Исследование современной узбекской прозы
М. Кошчанов, Избранное (научно-теоретические, проблемные статьи), т. 2, Ташкент, Изд. им. Гафура Гуляма, 1983, 360 с. (на узбекском языке); С. Мирвалиев, Проза, время, герой, Ташкент, Изд. им. Гафура Гуляма, 1983, 240 с. (на узбекском языке).
Было время, когда в Узбекистане за весь год не публиковался ни один роман, появлялось лишь несколько повестей да десятка полтора-два рассказов – на этом «урожай» прозы исчерпывался. Однако с начала 70-х годов положение резко изменилось: ежегодно печатается примерно по пять – десять романов, двадцать – тридцать повестей, около полусотни рассказов. Нынче нет недостатка в количественном росте узбекской прозы. Это, несомненно, положительный факт.
Однако, как говорится, количество должно перерастать в качество. Так оно и происходит на самом деле: немало узбекских романов и повестей завоевали признание далеко за пределами республики, в том числе за рубежами нашей родины. Неслучаен и тот факт, что сейчас проблемами современной узбекской прозы занимаются видные представители нашей литературно-художественной критики. Разрабатывая вопросы национального своеобразия и интернациональной сущности многонациональной советской литературы, Ю. Суровцев в своей книге «Необходимость диалектики» подкрепляет свои наблюдения и выводы анализом романов А. Якубова, П. Кадырова, А. Мухтара и других узбекских писателей. То же самое можно сказать о монографии Р. Бикмухаметова «Орбиты взаимодействия», об исследованиях В. Оскоцкого и многих других критиков.
Конечно, росту авторитета прозы Узбекистана способствовала и активная работа критиков и литературоведов республики, которые вместе со своими русскими собратьями по перу изучают, осмысливают современный литературный процесс, исследуют закономерности развития подлинно реалистических принципов в родной литературе, стремятся трезво, требовательно и объективно оценить результаты творческих исканий писателей, показать литературно-художественную жизнь республики со всеми ее истинными достижениями и реальными недостатками, упущениями.
Здесь прежде всего следует назвать М. Кошчанова, который уже более тридцати лет активно и плодотворно трудится на критической ниве. Читая его избранные статьи и выступления, посвященные проблемам развития узбекской прозы 60 – 80-х годов, можно убедиться в том, что исследователь анализирует узбекские повести и романы в контексте развития эпических жанров всей нашей многонациональной литературы, учитывает всесоюзные критерии их оценки. Его разборы художественных произведений сочетают в себе анализ и реальных жизненных, и литературных явлений. Нет, я не скажу, что эти работы неизменно увенчиваются крупными научно-эстетическими открытиями, но я уверен в том, что они уже сослужили добрую службу при выявлении причин того, почему в некоторых книгах талантливых писателей присутствует живая, впечатляющая правда искусства, в других же социально весомые замыслы не находят убедительного художественного воплощения.
М. Кошчанов справедливо отмечает, что наибольшую популярность и признание читателей получили в последние годы такие узбекские романы, как «Совесть» А. Якубова и «Наедине» У. Усманова – не только потому, что «в них затрагиваются острые, сложные социальные и нравственные проблемы, но и потому, что эти проблемы нашли свое художественно точное и правдивое осмысление. Причем в этих романах живут, действуют герои, характеры которых несут в себе правду жизни с ее сильным, неподдельным драматизмом и эмоциональным накалом» (стр. 19).
С этой мыслью узбекского критика во многом схоже высказывание Е. Сидорова: «…Набирает силу новый узбекский роман (раньше традиционно была сильна поэзия). Хорошо работает А. Якубов, создавший роман «Совесть», где остро (вспоминаешь русского прозаика В. Тендрякова) вскрывается психология вседозволенности, приводящая к моральному падению знатного председателя колхоза. Сходные нравственные конфликты обнаруживаются в книге У. Усманова «Наедине». Узбекский роман о современности становится социально-проблемным, психологически более оснащенным, не утрачивая при этом исконных черт национальной поэтики» («Вопросы литературы», 1982, N 12, стр. 53).
Весьма характерна эта перекличка критиков. М. Кошчанов также обращает наше внимание на то, что многим узбекским повестям и романам не хватает именно психологической и социальной оснащенности, углубленного проникновения во внутренний мир героев, не хватает подлинно художественного анализа реальных фактов и явлений, положенных в основу сюжета. В качестве конкретных примеров М. Кошчанов ссылается на романы Мирмухсина «Чаткальский тигр» и С. Караматова «Золотые пески», где писатели, как убеждает нас критик, сумели сказать немало теплых, проникновенных слов в адрес строителей плотины для ГЭС и геологов, однако эти слова «не доходят до нас, читателей, ибо органически не вытекают из художественной ткани произведений, не подкрепляются конкретным художественным анализом мыслей, чувств, переживаний и поступков героев…» (стр. 21).
