Миф о смерти или смерть мифа

В. Г. Арсланов, Миф о смерти искусства. Эстетические идеи Франкфуртской школы от Беньямина до «новых левых», М., «Искусство», 1983. 327 с.

Об эстетике и философии культуры Франкфуртской школы в нашей литературе написано немало книг, критических статей и памфлетов. Среди них серьезные работы Э. Баталова, Ю. Давыдова, Ю. Замошкина и др. И тем не менее критика философско-эстетических и культурологических идей теоретиков этой школы все еще остается актуальной. Это объясняется прежде всего продолжающимся влиянием этих идей на эстетическую теорию и художественную практику Запада, а также необходимостью конкретизации многих проблем, затронутых нашей критикой ранее в более общей форме.

Было бы ошибочно полагать, что эстетика Франкфуртской школы умерла вместе со смертью ее последнего крупного теоретика Герберта Маркузе. Правда, сегодня мы не найдем, пожалуй, солидных философско-эстетических работ, написанных в духе франкфуртской «критической философии».

Идеи ее измельчали, но не исчезли совсем. Они растворились во многих эклектических теориях культуры либо же прочно вошли в различные теоретические концепции искусства, например в социологию музыки, в леворадикальные концепции кино как «разрушительного искусства» и т. д. Во всяком случае, снимать ее со счета, объявлять достоянием архивов было бы, на наш взгляд, преждевременным.

Поэтому живой интерес вызывает появившаяся недавно на книжных прилавках книга В. Арсланова «Миф о смерти искусства». Пожалуй, это первое исследование, посвященное специально эстетическим идеям Франкфуртской школы.

Преимущественное внимание в книге уделено трем фигурам: Вальтеру Беньямину, Теодору Адорно и Герберту Маркузе. О последних двух у нас много писалось, что же касается Беньямина, то его эстетика впервые систематически рассматривается в книге В. Арсланова. Автор как бы раздвигает исторические границы уже известной темы, позволяя читателю познакомиться еще с одной главой в истории Франкфуртской школы.

Книга представляет собой критическое исследование. Следует сразу отметить, что автор не сбивается на вульгарную критику, на поверхностное морализирование, которым порой грешат некоторые наши работы о западной эстетике. В. Арсланова интересует внутренняя логика развития идей Франкфуртской школы, он пытается показать, в силу каких внутренних причин ее представите ли в конечном итоге приходят к ложным выводам.

Теоретики Франкфуртской школы всегда выступали под пестрыми флагами антибуржуазности. Они резко критиковали буржуазную действительность, остроумно анализировали «массовую культуру», показывая ее идеологическую природу и психологические методы воздействия на общественное сознание. Довольно часто они обращались и к марксизму, причем это не было простой «позой» или «заигрыванием» с марксизмом. В марксизме эти буржуазные авторы обнаружили и признали теорию высочайшей ценности, выросшую из великих традиций мировой классической мысли. Однако Адорно и Маркузе на деле устраняли гуманистическую традицию. Они сами чувствовали противоречие своей позиции, ибо понимали, что, например, защищаемый ими авангардизм антигуманистичен. Но вместо того чтобы выяснить, в силу каких причин гуманистические намерения приводят теоретиков «Великого отказа» к антигуманистическому результату, Адорно и Маркузе превратили реальную противоречивость своей позиции в парадоксальность, игровой метод мышления, пародирование и отрицание всякой положительной мысли. Игра парадоксами вместо исследования действительности, пишет В. Арсланов, обернулась тем, что объективная логика вещей сыграла с «критической теорией» злую шутку: вопреки своим намерениям теоретики «отказа» от буржуазной цивилизации оказались на деле ее апологетами. Так, Маркузе упрекал буржуазное общество в «одномерности», в культе потребления, в подавлении всех человеческих потребностей. Но, с другой стороны, как выяснилось, критицизм этот таил в себе большую долю амбивалентности. Не случайно свою последнюю книгу Маркузе посвятил критике марксистской эстетики. Круг замкнулся. Левая фраза обернулась апологией буржуазного модернизма и критикой марксизма.

