по зарубежным литературам периодически собираться для обсуждения и решения проблем, связанных с их специальностью. Для этого, может быть, следует создать постоянные центры в городах вроде Саратова, где есть крупные ученые, вокруг которых могли бы объединиться специалисты ближайших городов.

г. Пенза

  1. В. С. Лозовецкий, Драматургия Поля Скаррона, «Ученые записки Шахтинского государственного педагогического института», т. III, вып. 2, 1960, стр. 142 – 164.[]
  2. «Научные записки Днепропетровского государственного университета», т. 70, вып. 17, 1960, стр. 253 – 267. []
  3. «Ученые записки Бельцкого государственного педагогического института», вып. 4, 1960, стр. 45 – 63.[]
  4. «Ученые записки «Магнитогорского Государственного педагогического института». Кафедра русской и зарубежной литературы, вып. 1, 1960, стр. 130 – 163. []
  5. «Ученые записки Харьковского библиотечного института», вып. IV, Вопросы литературы, 1959, стр. 105 – 125.[]
  6. «Ученые записки Ишимского государственного педагогического института», т. III, вып. 3, Тюмень, 1959, стр. 23 – 49. []
  7. «Труды филологического факультета Харьковского государственного университета», Т. 7. 1959, стр. 223 – 287. []
  8. «Ученые записки Саратовского государственного университета», выпуск филологический, т. 67, 1959, стр. 179 – 202. []
  9. «Ученые записки Карельского педагогического института», т. IX, 1959, стр. 159 – 171. []
  10. «Ученые записки Ишимского государственного педагогического института», т. 4, вып. 1, Тюмень, 1960, стр. 3 – 31. []
  11. «Л. Н. Толстой о литературе», М. 1955, стр. 216 – 211. []
  12. «Ученые записки филологического факультета Киргизского государственного университета», вып. 6, Фрунзе, 1960, стр. 170 – 182. []
  13. «Ученые записки Иркутского государственного педагогического института». Кафедра литературы. Вып. 15, 1969, стр. 207 – 279.[]
  14. Материал этот черпается главным образом из книг: Н. Е. Кудриной, Очерки современной Франции, СПб. 1904; Ю. Н. Лавринович, Очерки французской общественности, СПб. 1903; F. Lhomme, ta comedle d’auiourd’hul, P. 1898.[]
  15. «Ученые записки Шуйского государственного педагогического института», т. 8, 1959. стр. 177 – 213. []
  16. «Ученые записки Кустанайского государственного педагогического института», т. 4, 1959, стр. 113 – 130.[]
  17. «Ученые записки Магнитогорского государственного педагогического института». Кафедра русской и зарубежной литературы, вып. 1, 1960, стр. 3 – 67.[]
  18. «Ученые записки Лиепайского пединститута», Т. 3, 1959, стр. 233 – 234. []
  19. «Ученые записки Латвийского государственного университета», т. XXIX, Вопросы истории литературы, 1959, стр. 278 – 305. []
  20. «Ученые записки Бельцкого государственного педагогического института», вып. 4, 1960, стр. 68 – 81. []
  21. «Ученые записки Кемеровского государственного педагогического института», вып. 3. Историко-филологический факультет, 1969, стр. 245 – 268. []

Цитировать

Дорогова, Н. История французской литературы в научных изданиях периферийных вузов / Н. Дорогова // Вопросы литературы. - 1962 - №2. - C. 209-217
Копировать