Здесь я позволю себе привести цитату из статьи покойного М. Пархоменко, который безошибочно определил просчеты романа «Чаткальский тигр» и также стал союзником узбекского критика: «Главный герой романа – инженер Караджан Мингбаев – начальник участка на строительстве плотины для электростанции-. Но редко заглядывает автор на строительную площадку; еще меньше интересуется он тем, что делают, какие задачи решают руководители грандиозной стройки… Ни один из них, кроме самого Караджана Мингбаева и его противника на стройке инженера Хазратова, не становится в романе личностью… Впрочем, на мой взгляд, и о Караджане и его антиподе едва ли можно говорить как о характерах. Потому что в романе нет конфликта, в котором они могли бы в достаточной мере раскрыться как личности» («Литературное обозрение;», 1982, N 3, стр. 38).
Рассматривая сюжетно-композиционную структуру «Чаткальского тигра», и русский, и узбекский критики приходят к выводу, что писатель недостаточно освоил жизненный материал, «не слился» с мыслями, чувствами, переживаниями своих героев. А вот произведенный узбекским критиком анализ романа Мирмухсина «Сын литейщика» показал, что здесь автора трудно упрекать в том, что он не знает жизни своих героев, так как повествование носит автобиографический характер. Однако, с удовлетворением отмечая, что трудовая деятельность героев романа изображена со знанием дела, М. Кошчанов тем не менее вынужден признать, что Мирмухсина и здесь подстерегала неудача. В чем дело? Отвечая на этот вопрос, критик приходит к выводу: «Сыну литейщика» не хватает композиционной цельности, автор, стремясь рассказать обо всем, что касается жизни и работы героя, его отношений в семье, не сумел воссоздать живые человеческие характеры, отражающие неповторимые черты времени. Момент описательности, иллюстративности отмечает критик и в другом романе Мирмухсина – в «Зодчем».
Столь же требовательно рассмотрены М. Кошчановым романы Х. Гуляма «Степные фиалки», И. Рахима «Как закалялся человек», «Верность», «Настоящая любовь» и другие произведения узбекских авторов, зафиксировавшие реальные приметы жизни и тем не менее не ставшие заметным явлением в литературе.
Критика критике рознь: у М. Кошчанова она никогда не превращается в разнос, не становится «дубинкой». Но мало проку и в такой критике, которая состоит из одних хвалебных слов, никого не задевает, в которой неизменно царит тишь да гладь.
М. Кошчанову удалось избежать этих двух крайностей. И все же, к сожалению, надо сказать, что в «Избранное» вошли и такие вещи, в которых в какой-то мере игнорируются принципы художественного исследования жизни и положительно оцениваются некоторые повести и романы, где острые социальные проблемы излагаются достаточно поверхностно, «газетным стилем». Я не отрицаю, что и в подобных произведениях, авторы которых стремятся поставить острые, актуальные проблемы, можно найти нечто ценное и важное, что заставляет читателей размышлять о сложных вопросах современности, о необходимости беспощадной борьбы против проявлений духовной нищеты и социальной близорукости.
Такая мысль возникает при чтении романов С. Ахмада «Сорок пять дней», Х. Гуляма «Бессмертие», А. Мухтара «Ветер времени», У. Хашимова «Свет не без тени» и некоторых других книг узбекских писателей, при рассмотрении которых М. Кошчанов проявляет порой неоправданную снисходительность в отношении их художественного уровня. Не случайно в статьях, посвященных разбору этих произведений, общие рассуждения довлеют над конкретным эстетическим анализом. Однако не такие статьи задают тон в творчестве М. Кошчанова. Его критика служит борьбе с творческой инертностью, схематизмом, декларативностью и другими бедами нашей прозы.
