Гофман в России

А. Б. Ботникова, Э. Т. А. Гофман и русская литература, Изд. Воронежского университета, 1977, 206 стр.

Тема «Гофман и русская литература» относится к числу важных и ключевых в осмыслении процесса, развития русской литературы первой половины XIX века. Влияние Гофмана на русскую литературу в означенный период (или то, что воспринималось как влияние писателя) носило самый широкий и всеобъемлющий характер, представляло собою не единичные, более или менее случайные контакты, не выражение только индивидуальных писательских пристрастий, а глубокий историко-литературный процесс, развитие целой линии в истории русской литературы. Опыты в духе Гофмана создавали Погорельский и Полевой, Киреевский и Герцен, Одоевский и Пушкин и т. д. Вот почему книга А. Ботниковой «Э. Т. А. Гофман и русская литература» не может не привлечь внимание как ученых-специалистов, так и более широкий круг любителей литературы.

Гофман, каким он воспринимался в России, помогал русским писателям отыскивать пути к художественному познанию истины. Стремящаяся к философской мысли и к философскому выражению, русская литература увидела в поэтике немецкого романтика, в его фантастике и пристрастии к сугубо условным формам отражения действительности возможный язык символов и художественного откровения.

«Действительность, каждодневная жизнь становится у Гофмана «интересной» при помощи романтических средств», – пишет автор рецензируемой книги (стр. 33). И эта характеристика Гофмана дана автором не вообще, а именно с той точки зрения, с какой он прочитывался русскими писателями и читателями. Дальше автор прямо скажет: «Фантастический » характер гофмановского творчества привлекал внимание русских авторов, ибо в нем виделось более глубокое постижение жизни, чем то, какое мог дать жизнеподобный бытовизм» (стр. 36 – 37).

В своих лучших образцах русская литература обратилась к фантастике в духе Гофмана, видя в ней способ художественного иносказания. При этом гофмановская поэтика использовалась в той мере и в тех формах, которые были близки и нужны русской литературе. Это обстоятельство в значительной мере определило характер влияния Гофмана на русскую литературу, значение для судеб которой он приобрел не только благодаря собственным эстетическим открытиям, но и благодаря особенному взгляду на него русских писателей, благодаря самому направлению художественной жизни в России в первой половине XIX века. Рассмотрение всех этих процессов и составляет главное содержание рецензируемой книги – книги, в которой глубоко и во многом по-новому творчество Гофмана исследуется наряду с исследованием одного из генеральных направлений в истории русской литературы прошедшего столетия.

Анализируя работу А. Ботниковой, хотелось бы отметить еще одно важное ее достоинство. Воздействие одной национальной культуры на другую, одного писателя на другого – даже когда оно носит более или менее прямой и непосредственный характер – не должно быть интерпретировано как механическое и чисто внешнее (таким оно обычно выглядит в работах компаративистов). Отдельные мотивы, сюжеты, приемы и т. д., попадая в иноязычную и инонациональную систему, естественно, приобретают новое качество и выступают в принципиально ином значении. Именно так было и с поэтикой Гофмана: он по-разному влиял на отдельных писателей, при этом каждый брал у немецкого художника то, что ему самому было наиболее близко, и, перерабатывая воспринятое по-своему, подчинял; собственным идейно-эстетическим задачам. Процесс воздействия Гофмана (как и других великих иноземцев) для русской литературы был, прежде всего, процессом усвоения. И это также, притом едва ли не впервые так основательно и последовательно, показано в книге А. Ботниковой. Написанная в спокойной и деловой манере, без полемических увлечений, книга по глубокой сути своей острополемична и принципиально важна в методологическом отношении. Всем своим пафосом она направлена против компаративизма.