Подробно анализируя эстетические взгляды Беньямина, Адорно и Маркузе, автор показывает эклектичность эстетики Франкфуртской школы. Действительно, их эстетическая теория представляет собой пеструю смесь различных, иногда и совершенно взаимоисключающих друг друга идей. Не будучи в состоянии понять марксизм, они пытаются соединить несоединимое, совместить, как это, например, делает Маркузе, марксизм с фрейдизмом, диалектику с софистикой, требование научности с мифологизацией действительности. В свое время известный английский философ-марксист Кристофер Кодуэлл писал: «По существу, трудно найти английского автора в области эстетики, который бы сохранял верность чисто эстетическому толкованию. Как правило, он привносит в сферу искусства аргументацию психологического, исторического и даже биологического свойства. А поскольку некоторые из этих соображений могут быть идеалистическими (как, например, психоанализ), а другие – материалистическими (например, физиология или биология дарвинизма) и поскольку они переплетаются с философскими теориями, заимствованными из таких разных и непримиримо враждебных друг другу источников, как, например, работы Декарта, Спинозы, Гегеля и даже Маркса, то результат получается удивительный. Специализация полезна, интеграция важна; эклектика, которая избегает обеих и вбирает их худшие черты, становится в итоге характерной чертой современной мысли» ¹.

Эти слова, написанные в 1937 году, оказались пророческими, они не только характеризуют английскую эстетику того времени, но выражают и характерную особенность многих направлений и школ современной западной эстетики, в том числе и Франкфуртской школы.

Впрочем, эклектизм Франкфуртской школы – не от простой неспособности к последовательному мышлению. Он является неизбежным результатом по-своему последовательного развития ложных положений. Так, авангардизм теоретики Франкфуртской школы защищают не иначе, как посредством вульгарно-социологического пародирования ленинской теории отражения. Поскольку действительность ныне, рассуждают они, стала якобы тотально катастрофичной, то только тотально катастрофическое, саморазрушающееся искусство способно правдиво отразить всеобщую катастрофу. Правда о действительности высказывается посредством отказа от собственно художественного отражения ее! Требование разрушения буржуазной действительности парадоксальным образом трансформировалось в требование разрушения самого искусства. Только в самом акте саморазрушения искусство-де способно выполнить свою полезную миссию, всякое другое искусство заведомо апологетично.

Такова противоречивая логика «негативной диалектики»: диалектика здесь превращается в софистику.

В книге В. Арсланова раскрывается метод, которым пользовались представители Франкфуртской школы при интерпретации произведений современного искусства. Он отмечает, что, в отличие от многих школ буржуазной мысли, они стремились к содержательной трактовке изобразительных форм. В этом смысле особенно интересна эстетика Вальтера Беньямина. В своей ранней работе «Происхождение немецкой трагедии» Беньямин в качестве характерного изобразительного средства для современного искусства выдвигает аллегорию, которую он противопоставляет художественному образу. Художественный образ в силу своей внутренней структуры утверждает конечную разумность бытия, тогда как аллегория (по Беньямину) дает принципиально иную концепцию мира – как разорванного и катастрофического, стремящегося к собственному уничтожению. По мнению Беньямина, аллегория в современном искусстве более важна, чем образ, так как ей доступно более имманентное и верное постижение реальности. Дело в том, что сама реальность катастрофична, безнадежна, мир не заключает в себе никакого разумного смысла. Вот эту «истину» о действительности, к которой пришло человечество в XX столетии, и высказывает, по мнению Беньямина, аллегория, главный изобразительный принцип которой – нарушение собственной логики вещей, отрицание объективного смысла, присутствующего в образном отражении реальности.

В «Происхождении немецкой трагедии» Беньямин обращается главным образом к литературе эпохи барокко, однако в более поздних работах он распространяет концепцию аллегории и на современную авангардистскую литературу и искусство, на сюрреализм, дадаизм, Кафку. По его словам, Кафка изображает правду современной реальности, тогда как писатель-реалист этого сделать не в состоянии. Кафка показал, что явления современного мира не заключают в себе разумного смысла, он, так сказать, взорвал явления изнутри и смог сделать это благодаря отказу от художественного образа, замене его авангардистской аллегорией. В. Арсланов показывает, что вся эта логика основана на допущении, что сама по себе действительность не заключает никакого разумного смысла. Если метод Маркса заключался в том, чтобы объяснять идеологические, созданные сознанием людей формы из внутренней логики самой социальной действительности, то теоретики Франкфуртской школы вульгаризируют его. Демонстративное утверждение бессмыслицы саморазрушающегося авангардистского искусства они оправдывают всеобщим неразумием социальной действительности, которая якобы не заключает в себе никаких реальных возможностей освобождения человека.