В статье «Динамика жизни и художественное мастерство», к примеру, критикуются повести М. Кариева «Красавица Афросиёба» и «Высоко летают журавли», герои которых живут и действуют по велению автора, а не на основе логики развития собственного характера, развития, которое в свою очередь продиктовано динамикой жизни. Свои выводы критик доказывает путем конкретного анализа сюжетно-композиционной структуры произведений. Резонно говоря о том, что писатель в этих повестях не сумел найти убедительное художественное решение затрагиваемых им психологических и общественных проблем, М. Кошчанов считает нужным подчеркнуть, что М. Кариев способен создать гораздо более весомое, интересное произведение, если будет относиться к своему слову, к своим исканиям со строгой требовательностью, с большим чувством ответственности. В качестве доказательства критик приводит рассказ М. Кариева «Медвежата».
Статьи и выступления М. Кошчанова показывают, сколь плодотворна критика, опирающаяся на все позитивное, ценное в литературной жизни, способное открыть дорогу подлинно художественным завоеваниям.
Рассматривая романы А. Якубова «Сокровища Улугбека», «Старый, старый мир», П. Кадырова «Звездные ночи», критик убедительно раскрывает многомерное содержание этих широких эпических повествований, посвященных художественному осмыслению далекой и близкой истории узбекского народа.
Сложную, исполненную острого драматизма жизнь своих героев – гениальных ученых, философов, поэтов, – таких, как Авиценна, Беруни, Улугбек и Бабур, – авторы именно исследуют средствами искусства, строго придерживаясь принципов историзма.
М. Кошчанов умеет раскрыть конкретные достижения в разработке исторической и современной тематики романистов А. Якубова, П. Кадырова, У. Усманова; новеллистов Ш. Халмирзаева, У. Хашимова, З. Агляма; авторов повестей Н. Кабула, М. Дуста, Т. Мурада. Внимательно подмечает он и огрехи в их произведениях, следы описательности и схематизма.
Полностью разделяя этот пафос критика, я не могу не сказать и о том, что некоторые статьи самого М. Кошчанова страдают теми же «болезнями» – описательностью и иллюстративностью. Таковы, к примеру, его статьи о повестях и романах С. Ахмада, Шухрата, А. Мухтара, где живые и оригинальные наблюдения и конкретные разборы зачастую подменяются слишком общими характеристиками, которые с равным правом можно отнести к разным писателям и разным произведениям.
Если такие недостатки отнюдь не играют определяющей, решающей роли в литературно-критических исследованиях М. Кошчанова, то в книге С. Мирвалиева «Проза, время, герой» общие, зачастую поверхностные и приблизительные мысли занимают, к сожалению, доминирующее положение. Ради справедливости следует отметить, что и в этой книге есть немало верных наблюдений и резонных выводов о путях и закономерностях развития узбекской прозы 60 – 80-х годов. В некоторых своих статьях и выступлениях С. Мирвалиев зарекомендовал себя как опытный и внимательный литературовед. Такое впечатление производят, например, его наблюдения о романе А. Каххара «Мираж». В ряде случаев автор стремится определить место и значение таких крупных художников слова, как А. Кадыри, А. Каххар, Айбек, и других в эпическом познании жизни народа, однако стремление это не увенчалось заметными достижениями, ибо в качестве универсального средства критик использует пересказ сюжетно-событийной основы романов и повестей, а не эстетический анализ, способный раскрыть истинную сущность литературных явлений.
К сожалению, очень многие литературно-критические работы, включенные в книгу «Проза, время, герой», лишены конкретного, заинтересованного, умело выполненного разбора узбекских романов, повестей и рассказов. Статьи заполнены перечнем писательских имен и названий произведений, ни к чему не обязывающими характеристиками: «В романах Ш. Рашидова «Победители», С. Ахмада «Горизонт», Х. Гуляма «Степные фиалки», И. Рахима «Верность», А. Якубова «Совесть», Мирмухсина «Сын литейщика», «Чаткальский тигр», У. Усманова «Наедине», Х. Тухтабаева «Конец желтого дива», Дж. Абдуллаханова «Пойдешь, не вернешься» и других молодых писателей проблема личности и общества выдвинута на первый план и авторы данных эпических повествований нашли удачное художественное решение этой проблемы» (стр. 66).
Допустим, что это утверждение соответствует действительности, но разве оно не нуждается в конкретных доказательствах? Почему художественно неравноценные романы «Верность», «Чаткальский тигр», «Сын литейщика», «Пойдешь, не вернешься», подвергнутые обоснованной критике как в республиканской, так и центральной печати, поставлены в один ряд с такими яркими книгами, как «Совесть» или «Наедине»?
«Эти романы, – читаем далее, – во многом созвучны с общепризнанными произведениями Ю. Бондарева, Ч. Айтматова, О. Гончара, Д. Гранина, Н. Думбадзе и других видных представителей многонациональной советской литературы» (стр. 67).