В последнее время некоторые видные западные учёные (Уоррен, например) во всеуслышание объявили о кризис сравнительного литературоведения. С этим можно согласиться лишь с серьезными оговорками. Кризис переживает не сравнительное литературоведение в целом, но та его разновидность, которая именуется у нас компаративизмом и которая признает возможность внешнего и прямолинейного воздействия одной национальной литературы на другую, одного писателя – на другого. Подлинно научное сравнительное литературоведение, в отличие от компаративизма, интересуется не фактами внешнего влияния, а глубинными процессами взаимодействия национальных культур. Вот почему кризис и падение компаративизма означают не ослабление, а усиление позиций научного сравнительного литературоведения. Исследование А. Ботниковой – убедительное тому доказательство.

Приведу один из многих возможных примеров подлинной научности методологического подхода автора к проблеме межнациональных литературных связей. Сопоставляя Пушкина с Гофманом, А. Ботникова пишет не только и не столько о близких сюжетных ходах и образах, но на этом фоне – О различии в мировосприятии и мировоззрении художников и разных методах отражения жизни (см. стр. 89 – 106). Проблема литературных связей для нее – проблема диалектики сходства и различий, одним из главных аспектов ее оказывается вопрос о трансформации в процессе литературного воздействия художественных идей и форм.

А. Ботникова пишет в главе, посвященной Пушкину: «Фантастические мотивы «Пиковой дамы» отнюдь не обязательно восходят к непосредственному воздействию на Пушкина произведений Гофмана, а выступают как своеобразное выражение и отражение современной писателю психологии. Но сама эта психология вбирала в себя гофмановский взгляд на мир и требовала художественного воспроизведения» (стр. 105 – 106). Вывод автора и в этом, и в большинстве других случаев оказывается не плоским, а объемным, исполненным диалектики.

Книга А. Ботниковой по своему содержанию оказывается шире предпосланного ей названия. По существу она посвящена не только влиянию Гофмана на русскую литературу, но и воздействию всего немецкого романтизма на русский романтизм. И не только романтизм.

В первой главе автор книги делает точное и тонкое замечание: «…Он (Гофман. – Е. М.) выступил как бы полномочным представителем немецкого романтизма, выразителем его идей и художественных форм. В России эстетический опыт немецкого романтизма усваивался главным образом через него и благодаря ему» (стр. 28). Это замечание многое объясняет в судьбе Гофмана в России: и его особенную популярность (большую даже, чем у себя на родине), и устойчивость его традиций, и большой диапазон его влияния. Замечание оказывается не частным, не проходным, а ключевым. Однако думается, что заключенная в нем глубокая мысль все-таки не до конца, не вполне последовательно реализована в контексте всей работы.

Тот факт, что сходство того или иного русского писателя о немецкими романтиками осознавалось современниками как сходство именно с Гофманом (в силу особенностей его восприятия в России), не то что не всегда учитывается автором книги, но порою как бы забывается. Почему в «Пестрых сказках» В. Одоевского «переработке в первую очередь подвергаются гофмановские гротеск и фантастика» (стр. 79)? Почему именно «гофмановские», а не романтиков вообще? Тут, чтобы быть правильно понятым, нужны специальные оговорки.

Работа А. Ботниковой строго концептуальна. При этом логика изложения находится в соответствии с логикой описываемого литературного процесса. Заслуживает внимания сема композиция книги, глубоко мотивированная и продуманная. Книга открывается главой, где излагаются методологические принципы исследования, а также общий взгляд на поставленную проблему. Далее идут главы, посвященные отдельным русским писателям и их связям с Гофманом. Идут не только в соответствии с хронологией (и даже не всегда в соответствии с хронологией), но по принципу углубления и усложнения характера воздействия на писателя гофмановского творчества. От внешнего подражания Гофману у Погорельского и отчасти у Полевого (с такого более или менее внешнего подражания всегда все начинается) к перекличке идей у В. Одоевского, затем к отталкиванию от Гофмана с одновременным учетом его поэтики у Пушкина и, наконец, к ее использованию для собственных оригинальных и преимущественно реалистических задач у Гоголя и особенно у Достоевского. Именно таким было направление воздействия Гофмана на русскую литературу. Таково и построение монографии А. Ботниковой.