Концепцию аллегории использовал в своих работах и Т. Адорно. С этих позиций он критиковал политический театр Брехта, считая, что ему недостает авангардистской выразительности, что он превращается в политическую дидактику, плакат. Логическое развитие концепции аллегории приводит Адорно к проповеди искусства, которое уже ничего не говорит и которое вообще перестает быть искусством. Этот «бессловесный» жест, этот плач, в котором отсутствуют слезы, представлен, по мнению Теодора Адорно, в пьесах С. Беккета.

Отрицание реализма и теоретическое обоснование авангардизма свойственно и Маркузе. Для Маркузе революционными оказываются только сюрреализм и экспрессионизм, которые, по его мнению, выражают идею «Великого отказа», тогда как реализм с его ориентацией на «правильную художественную форму» есть искусство, стремящееся сохранить status quo, существующие отношения господства и подчинения. «Литература, – писал Маркузе, – может быть названа революционной только по отношению к самой себе, только в том случае, когда содержание становится формой. Политический потенциал искусства лежит только в его собственном эстетическом измерении… Чем более непосредственное отношение к политике имеет произведение искусства, тем более умаляет оно свою остраняющую силу, свою радикальную и трансцендентную – устремленность к изменениям. В этом смысле поэзия Бодлера и Рембо может иметь больший потенциал, чем дидактические поэмы Брехта» ².

Таким образом, радикальным у Маркузе оказывается только то искусство, которое содержит радикальные изменения в стиле и технике, у которых форма непосредственно оказывается содержанием. Всякое остальное искусство, и в особенности то, которое принимает участие в политической борьбе или в революции, является апологетическим. Несколько ранее, в период бунта парижских студентов 1968 года, тот же Маркузе, напротив, подлинным искусством считал только такое, которое отказалось от какой-либо эстетической формы и стало непосредственным политическим действием. Подобные противоречия являются, пишет В. Арсланов, неизбежным следствием применяемого франкфуртскими теоретиками метода, основанного на отказе от изучения объективной логики действительности, ибо таковая, по их мнению, просто-напросто отсутствует.

В книге В. Арсланова прослеживается влияние идей Франкфуртской школы на другие направления современной эстетики и теории искусства Запада. Так, рассматривая дискуссии о проблеме реализма и теории отражения в западногерманской прессе, автор показывает, что мышление ведущих «левых» западных литературоведов (Ф. Томберга, Т. Метшера, П. Бюргера) остается в плену парадоксов Франкфуртской школы.

Достоинство книги В. Арсланова заключается в том, что автор постоянно соотносит проблемы искусства с проблемами действительности, ищет ключ к тонко разработанной и продуманной логике франкфуртских теоретиков в анализе самой общественной реальности, а также в анализе реальной истории искусства – художественного отражения этого бытия. Обращаясь к философской и социальной полемике против учения Франкфуртской школы, он показывает, что современный мир, в котором крайне напряжены противоречия между социализмом и капитализмом, заключает в себе не только утопические, но и реальные возможности освобождения от социального зла. Классическая традиция, представленная философией марксизма, отнюдь не «устарела», и только исходя из самой действительности как имеющей объективную разумную логику, можно объяснить противоречия современного мира и найти из них выход. Философия Франкфуртской школы, как раскрывает анализ, произведенный в книге В. Арсланова, способна указать лишь иллюзорный выход из противоречий современной буржуазной действительности и художественной культуры.

1. Кристофер Кодуэлл, Иллюзия и действительность, М., «Прогресс», 1969, с. 34. Следует сказать, что буржуазные теоретики не простили Кодуэллу этой оценки, объявив его марксистом в иллюзиях и юнгианцем в реальности.[↩]
2. Herbert Marcuse, Ths Aesthetic Dimension. Toward a Critic of Marxist Aesthetics, Boston, 1978, p. XII – XIII.[↩]