Опять не будем спешить с возражениями, но спрашивается: какие художественные особенности отличают повествования узбекских авторов, в чем именно выражается их созвучие с творчеством перечисленных видных советских романистов (опять-таки писателей очень разных, обладающих ярко выраженным национальным и индивидуальным своеобразием)?
Пытаясь ответить на эти вопросы, критик так – «в общих чертах» – характеризует героев «Победителей»: «Айкиз представлена как честный, чистой души человек, она любит, уважает своих современников, везде и всюду остается верной высоким человеческим идеалам»; или «Бессмертия»: «Масуд выступает как настоящий коммунист»; или «Горизонта»: Икрамджан «инвалид Отечественной войны, настоящий человек, обладает уравновешенным характером». Таковы же характеристики героев и других романов, которых касается критик: «Все эти герои чем-то близки с художником Васильевым из «Выбора», с Бачаной Рамишвили из «Закона вечности» или с Едигеем из «Буранного полустанка» («И дольше века длится день») и все эти герои кажутся родными друзьями» (стр. 69 – 70).
Опять-таки и здесь остается неразгаданной загадкой родственная близость между всеми этими перечисленными критиком романами.
Такие слишком общие характеристики героев, творчества писателей следуют одна за другой. Причем подавляющее большинство их носит хвалебный характер: «При художественном освоении важнейших социальных и нравственных проблем жизни в узбекских повестях большие заслуги имеют Айбек, А. Каххар, А. Мухтар, И. Рахим, С. Ахмад, Мирмухсин, П. Кадыров, А. Якубов, М. Асим, С. Анорбоев, С. Зуннунова, Х. Нугман, Х. Назир, С. Азимов, У. Умарбеков и другие ведущие и молодые писатели. К ним присоединились Н. Фазилов, У. Назаров, У. Хашимов, Ш. Халмирзаев, М. Кариев, С. Караматов, Ш. Тошматов, Р. Рахманов, М. Хайруллаев, М. Сафаров, Ю. Акабиров, З. Дустматов, Р. Бекнияз, К. Убайдуллаева, А. Убайдуллаев, Х. Таджибаев, Р. Атаев, Н. Якубов и другие, которые пришли в литературу с новыми темами, новыми героями» (стр. 27 – 28).
Как развивался узбекский рассказ в 60 – 80-е годы?
На этот вопрос следует такой ответ: «Стремление создать правдивые характеры наших современников обнаруживается в рассказах А. Каххара, С. Ахмада, А. Мухтара, Х. Гуляма, И. Рахима, П. Кадырова, С. Азимова, А. Якубова, Х. Назира, Р. Файзи, Мирмухсина, С. Зуннуновой, С. Махкамова, Ю. Шамшарова, У. Умарбекова, М. Кариева, У. Хашимова, Ш. Халмирзаева, Р. Бекнияза, У. Усманова, А. Хасанова, У. Назарова, М. Хайруллаева, А. Ишанова, С. Сияева и других писателей» (стр. 19).
Чем же увенчалось такое стремление? Автор книги прямо говорит о том, что все перечисленные рассказчики добились высоких результатов и ни один из них не испытал горечи творческого поражения. Аналогичный вывод следует из его высказываний об узбекских повестях и романах 60- 80-х годов. Полный и безоговорочный расцвет! Эта мысль красной нитью проходит через всю книгу «Проза, время, герой». Но соответствует ли она истинному положению вещей? Справедливости ради надо сказать, что С. Мирвалиев называет несколько слабых повестей и рассказов, но сделано это без серьезного доказательного анализа. Увы, картина литературного развития у С. Мирвалиева предстает явно в розовом свете.
Причем дело не только в том, что С. Мирвалиев говорит только о творческих удачах, а недостаткам не уделяет должного внимания, беда в том, что слабые и незрелые произведения выдаются им за достижения и в конечном счете «уравниваются» с книгами истинно талантливыми.
Такой тенденции, довольно распространенной, к сожалению, в творчестве ряда узбекских критиков, противостоят талантливые ученые-литературоведы, которые своими правдивыми, выполненными на должном профессиональном уровне исследованиями, статьями и рецензиями (их тоже немало, и они задают тон развитию современной узбекской литературно – художественной критики) не только содействуют развитию словесного искусства, но и обеспечивают рост научно-эстетической, филологической мысли в республике. Свидетельство тому – рассмотренные нами выше работы из второго тома «Избранного» М. Кошчанова.
г. Ташкент