Самыми интересными здесь мне представляются главы о Пушкине, Гоголе и Достоевском. Особенно о Достоевском. Говоря о Достоевском, автор утверждает, что художественный метод автора «Бедных людей», «Хозяйки» и «Двойника» в большой степени восходит к романтическим источникам, «был густо замешан на исключительном и фантастическом» (стр. 156). Это и достаточно смелая, нетривиальная, и вместе с тем верная мысль.

В связи с «Двойником» и «Хозяйкой» А. Ботникова настойчиво подчеркивает следующую мысль: чем «ближе» Достоевский к Гофману, тем сильнее в нем звучит свое, неповторимое. Кажущаяся и отчасти действительная близость к немецкому писателю делает Достоевского не менее, а более оригинальным. Такова своеобразная диалектика литературного взаимодействия, и она точно отмечена автором книги.

Впрочем, с отдельными замечаниями А. Ботниковой я все-таки не могу согласиться. Это относится, например, к авторской (достаточно традиционной) трактовке слов Макара Девушкина о «Шинели» Гоголя. А. Ботникова видит в этих словах проявление «внутреннего несогласия молодого писателя с принципами гоголевского подхода к личности» (стр. 156). Думаю, что дело обстоит иначе. Девушкин возмущается «Шинелью», потому что видит в ней доподлинную, невыносимую (потому и невыносимую, что в высшей степени доподлинную!) правду о самом себе. При этом возмущается Девушкин, но никак не Достоевский. Через отрицательную оценку героя Достоевский по-особенному, не прямо, но с большой силой утверждает высокую правду, высший реализм, которые видит в «Шинели» Гоголя.

Не могу согласиться также, что в «Двойнике», как это считает автор книги, Достоевский опирался «на принципы «натуральной школы» (стр. 173). Это находится в противоречии с другим, на мой взгляд, справедливым замечанием, согласно которому «Двойник» резко отличался «от канонов эстетики «натуральной школы» (стр. 158), Кстати, не стоило бы излишне подчеркивать конкретность в изображении героев в «Двойнике». Герои «Двойника», может быть, и «конкретнее», нежели иные герои Гофмана, но в этом плане они уступают героям произведений «натуральной школы». Несколько преувеличены автором, с моей точки зрения, и социально-исторические мотивы «Двойника».

Хотелось бы поспорить с автором и по некоторым другим положениям. Так, представляется спорным утверждение А. Ботниковой (подкрепленное ссылкой на П. Сакулина), что философско-мистический идеализм В. Одоевского находит «художественную реализацию» в его повестях «Сильфида», «Саламандра» и «Косморама» (стр. 83). Думаю, что «мистический» материал используется в этих произведениях как средство, как форма, однако он никак не составляет содержания этих повестей. Признаться, я не вижу принципиальной разницы между идеями и мотивами «Сильфиды» В. Одоевского и идеями и мотивами признанно реалистической повести Чехова «Черный монах». Что же касается авторской трактовки «Последнего квартета Бетховена» в главе об Одоевском, то она кажется мне излишне заземленной и реалистической, в то время как, по моему убеждению, это произведение вполне в духе поэтики романтизма.

Легко заметить, что сделанные критические замечания относятся не к главному в монографии, не к принципиальному направлению исследования, а к частностям. В заключительной главке, подводя итог своим наблюдениям, А. Ботникова пишет: «Аккумуляция и интерпретация гофмановского творчества в русской литературе была направлена на решение национальных идейных и эстетических задач. История его восприятия своеобразно отражает стремительное созревание русской прозы, которая, в свою очередь, оказала воздействие на мировое художественное развитие» (стр. 188). Этими словами завершается книга. И это не простая авторская декларация «под занавес», но вывод, вытекающий из всего анализа материала, из всего сказанного прежде. Вывод – продолжим мы – очень существенный. Он выявляет и освещает все направление исследования А. Ботниковой – направление научно плодотворное, делающее саму книгу такой содержательной и такой нужной для всякого интересующегося историей немецкой и русской литературы первой половины XIX века.

г. Псков